Волшебники. Книга 1 (ЛП) - Гроссман Лев (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
В конце концов, сестёр подобрала величественная парусная яхта, которая шла по песку, как по воде. Экипаж корабля состоял из больших кроликов, которые были бы слишком уж жеманными (ненавистники «Песчаной дюны» всегда сравнивали их с эвоками), если бы не впечатляющее внимание к техническим деталям управления их сложным судном.
Кролики оставили Джейн и Хелен подарок — набор волшебных пуговиц, благодаря которым они могли перемещаться с Земли в Филлори и обратно, когда пожелают. Вернувшись в Англию, Хелен в порыве самоуверенности сразу же спрятала пуговицы и не сказала Джейн, где они, после чего Джейн долго кричала на неё и перевернула весь дом с ног на голову, но так и не нашла те пуговицы. И на этой скверной ноте книга, как и вся серия книг, закончилась.
Даже если бы данная книга не была последней, Квентин задавался вопросом — что Пловер мог бы сделать с историей в «Волшебниках»? С одной стороны, у него закончились Чатвины: каждая книга всегда рассказывала о двух детях из семьи Чатвин — о старшем из предыдущей книги и о новом ребёнке, помладше. Но милая темноволосая Джейн была последней и самой младшей из Чатвинов. Вернулась бы она в Филлори одна? Это нарушало последовательность.
С другой стороны, половина удовольствия от книги заключалась в том, чтобы ждать, когда Чатвины найдут дорогу в Филлори, когда появится та волшебная дверь, которая открывалась для них и только для них. Ты всегда знал, что так и будет, но каждый раз удивлялся, когда это происходило. Но с теми пуговицами можно было перемещаться туда и обратно, когда хочешь. Где здесь было чудо? Может, поэтому Хелен их спрятала? Они могли бы построить в Филлори метро.
Разговоры Квентина с родителями были неоткровенными и обречены на провал, словно они играли в экспериментальном театре. По утрам он лежал в кровати как можно дольше, чтобы не завтракать с ними, но они всегда его ждали. Квентин не мог выиграть эту игру: у его родителей было даже меньше дел, чем у него. Иногда ему было интересно, играют ли они в какую-то странную игру, участником которой он не являлся.
Он спускался и видел, что они сидят за столом, усыпанным крошками, заваленным кожурой и тарелками с овсянкой. Пока мама и папа притворялись, что заинтересованы новостями «Честертонских каштанов», он отчаянно искал правдоподобную тему для разговора.
— Так вы ещё собираетесь в Южную Америку?
— Южную Америку? — его отец поднял взгляд, словно забыл о том, что здесь Квентин был здесь.
— Вы разве не собирались туда?
Родители Квентина переглянулись.
— В Испанию. Мы едем в Испанию и Португалию.
— Ох, в Португалию. Точно. Я почему-то думал, что в Перу.
— В Испанию и Португалию. Так захотела твоя мама. В университете Лиссабона существует програма по обмену для художников. А потом мы поплывём на лодках по Тигрису.
— Тагусу, дорогой! — произнесла мама Квентина со звонким смехом, значащим: «Я вышла замуж за идиота». — Тагус! Тигрис в Ираке.
Она откусила кусочек от тоста с изюмом своими большими ровными зубами.
— Ну, не думаю, что в ближайшее время мы будем сплавляться по Тигрису! — громко рассмеялся папа Квентина, будто это было смешно, а потом замолчал. — Дорогая, помнишь ту неделю, которую мы провели в плавучем доме на Волге?..
Затем последовало длинное воспоминание о России с существенными паузами, что Квентин расценивал как намеки на сексуальные акты, о которых он знать не хотел. Этого было достаточно, чтобы завидовать Чатвинам, отец которых был в армии, а мать — в психушке. Маяковский бы знал, что сделать во время таких разговоров. Он бы прекратил эту болтовню. Квентину было интересно, насколько трудным было то заклинание.
Каждое утро после одиннадцати Квентину всё надоедало, и он уходил из дома в относительно безопасный Честертон, в котором не было ни малейшего намека на тайну или интригу. Квентин никогда не учился водить машину, так что взял отцовскую белую десятискоростную машину родом из 1970-х, которая весила почти тонну, чтобы доехать до центра города. Из уважения к колониальному наследию, в городе руководствовались набором законов, которы1 держал всё в состоянии постоянной неестественной замысловатости.
Никого не зная и ни о чём не заботясь, Квентин поехал прочь от низких кирпичных домов какого-то светила революции. Он осмотрел белую униатскую церковь, построенную в 1766 г. Поглядел на роскошные газоны, на которых европейские солдаты сражались против хорошо вооруженных английских военных, хотя результат этих сражений и был предсказуемым. За церковью Квентин нашел приятный сюрприз: прекрасное, почти исчезнувшее кладбище семнадцатого века; под мокрыми листьями вяза виднелся небольшой участок зеленой травы, окружённый кованым железным забором. Там было прохладно и тихо.
Надгробья были в форме крыла, и на них были написаны слегка нерифмованные четверостишия о целых семьях, которых подкосила лихорадка, но в некоторых местах слова уже невозможно было прочитать. Квентин присел на мокрую траву, чтобы попытаться расшифровать надписи на очень старом надгробии, которое уже раскололось надвое и наполовину утонуло в зеленой траве.
— Квентин.
Он выпрямился. Через ворота кладбища прошла девушка примерно его возраста.
— Привет, — небрежно сказал он. Откуда она знает его имя?
— Полагаю, ты не думал, что я тебя найду, — произнесла она. — Думаю, ты так не считал.
Она подошла к нему. В последний момент, когда было слишком поздно что-то сделать, он понял, что она не остановится.
В один шаг она схватила его за куртку и толкнула прямо на кипарисовое дерево, и Квентин споткнулся. На её лице, оказавшемся опасно близко от его лица, появилось сердитое выражение. Весь день шёл дождь, и иглы кипариса были влажными.
Он подавил в себе желание дать ей отпор. Он не будет драться с девчонкой на кладбище.
— Эй, эй, эй! — сказал он. — Прекрати. Просто остановись.
— Теперь я здесь, — сказала она, безуспешно пытаясь успокоиться, — Теперь я здесь, и мы поговорим. Мы во всём разберемся.
Теперь, когда Джулия оказалась ближе, Квентин заметил кое-какие предупреждающие знаки. Язык её тела просто кричал о неуравновешенности. Девушка была слишком бледной и худой. Её глаза были дикими. Длинные тёмные волосы были тонкими и грязными. Девушка была одета в изношенный готический наряд, а её руки были обмотаны чем-то, напоминающим чёрную изоленту. На тыльной стороне её ладони виднелись царапины.
Он почти не узнал её.
— Я была там, как и ты, — сказала Джулия, не сводя с него взгляда. — Не так ли? Там. В той школе, или чём бы то ни было. Ты поступил, да?
Он поступил. Так, значит, она была на Экзамене, Квентин не ошибся, но Джулия не прошла. Они забрали её на первом задании, во время письменного теста.
Всё это было неправильно. Этого не должно было случиться. Преподаватели должны были немного изменить память тем, кто провалился на Экзамене, и придумать правдоподобное алиби. Это было непросто и не совсем этично, но заклинания были гуманными и хорошо изученными. Только вот в её случае они не сработали, или сработали не до конца.
— Джулия, — сказал он. Их лица были очень близко друг к другу. От неё пахло сигаретами. — Джулия, что ты тут делаешь?
— Не притворяйся, не смей притворяться! Ты же ходишь в ту школу, не так ли? В школу магии?
Квентин старался не подавать виду. Основное правило Брейкбиллс — не обсуждать школу с чужаками. Его могли исключить за это. Если бы Фогг заблокировал воспоминания заклинанием, то это не было бы проблемой для Квентина. Но это была Джулия. Её милое веснушчатое лицо, выглядевшее намного старше, было так близко к его лицу. Её кожа покрылась пятнами. Она была раздражена.
— Ладно, — сказал он. — Хорошо. Да. Я хожу туда.
— Я так и знала! — закричала Джулия. Она резко топнула обутой ногой по траве кладбища. По её реакции Квентин догадался, что, по крайней мере, она наполовину притворялась. — Я знала, что это правда произошло. Я знала! — повторяла она, по большей части для себя. — Я знала, что это не сон! — Она наклонилась, закрыв лицо руками, и начала всхлипывать.
