Последняя битва - Прозоров Александр Дмитриевич (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗

Между тем в планах думного дьяка значилось, что за каждого убитого русского витязя полякам придется отдать не меньше десяти своих шкурок. Просто сгинуть, забрав каждому всего лишь по одному, по два врага — это путь к разгрому.

Долго размышлять Андрею было некогда: через пролом вливались в город новые и новые сотни захватчиков, которые в любой момент могли оказаться на ближних улицах, за спиной и даже впереди.

— Идем к реке! — приказал он. — Стрельцы последними. Вперед!

Через несколько минут его маленькая рать прошла через Тайницкие ворота к берегу, к торговым причалам. Андрей приказал занимать все ладьи, струги и лодки, готовить к отплытию. Но не отчаливать, пока суда не будут заполнены до упора. Первыми ушли на другой берег горожане — на плотно забитых людьми лодках. Струги тоже оседали с каждой минутой: из Тайницких ворот постоянно выходили по одному и малыми ватажками защитники города, почти все — в крови, посеченные, раненые. Вскоре с двумя сотнями служивых людей на берег вырвался и сам воевода Волынский. Все вместе, одной ладьей, они и отплыли. Но и после них к реке еще выходили и выходили ратные люди, забирались в струги. Только ближе к вечеру из ворот появились наемники в кирасах. Выстрелами из пищалей стрельцы загнали их обратно за стену, после чего и сами ушли на корабли, отчалили. Примерно на версту спустились вниз по течению — чтобы не высаживаться на глазах у врагов — и повернули к берегу.

Примерно так, оказалось, думали и все остальные — уткнувшись в отмель за узким ивняком, стрельцы обнаружили обширный лагерь, в котором приходили в себя бывшие защитники Полоцка. Теперь Андрей мог примерно представить себе, во что вылилась эта трехнедельная схватка. Через Западную Двину вырвались примерно четыре сотни стрельцов и боярских детей и не меньше тысячи самих горожан. А может, вырвутся и еще — издалека продолжала доноситься приглушенная канонада, Потери, получалось, выходили примерно такими же. Четыре сотни служивых, где-то полторы тысячи горожан.

Польская армия потеряла в безумных атаках султанских наемников не меньше трех тысяч воинов и, наверное, что-то около полутысячи немецких. Соотношение не столь хорошее, как хотелось бы, но уже кое-что. Это ведь еще только самая первая стычка.

На юге поднимались к небу клубы черного дыма. Это горел древний город Полоцк, лишь на два десятилетия получивший глоток свободы и опять попавший под гнет польского рабства. Там, в соборе Святой Софии, еще продолжали сражаться горожане и стрельцы, которые погибнут вместе с владыкой Киприаном. В городе остались и все воеводы, кроме князя Волынского, что сидел теперь на берегу с перевязанными рукой и головой.

Однако и захватчикам Полоцк не принес ничего, кроме большой крови и маленького морального удовлетворения. Как писал польский историк Казимир Валишевский: участники похода в своих дневниках с горечью признавали, что не нашли во всем городе ничего ценного, кроме древней Полоцкой библиотеки. Европейские цивилизаторы, превыше всего на свете боявшиеся книг и архивов, библиотеку, разумеется, немедленно сожгли.

Тайна Магрибских колдунов

Урук-бек с полусотней татар нагнал думного дьяка на полпути к Соколу, спешился, пошел рядом:

— Здрав будь, Андрей Васильевич! Чего невесел?

— А чего мне веселиться, бек? Полоцк сгорел, половина людей потеряна, уцелевшие все побиты изрядно. Стрельцы, что со мной, это самые крепкие. Остальные вместе с воеводой Волынским на Великие Луки отправились — раны лечить.

— А мы ляхов побили преизрядно, — похвастался татарин. — Мыслю, в разных местах не меньше полутысячи неверных вырезали. [26]Коней много взяли, доспехов крепких, возком, прочего добра разного. Казаки же который раз обозы из Польши выводят и до дома отсылают. Мыслю, им там ныне весело.

— Будет и на твоей улице праздник, Урук-бек. Дело наше еще не окончено. Так что разбивай людей на сотни и тропинки окрестные, как прежде, сторожите. Коли армия чужая пойдет али полки крупные, то пропускайте. Дозоры же или отряды малые — тех вырезайте под корень. Нечего им по нашей земле бродить.

— Как скажешь, княже! — Татарин ускорил шаг, уже примериваясь к близкому стремени. — Великому государю для нас служить в радость!

Конная полусотня отвернула, через поле умчалась в ближнюю рощу и исчезла под кронами.

— Кому война мачеха, кому мать родная, — вздохнул стрелец, провожая их взглядом.

— Зато смерть у всех общая, — ответил ему Андрей. — Никого вниманием своим не обойдет.

Поздно вечером они добрались до Сокола, вошли в ворота и буквально упали за воротами в заготовленные гарнизоном на зиму сено и солому. Все устали до такой степени, что не могли даже есть и пить, засыпая на ходу.

На рассвете думного дьяка узнал среди стрельцов князь Шеин, с коим Зверев познакомился еще на совете у Молодей. Он был совсем молод, даже борода толком не выросла и больше походила на легкую опушку по подбородку. Острый нос, ярко-синие глаза. И вечный насморк, вынуждающий то и дело подтирать нос. Ныне, правда, бородка загустела и порыжела, но вот носом он хлюпал, как и прежде.

— Андрей Васильевич?! Откуда ты здесь, княже, какими судьбами? Сказывали, тебя государь в Разрядный приказ определил!

— Вот я здесь и нахожусь по делам разрядным, Василий Борисович. По делам разрядным, порубежным, местническим.

— Да, я слышал, — кивнул воевода. — Это ты так ловко татар и казаков разослал, что к османскому псу ни единый обоз за месяц не дошел. Отчего же ты в Полоцк забрался? Нечто с руки думному дьяку самолично саблями махать? Твое дело — пером да бумагой сражаться.

— Вот от такой битвы и утек, княже, — рассмеялся Андрей. — У вас здесь, в крепости, баня есть? Я, почитай, месяц не мылся и не брился. Сам себя у зеркала не признаю.

— Будет, все будет. Баня еще со вчерашнего дня натоплена. Вот токмо растолкать никого не удалось.

— Три дня в сече, да еще и ночь последнюю. Странно, как вообще добраться смогли.

— Ничего, теперича все позади, — утешил его воевода. — Помоетесь, отдохнете, роспись государю составите. То есть, прости, княже: ты составишь. Стрельцы же просто отдохнут. Их дело несложное: ешь, пей, веселись. Да пару раз в год из пищали в ворога постреляй, коли царь прикажет. Никаких забот, ровно у птахи небесной.

Выбравшиеся из Полоцка воины приходили в себя две недели: отдыхали, чинили одежду, проверяли оружие, залечивали легкие раны. Девятнадцатого сентября они опять увидели польские полки, которые подтянулись и сюда, к Соколу, расползаясь, словно плесень, по окрестному жнивью и пастбищам. Османская конница, по своему обыкновению, сразу сунулась к стенам и воротам, но, спугнутая парой выстрелов, отпрянула обратно к лагерю.

Стрельцы и боярские дети высыпали на стены, наблюдая за тем, как бесконечные обозы везут и везут в стан захватчиков припасы, палатки, аркебузы, пушки и бочки с непонятным содержимым.

— Господь всемогущий, — перекрестился князь Шеин. — Сила-то какая! А нас тут и полутысячи не наберется. Не удержим крепости. Ох, не удержим.

— Не боись. Нам не удержать главное, — тихо произнес возле самого его уха думный дьяк. — Нам главное — перебить их как можно более. Хотя бы тысячи три схизматиков поганых в землю вобьем — и можно уходить. Именем государевым клянусь, будет вам за то слава, почет и уважение. Давай, князь, заставим рабов султановых кровушкой умыться. Не крепость важна. Важно, чтобы из всей этой толпы после нынешнего похода возвращаться в Польшу было уже некому. Как все сдохнут, так и война сама собой закончится.

— Ты как… — передернул плечами воевода. — Ты, Андрей Васильевич, прямо как змей-искуситель нашептывать исхитряешься. Верно государь молвит, прямо как бесовским искушением возле тебя веет. Да еще возле уха левого стоишь!

— И все же меня он в думные дьяки Разрядного приказа по западному порубежью поставил, — напомнил князь Сакульский. — Крепость сия, малая и деревянная, — это просто дрова. Будут люди — новую срубим. Посему главное — своих людей беречь, а чужих истреблять как можно более. О сем в первую голову и думай.