Мой ангел Крысолов - Родионова Ольга Радиевна (электронная книга .TXT) 📗
Этот жест как будто разорвал липкую паутину, мешавшую им коснуться друг друга.
Рада молча повисла у него на шее, и он некоторое время просто держал ее, бережно прижимая к себе.
— Поцелуй меня, Тутти, — дрожащим голосом проговорила она ему в ухо.
Тот опустил ее в кресло и осторожно разжал ее руки у себя на шее.
— Я не могу.
— Не хочешь?
— Не могу.
— Почему?
— Я…
Он отошел к окну и стал смотреть в небо, в котором темно-сизые, как голубиное крыло, вечерние облака были уже подцвечены снизу алыми мазками заката.
— Тутти?..
— Тутти умер, Рада.
— Но ведь ты жив?
Она выбралась из кресла и подошла к нему, не обращая внимания на крыс, обнюхивающих ее босые ноги.
— Я Тот.
— Дурацкое имя.
Он пожал плечами, не поворачиваясь к ней.
— Какое уж есть…
— Можно, я зажгу свечи? Тут темно. И крысы все время шмыгают по полу.
— Зажги, но со светом будет только хуже.
Рада подошла к столу и повозилась там, отыскивая серные спички.
— В золотой коробочке справа, — Тот по-прежнему не оборачивался.
— Нашла…
Колеблющийся свет озарил кабинет, и крысы подняли морды, недовольно поводя усами. Огоньки трех свечей в серебряном канделябре многократно отражались в черных бусинках глаз, и казалось, что в комнате горит много-много крохотных свечек, тут и там расставленных по полу. Большое зеркало в тяжелой оловянной раме удваивало свет и тени, Рада в нем казалась маленькой девочкой. Она бросила взгляд в зеркало и машинально одернула лохмотья, в которые после битвы на стенах превратилась ее юбка.
— Ой, какая я замарашка… Ты только посмотри на меня!
Он все равно не оглянулся.
— Ну, что такое, Тутти?.. Ты не хочешь на меня смотреть? Иди сюда!
— Рада… Скажи мне… Я красивый? Такой же, каким был? Я не изменился?
Она улыбнулась — широко и радостно.
— Ты совсем не изменился. Даже, кажется, стал еще красивее. Разве ты сам не знаешь?
— Нет. Не знаю.
— Так посмотри в зеркало!
Тот вдруг обернулся так резко, что Рада испугалась. Его искаженное лицо приблизилось к ней, он схватил ее за руку, больно стиснул запястье и грубо подтащил замершую от страха девушку к зеркалу.
— Смотри!
Она взглянула. В темной поверхности отражался тяжелый дубовый стол, заваленный бумагами и перьями, серебряный канделябр с тремя горящими свечами, кресло с высокой резной спинкой, кожаный подлокотник, кусочек шкафа, темно-алый с серым и черным ронанский ковер, каменные плиты пола, множество крыс по углам, колеблющиеся тени, она сама, босая и растерянная… Тота в зеркале не было.
Рада недоуменно оглянулась. Он стоял рядом, очень бледный в своем черном наряде, и с отсутствующим видом смотрел в зеркальное стекло. Но не отражался в нем.
— Сначала… в первые несколько дней… недель… когда я очнулся… в зеркалах был мертвец, — сказал он глухо. — Я боялся смотреть, и все равно каждый раз заглядывал в зеркальце, которое возила с собой Дагмара. Каждый день лицо мальчишки в этом круглом зеркальце изменялось — оно становилось все более мертвым. Знаешь, этот восковой зеленоватый оттенок… провалившиеся глазницы… Потом с него стала сползать кожа…
Рада засунула в рот сжатый кулак, чтобы не закричать. В ее широко открытых глазах застыл ужас.
— Потом… у него отвалился нос. Глаза вытекли. Черви…
— Замолчи!..
Рада бросилась к нему и обхватила двумя руками, зажмурилась, замотала головой.
— Замолчи, замолчи!.. Бедный мой… Бедный…
— Потом это был череп. Просто череп. Он даже перестал меня пугать… Наверное, я привык.
Рада заплакала.
— Не плачь. Все уже давно кончено. Я много лет не вижу никакого отражения в зеркалах.
— Я тебя люблю, — сказала она сквозь слезы, всхлипнула и вытерла нос кулаком. — Я тебя люблю, Тутти, люблю, не прогоняй меня… о господи, это я во всем виновата! Если бы я тогда схватила тебя, уцепилась, держала двумя руками — вот так! — волоклась бы за тобой по земле, орала, дралась, кусалась… Если бы я тогда отлупила тебя палкой, Тутти, если утопила бы тебя, а потом вытащила, но только чтобы ты как следует нахлебался морской воды и остыл… Если бы я не пустила тебя на площадь… Бедный мой, в каком ужасе ты жил…
— Глупости. Женщина не может удержать мужчину насильно.
— Ты был мальчишка!.. Что она тебе сделала? Что?..
Тот пожал плечами.
— Я был бутылкой… сначала. Знаешь, что это такое? Ну вот. Когда я очнулся, мы были уже очень далеко от нашего города, от моря… Я пытался вспомнить, что же со мной случилось. И не мог. Все покрывала какая-то черно-красная пелена. Мне даже сны не снились… Сначала.
— Но ведь потом ты вспомнил? — спросила Рада, с надеждой заглядывая ему в глаза. — Ведь вспомнил же?..
— Потом было уже неважно, — произнес он с трудом и приложил руку к груди. — Извини… мне нужно сесть…
Рада в ужасе смотрела, как он опускается в кресло. На его высоком чистом лбу выступили крупные капли пота. Тот рванул ворот белой рубахи, как будто ему было нечем дышать.
— Что с тобой? — спросила Рада жалобно. — Что у тебя болит?.. Тутти?.. Это сердце? Скажи мне, это сердце? Давай, я полечу, я почти умею, мне Нета показывала, как…
— У него нет сердца!
Рада обернулась.
В дверях стояла Дагмара, высокая, гибкая, запредельно красивая. Она улыбалась, но ее голос был холоден, как лед.
— Ты опоздала лет на десять. Он давно мой.
Рада сжала кулаки, ее синие глаза метнули молнии.
— Он никогда не был твоим!
— Идиотка.
Дагмара спокойно приблизилась к ней, красивые губы изогнулись в презрительной гримасе.
— Он давно мой, — повторила она, — и останется моим, потому что ты сейчас умрешь.
— Дагмара!.. — Тот с трудом приподнялся и поднял руку, как будто пытаясь оттолкнуть свою гарду. — Дагмара, нет!..
— Не бойся. — Вампирша посмотрела на него пустыми холодными глазами. — Я ее не укушу. Сначала хотела… Было бы забавно пить из нее вместе, вдвоем. Но теперь я передумала. Она мне противна, я брезгую ее кровью. Поэтому я ее просто убью.
Рада не поняла, что именно так сильно толкнуло ее в грудь, что она упала, отброшенная далеко от кресла. Крысы кинулись в разные стороны с паническим писком. В кабинете резко запахло порохом.
— Рада! Подожди… — Тот, задыхаясь, встал, выпрямился, сделал два шага и упал. Белокурая голова глухо стукнулась о ковер.
Дагмара швырнула пистолет в угол и вышла, по дороге бросив взгляд в зеркало, чтобы поправить волосы. В зеркале отражался морской берег. Неспешные волны набегали на песок. Недалеко от кромки прибоя лежали, обнявшись, двое детей — девочка и мальчик.
Над дюнами взошла луна. Она висела низко — круглая и желтовато-красная, как перед ветренной погодой. Но сейчас в дюнах было тихо. Даже сухие стебли травы не качались, даже пения сверчков не было слышно. Только тихий мелодичный свист — по дюнам шел Крысолов, беспечно насвистывал странный мотивчик, помахивал сорванным стеблем. Его высокие сапоги были в пыли, сюртук распахнут — ночь была довольно теплой, что редкость в этих широтах.
Легкое облако на несколько мгновений закрыло луну, а когда оно сползло, Крысолов увидел впереди на гребне дюны неподвижную фигуру в бесформенном плаще и надвинутом капюшоне. Впрочем, он почуял чужое присутствие еще раньше, и сейчас только улыбнулся нарочитой эффектности этой встречи.
Он перестал свистеть и сказал:
— Здорово, Сэм.
— Здравствуй, Ной, — ответил Оракул.
— Давненько не виделись, — Крысолов, продолжая улыбаться, бросил стебель и скрестил руки на груди. — Что скажешь, Слепой?
— В городе плохо, Ной. Детишки шастают по ночам, пугая прохожих. Люди сидят по домам, корабли спешно отчаливают, не дожидаясь конца карнавала. Крысы ушли из города, а детишкам требуется свежая кровь, понимаешь? Они давно уже передавили всех кур и всех собак, и теперь… за прошлую ночь в Бреле внезапно умерло сто двадцать младенцев обоего пола.
