Ловчие удачи - Седов Вячеслав (бесплатная регистрация книга txt) 📗
Оставив дальнейшие размышления, так как чем больше Карнаж думал, тем быстрее возвращалась едва утихшая головная боль, он уселся на камень и принялся критически осматривать свой подпорченный восхождением по отвесной стене инвентарь, заодно вспомнив, что совсем забыл снять шипы с мысков сапог.
Когда полукровка заканчивал, вталкивая «когти» обратно в торбу, из леса выехал всадник.
Доспехи, перья, плащ, копье и верный гнедой конь — все как положено, настоящий рыцарь. Осадив своего скакуна, воин помедлил и обратился к полукровке, приветственно поднимая вверх руку в превосходной работы феларской латной перчатке.
— Доброй ночи и яркой луны, — гулко произнес рыцарь из-под забрала.
— И вам того же, сударь, — неохотно ответил Феникс.
— Не ты ли тот эльф, что должен указать мне путь к замку, где зло спрятало от меня мою возлюбленную, за которой я готов пойти на край света?!
— Какой еще, к дьяволу, замок?! — изумился Карнаж, пропустив мимо своих острых ушей то, что его ран'дьянскую половину обозвали эльфом.
— Так вот же он! — раздраженно воскликнул всадник, указав за спину полукровке, — За мостом! Я вижу, как парят над его шпилями зловещие крылатые создания.
Феникс обернулся и даже плюнул с досады. За мостом теперь действительно красовался мрачный замок, над которым между башен парили тенями «крылатые создания». Наверняка те самые горгульи.
«Ловец удачи», все же, решил проявить хоть каплю уважения к тому, кто не только словом, но и делом готов был доказать, что он настоящий рыцарь. Не каждый день встречаешь того, кто ради какой-то «юбки» действительно готов, а тем более и вправду потащился на край света, судя по севернофеларскому гербу на стяге. Поэтому полукровка решил поднапрячь свои познания в древнем сильванийском наречии, на котором к нему обратились, словно эльфы не идут в ногу со временем или не понимают феларского.
— Да! Конечно. Так вот же он, доблестный рыцарь, за мостом! — расшаркался перед всадником Карнаж, картинно склонив голову и указывая рукой в сторону ворот, с досадой отметив для себя, что умудрился исковеркать нехитрую фразу сразу двумя акцентами, в довесок к куче ошибок.
— Благодарю тебя, друг! Скоро эти твари познают силу моего возмездия! — воскликнул воин, чье забрало аж клацнуло от праведного гнева.
Верный конь понес своего седока навстречу подвигу, а Феникс, проводив вояку взглядом, пожал плечами и направился к городу, попутно раздумывая о том, написал ли доблестный рыцарь перед отъездом завещание или нет? Ведь можно было, в случае чего, явиться к его родным и, представившись тем самым «эльфом, что указал путь к логову зла», потребовать пожертвований своим лесным собратьям за оказанную помощь в поисках принцессы.
Если эти графы, герцоги и маркизы готовы в век шпаги и аркебузы нацепить хлам двухсотлетней давности, что носили еще их прапрадеды, и щеголять им, осыпая золотом трактирщиков и оруженосцев за лесть и восторженные пьяные выкрики, то чем он, Карнаж, хуже? По крайней мере, его помощь была куда существеннее, чем пустые вопли тупых как пни и пьяных как сапожники холуев…
Ночь выдалась прохладной, какой она всегда была в Лангвальде, даже в самые жаркие дни лета. Этот цепкий хлад приходил с моря. Откуда он тут брался никто не смог бы внятно ответить. Слишком много непонятного и, порой, абсурдного случалось на Материке, что становилось со временем в порядке вещей для обитателей. Не мог же простой человек вечно чему-то удивляться? «Почему?» — это вопрос часто оставалось без ответа, когда речь заходила о том, что окружает мир. Кому-какое дело до того, что твориться у самого края, когда в центре проблемы куда более реальные?
Феникс шел по темной тропинке, свернув в сторону от города.
Он должен был. Всякий раз, когда судьба заносила на своем горбу в окрестности Лангвальда, он посещал одно место на отшибе, почти у самых гор. Когда-то давно там остался навсегда пепел, который, временами, тихо стучал в молодое сердце полукровки из маленького мешочка на груди, робко напоминая о себе.
Ему не было ни тяжело, ни легко… Просто пустота, которую он чувствовал тем острее, чем более сгущался мрак закрывавших луну крон деревьев. Разумеется, «ловец удачи» недурно видел в темноте, но все равно не как белым днем или в сумерках. Очертания предметов переходили из черной неразберихи в серую мглу, и это если ночь выдавалась лунной, а звезды рассыпались из сумки Сильвана каскадом щедро зачерпнутой горсти по небосклону.
Ограда кладбища показалась из-за старого, расколотого молнией дуба, что расположился подле валуна, где громоздились скопом свечи. Их каждую неделю приносили сюда понемногу коренные жители Лангвальда. Они соглашались похоронить кого угодно, не важно кем тот был, кем тот стал и как умер.
Через ворота предстояло совершить слишком большой крюк, поэтому Феникс, как обычно, перепрыгнул через невысокую ограду и приблизился к неприметному могильному камню.
«Здесь покоится пепел Рунэ'Ады» — гласила надпись.
Сын устало сгорбился и опустился на колени напротив того, что ему оставалось в напоминание о матери. Это, должно быть, неплохо звучало, особенно в устах тех, кто действительно считал, что это все, что, осиротевшим так рано, оставалось.
Карнаж молча смотрел на камень. Он просто пришел, как приходил к ней всегда, и как будет приходить до своего последнего вздоха.
У него, еще маленького, временами очень болела спина, там, где со временем должны были вырасти крылья. Но он не был чистокровным ран'дьянцем, и вместо приятного зуда испытывал острую боль в лопатках. Он не мог уснуть по ночам и тихо плакал в подушку, стараясь не разбудить мать, которая намаялась за день и очень усталая спала по соседству. Но она все равно просыпалась, ворошила его волосы, успокаивала и водила своими теплыми пальцами по его спине, рисуя сильванийские руны, которые он должен был угадывать и называть ей шепотом.
Постепенно боль отступала, детские глазенки начинали слипаться, и Рунэ'Ада, уже ничего не спрашивая, рисовала причудливых птиц и животных. И он засыпал… А потом она болела. Весь день проработав в лавке аптекаря, он стремглав несся домой с лекарством, которым его вознаграждали за, казалось, непосильные для ребенка труды. Он сидел всю ночь возле ее кровати, с одиноко горевшей свечой на столике, ловил каждый ее тяжкий вдох и боялся, что следующего никогда не услышит.
Учитель запретил ему, но Карнаж выбрался ночью. В ливень. В грозу.
Он не маленький! Он может многое и… сам, потому что больше некому за него что-то делать. Поскальзываясь, падая, разбив в кровь колени и локти, он прибежал на кладбище. Зацепился и разорвал рубашку об ограду и сбросил никуда не годные лохмотья.
По горевшей от боли спине колотили капли ледяного осеннего дождя.
Больше некому для него что-то делать…
В руках зубило и деревянный молоток, что он раздобыл среди прочего хлама в лачуге, где они жили с Киракавой. Зубы стучат от холода, тело сводит судорога и он, дрожащими руками, начинает выбивать на мокром камне надгробья ту жалкую деталь, что навсегда обрекла его мать на скитания.
В Ран'Дьяне издревле существовал обычай: коренные жители обладали «двойным» именем. Сначала писалось имя самого подданного, а потом, через апостроф, выводилось имя отца для мужчин и матери для женщин. Произносилось это с соответственным препинанием. Изгнанники же лишались этой особенности. Имя становилось единым и произносилось в одно слово, как у большинства жителей Материка. Тем самым несчастные навсегда теряли те корни, которым на их родине придавалось очень большое значение.
Зубило соскальзывало, половина ударов деревянным молотком проходили впустую. Мокрое от дождя лицо закрывали налипшие волосы. Сжав зубы, он продолжал свою работу, выбивая эту несчастную, маленькую, вертикальную черту, что отделила их с мамой от родного края, оставшись там, где оканчивались границы и шумело течение Лары.
