Чародеи на практике - Шумская Елизавета (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Пара шагов – и колдунья оказывается у озера. Руки опускаются в холодную, почти ледяную воду. Однако ощущается она совсем по-другому. Как что-то живое.
Почти разумное. Великолепное в своей хрустальной прозрачности.
– Вода – всего начало и всему конец.
Слова льются. Знахарка и сама не смогла бы сказать, откуда их знает, но они оказываются на губах прежде, чем девушка успевает задуматься.
Она вновь возвращается к треугольнику свечей и берет небольшую глиняную чашу, больше похожую на пиалу или миску, и опять идет к озеру. Зачерпывает чистейшей, слегка журчащей при движении воды и ставит у одной из свечей. Следующая чаша – бронзовая. В ней оказывается вино. Особое, которое Ива всегда возит с собой, но никогда и никому не дает пить. Это напиток для огня. Легкий пас – и прозрачно-желтое пламя вырастает внутри пиалы.
Третья чаша – деревянная. В нее кладется круглая, еще мягкая, хоть и начинающая уже подсыхать лепешка.
Еще одна чаша устанавливается ровно в середине треугольника. Ива встает рядом. Ее губы продолжают произносить заговор, глаза же упираются в могилу, что прямо перед ней. На миг становится ужасно холодно и очень, очень страшно. Ужас, кажется, ползет по позвоночнику, будто кто-то пролил за шиворот ледяной воды – тоненькую жгучую струйку, однако отступать уже поздно, и девушка берет себя в руки.
Поджигает заранее приготовленный пучок туго скрученных трав – полынь, папоротник, еловые ветви, «царские кудри», вербена, еще какие-то, по виду луговые. Немного морщится: огонь не сразу занимается. Но вот пучок загорелся, и Ива делает шаг к краю воображаемого треугольника. С тихой песней заговора обходит его, будто вписывая его в круг. Потом очередь воды: окропить землю на месте бывшего треугольника, ставшего теперь частью круга.
Затем знахарка запускает руку в мешочек на поясе, и появляется черта, видимая и простым взором. Ее рисует мука. Самая обычная. Однако круг из нее получается идеально ровный. Лишь немного смазанный.
Глаза девушки начинают отсвечивать желтовато-красным огнем, а голос становится все ниже. Несколько зерен овса падают в каждую из трех чаш, что стоят около свечей. Тонко дрожит магия.
Рука зажимает ритуальный волнообразный кинжал. Его кончик больно упирается в тонкую кожу запястья. Он совсем холодный и отчего-то нагреваться не спешит.
– Я зову тебя…
Кожа легко рвется при более сильном нажатии. И тут же начинает жечь. Кровь побежала веселыми красными струйками. И сразу же стало как-то легко и жутко. Глаза у Ивы невольно расширились. Она протянула руку вперед, и алая жидкость жизни начала капать в четвертую – центральную – чашу. Травница мысленно отсчитывала секунды.
Почему-то не хотелось ни останавливать кровь, ни зажимать рану, – все казалось таким правильным. Кровь над могилой. Холод под кожей. Огонек свечей в глазах. Живая, почти ощутимая тьма за пределами круга. И магия. Много магии. Она плещется вокруг. Кружится. Бьется о невидимые стены. Что-то хочет. Какого-то завершения… какого-то… Надо как-то ее оформить…
«Почему нет никаких звуков? Куда они исчезли? А, нет, есть. Но только тут, до пределов круга». Думается е трудом. И никак не понять, что еще надо.
А капли перестали стучать по чаше. Теперь они падают с таким звуком, как если бы капали в воду. Легкое удивление. Знахарка чуть опускает взгляд и понимает, что кровь уже закрыла донышко.
«Многовато. Хватило бы и нескольких капель».
В этот момент по девушке пробегает дрожь. Сильная. Такая, что она еле удерживается на ногах. В коленях отчего-то слабость. Это магия. Перенасыщение. «Слишком много. Переборщила. Вот гоблин, ее же надо оформить!»
Это тут же встряхнуло травницу. Коротко и четко она отдает последнюю команду. Вкладывает в отрывочные слова всю свою решимость. Всю свою волю. Всю свою силу.
– Эзгио, явись!
Ребята ни живые, ни мертвые наблюдали за этим действом. Они не любили в этом признаваться, но следить за работой подруги нравилось всем. Прежде всего потому, что это всегда было какое-то странное, абсолютно ненаучное колдовство. Но на него отзывалось все вокруг. В том числе и что-то в самих магах. Даже эльф, глядя на эту картинку, чувствовал себя не совершенным и прекрасным, а очень, очень живым: ему казалось, что он буквально ощущает, как течет кровь по его венам. И она звала его. А может, не его? Но что-то явно отзывалось на колдовство знахарки. Это поражало. Равно как и то сильное чувство, которое рождалось внутри. Хотелось что-то делать, совершать какие-то безумства… Нет, не безумства – просто быть проще. Проще в желаниях. Драться – яростно и… наслаждаясь каждым нанесенным и полученным ударом. Да, даже получать чужие тумаки казалось сейчас благом, это помогало чувствовать себя живым, а тело свое – телом смертного… Любить – не чисто и возвышенно, это ему давно уже вот где стояло! – сейчас так хотелось любить по-другому, бросив ее… нет, не конкретно ее, а просто какую-то другую, на траву, не думая, и отдаваться страсти, беря и властвуя… Хотелось колдовать, не творить изящные и безупречные заклинания, а призывать всю силу, что даровали ему звезды и природа, ощущать свои стихии – Воду и Землю – как часть себя, как свою кровь… Хотелось сокрушительной власти в руках, власти над добром и злом… Впрочем, добра и зла тоже сейчас не существовало, все заполняла сейчас только Природа и желание быть сильнейшим, чтобы жить, выживать… Да, именно этого ему и хотелось – жить, несмотря ни на что.
Златко, Дэй и Грым чувствовали примерно то же. Но нечто подобное иногда им приходилось переживать и в обычной жизни: им были знакомы эти эмоции, их сила. Для Калли же в нормальном состоянии это все было глубоко чуждо. И поэтому сейчас поражало. Он смотрел на красную, почти бордовую при таком освещении кровь, которая капала с запястья знахарки, и не мог наглядеться. Эта подсвеченная тремя огоньками жидкость казалась олицетворением жизненной силы, чем-то по древности и могуществу сравнимым лишь с землей.
