Ритуал - Дяченко Марина и Сергей (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT) 📗
На белое поле ложились линии, круги, змейки и дуги… Юта не умела рисовать, но из-под пера вынырнули вдруг очертания лохматой птицы. Закусив губу, Юта пририсовала рядом еще одну такую же птицу и трех маленьких — птенцов. Подумала и добавила корзину-гнездо.
Она тогда, помнится, спросила: «По-твоему, калидоны не вернутся, Арман?» А он ответил: «В этой жизни ничто просто так не возвращается».
Он был прав. Ничто не вернется теперь.
Королева снова опустила перо в чернильницу. Рука ее вывела среди каракулей: «Рождается месяц… жемчужный коготь первого в мире… дракона…»
И снова клякса — жирная, как сытый клоп, скользнула с пера и убила последнее слово.
Однажды ушей королевы достигла случайно оброненная кем-то фраза: «…Да виноват ли? Женился-то не по своей воле…»
Мало ли о ком могли говорить во дворце. Сотни людей женятся и выходят замуж, почему же Юта не сомкнула глаз той ночью?
Одна посреди широкой холодной постели, под парчовым балдахином, с мерцающим у кровати ночником, окруженная негой и роскошью, королева начисто сгрызла уголок подушки.
Не по своей воле. Его принудили. Женат по воле долга. Все это понимали и понимают, и только она…
Ворочаясь и сбивая простыни в комок, она прокляла Армана. Вспоминая поединок с принцем, бесконечно повторяя его перед своими глазами, выуживая из памяти мельчайшие детали, она поняла с ясностью солнечного дня, что Арман подарил ее принцу.
Подарил… Она не вытирала злых слез, обильно орошающих подушку. Зачем?
Бессмысленно пялясь на балдахин, она припомнила давным-давно слышанную историю, будто накануне битвы Остина с драконом прямо на судебное заседание явился человек… Что он говорил, повторять никто не желал, однако на следующий день тогдашний принц водрузился на коня и…
Арман, ты провокатор. То, что ты сделал, Арман, не может быть оправдано. Актер, балаганный актер, шут гороховый…
И тут Юту обожгло. Судорожно потянувшись, она вцепилась в простынь двумя руками.
Она ведь чуть не умерла от радости, увидев Остина в магическом зеркале. Она ведь была по самые уши счастлива. Она боялась за принца и неслась ему навстречу, прыгая по камням подобно дикой козе… И как дикая коза, кинулась освободителю на шею, и ждала свадьбы, то и дело хлопаясь в обморок от сладостного предвкушения… Но, может быть, все это было лишь испытанием, пробой, и Арман желал, чтобы она выдержала это испытание?
Не в силах больше барахтаться в ненавистной постели, Юта рывком вскочила и, как была в ночной сорочке, выбежала на середину комнаты.
Она предала Армана.
Она поплатилась.
Под утро ей удалось заснуть.
Сон ее был полон облаков из калидоньего пуха.
Бело-розовые, как диковинное произведение кондитера, они обволакивали ее и несли над землей, и острое, ни с чем не сравнимое чувство свободы и полета сотнями иголочек впилось в Ютину кожу, так что волосы встали дыбом… Во сне она была крылатым существом, может быть, калидоном, и тот, кто подарил ей все это, был рядом. Тот, кто подарил ей право летать, парил на расстоянии вытянутого крыла.
Юта вонзалась в трепещущие бока облаков, и были они схожи с белыми языками пламени — так вились, перетекая друг в друга, облизывая небо… И страшно и весело было тонуть в этом безмолвном небесном пожаре, в холодном камине небес…
Тот, кто подарил ей полет, протягивал руку сквозь толщу калидоньего пуха, и она ощущала прохладу его ладони.
«Арман… Я по ошибке родилась среди людей… Я должна была родиться… Среди драконов…»
Она проснулась и долго лежала, глядя сухими глазами прямо перед собой.
Арман хотел ей счастья. Он устроил ей счастье… Как мог. Через утрату… Только вот человек, который летал на драконе, не может жить согласно дворцовым Ритуалам.
Умрет от тоски.
Случилось так, что потомок вмерзшего в лед Хар-Анна перевалил через горы и остался в живых.
Холод отступил; крылья уже не несли Армана-дракона, и потому он просто брел, забыв обернуться человеком.
Сначала когти его оставляли на камнях длинные глубокие царапины, потом он не заметил как, но чешуйчатые лапы с каждым шагом стали все более увязать в мелком каменном крошеве, и он едва переставлял ноги, когда предгорья остались за спиной и перед Арманом разлеглась желтая равнина.
Это было то же море, но море бесконечного мелкого песка. По поверхности его бродила рябь; крупные волны вздымались и опадали, сшибались с разгону и менялись местами, а что творилось в глубине, на самом дне, в золотой толще — этого Арману не суждено было знать. Поэтому он просто стоял и смотрел, и песок протекал между одетыми в чешую когтистыми пальцами.
Солнце поднималось все выше и выше, песок из золотого становился белым; Арман почувствовал, как оживает пламя в давно уже холодной глотке. И он дохнул огнем, и песок у его ног сплавился в лепешку.
Тогда, обновленный, он взмахнул крыльями.
Все повторялось — он снова летел над бесконечной волнистой гладью, но это не была предательская, враждебная гладь моря. С каждым взмахом он приближался к чему-то, а, как он теперь твердо знал, впереди его действительно что-то ждало.
Тень его, подобная маленькой черной птице, скользила по нагромождениям песка — вверх-вниз, стелясь, изгибаясь, как отражение в неспокойной воде. Воздух над пустыней дрожал и струился; мощные восходящие потоки подхватывали Армана под крылья, и он парил, распластавшись, дивясь новому странному ощущению…
Так прошел день, и вечером небо от горизонта до горизонта налилось тяжелым красным светом. Наступила ночь, холодная, как горный перевал, но Арман летел и не опустился на остывающий песок.
Прошел еще день, и еще ночь, и еще. Солнце вливало в уставшего за ночь дракона новые силы, а пустыня была добра к нему — глаз отдыхал на мягких линиях бродячих барханов, и Арману нравилось смотреть на игру песка, как когда-то — в огонь камина… У него появилось смутное чувство, что он вернулся домой.
Потом впереди показались не то холмы, не то занесенные песком развалины. Затрепетав, Арман рванулся вперед так бысто, как только мог. Инстинкт двухсот поколений предков обрел в его голове форму — то было слово «цель».
Цель! Арман опустился в песок, и вокруг него взметнулась горячая туча. Ветер тут же снес ее в сторону.
Ветер. Арман откуда-то знал о нем, что он никогда не меняет тут ни силы, ни направления. Потому и рябь на песке была здесь слежавшейся, безупречно правильной, как оконная решетка.
Арман… Нет, Арм-Анн стоял неподвижно, и ветер тонко пел в поднявшихся дыбом чешуйках.
Перед ним был темный осколок скалы, не осколок даже, а сплав, сгусток — невысокий, мучительно искривленный, будто сгорбившийся, конус. Там, где должна была быть съехавшая на бок вершина, зияло темное слепое отверстие.
Древний вулкан, некогда извергавший из страшного жерла сгустки пламени, давно утих и застыл; некая сила, превосходящая его собственную силу огня, искорежила старческое тело, и последний вулкан предстал перед последним драконом, как стылая развалина.
Арм-Анн взревел.
Так ревели тысячелетия назад его предки; услышав этот жуткий крик, сошел бы с ума любой смельчак, рожденный людьми. Далеко за песчанными гребнями поднялась над желтой поверхностью безобразная голова на длинной шее. Поднялась — и скрылась опять.
Арм-Анн шагнул вперед. Одно усилие — и слепое жерло оказалось на уровне его глаз. Из недр скалы остро пахло драконом — Арман узнал свой собственный запах, схожий с запахом гари.
О Прадракон, Стоящий в Начале, Ты, перед которым я виноват, Ты, на кого я возлагаю самую последнюю надежду. Услышь меня, где бы ты ни был, я стою на твоей земле, я, Арм-Анн, пришел и трепещу, и ожидаю. Яви мне свое присутствие, Первый Предок.
Он закрыл глаза и длинно выдохнул пламя в погасшее жерло — будто хотел вдохнуть жизнь в губы умирающего.
Земля вздрогнула; ветер изменил вдруг направление, и тучи песка, растерянные и неприкаянные тучи давно успокоившегося песка взлетели в небо.
