Побег из Невериона. Возвращение в Неверион - Дилэни Сэмюэль Р. (электронная книга txt, fb2) 📗
8.5.1. Прошлым летом, когда мы с ним разговаривали, прислонившись к стенке «Макхейла» рядом с «Фиестой», мимо нас прошла грузная черная женщина в черном пальто, расшитом цехинами. Она вела за руку девочку лет шести-семи, в розовом платьице и с тугими косичками. Точно из гарлемской церкви вышли лет тридцать назад – может, они играли в одном из бродвейских театров? Девочка показала на Джои и спросила:
– Мама, это Христос?
Женщина смущенно улыбнулась, и они пошли дальше.
– И вот так все время, – ухмыльнулся сконфуженный Джои. – Они что думают – Иисус на беззубого торчка был похож?
Однажды Джои вызвался помогать кровельщикам на ремонте местной церкви. За это его кормили и позволяли ночевать в церковном подвале. Каждый раз при встрече со мной он подсчитывал, сколько заработал бы, если б ему платили по нормальным расценкам.
– Две тысячи баксов, вот сколько! Да где там, я ж долбаный Иисус.
8.5.2. В другой раз он рассказал:
– Один мужик, значит, приводит меня к себе. Ему сорок один. После того он ведет меня в ванную, ставит рядом с собой перед зеркалом и говорит: «Тебе тридцать, а смотришься старше меня, на все шестьдесят». Я ведь так не выгляжу, нет?
Джои исполнилось тридцать в июле восемьдесят третьего. (А мне в этом апреле – сорок один!) Я как-то не замечал раньше, что он выглядит старше меня – но по его костистой физиономии вообще трудно определить возраст.
8.5.3. Примерно тысячу триста случаев СПИДа назад (общий итог приближался к трем тысячам) мы сидели в «Фиесте» с Луисом.
Рядом с нами на стойке лежала рабочая рубашка Джои в черно-белую клетку – сам он побежал за кем-то и должен был вернуться через минуту.
Луису двадцать три, он худой и похож на бандита. Наполовину ирландец, наполовину пуэрториканец, с историей точно как у Джои, так что пересказывать подробно не стоит: проституция, наркотики, жена на пару лет старше (живет где-то в Бруклине, выгнала его полтора года назад), ребенок. Зубов у него тоже недостает, но есть мост, который он время от времени цепляет языком и перекатывает во рту. Я знаю его года два, и половину этого времени они с Джои «напарники»: обмениваются клиентами, делятся наркотиками, тусуются вместе.
– Вы занимаетесь этим друг с другом? – спросил я как-то.
Луис пожал плечами:
– Я бы не против, но Джои не хочет. У него типа свои правила.
Они друг за друга горой, но под кайфом один охотно рассказывает, как обдурил другого. Постороннему такая перемена представляется эксцентричной и непредсказуемой.
– Насчет СПИДа не волнуетесь? – спросил я Луиса, пока мы ждали Джои. – Вы ведь оба работаете. – «Работают», на сленге тружеников секса, как мужчины, так и женщины. – Притом интенсивно.
– А че это вообще, СПИД?
– Ты что, правда не слышал?
– Слышать, конечно, слышал, но не знаю никого, кто бы его подцепил.
– Ты Джои спроси. – Мы с Джои пару раз об этом беседовали.
Луис языком водрузил мост на место.
– Ну, знаешь, у Джои теперь поважней заботы. По-моему, он плохо ест, вон худющий какой. Может, и подцепил как раз? Да не, мы просто плохо питаемся.
– Может быть, – кивнул я.
– А ты слыхал про убийства?
Похоже, геи-проститутки в Нью-Йорке ведут себя как ни в чем не бывало. Ходит даже анекдот, что СПИД – это болезнь среднего класса… да, как же. Однако думать об эпидемии думают – примеры этого встречаются то и дело. В порнушном кинотеатре за квартал от бара часто бывал шустрый латинский карлик – он усаживался на ступеньках балкона и болтал с геями. Мы с ним всегда здоровались. Несколько месяцев назад он пропал, и я почему-то решил, что у него СПИД. Как-то я спросил черного доминиканца, с которым часто видел его и которого, насколько я понял, звали Панама:
– Не знаешь, где Коротыш?
Тот поправил вязаную шапочку, блеснул золотозубой улыбкой и с сильным акцентом ответил:
– Так он в Перу свинтил, боится этой фигни со СПИДом.
…Джои, в своей майке и потрепанных джинсах, вернулся и сказал Луису:
– Ты у меня опять в черном списке, понял?
– Чего? Да брось! – Луис потряс головой. – Двадцать минут назад я его лучший друг, а теперь нет, выходит. – Он слез с барного табурета и пошел к двери, продолжая качать головой.
Джои сел, положив татуированные руки поверх рубашки.
– Знаешь, что я про этого гаденыша узнал?
И начал рассказывать.
8.5.4. – Я, может, и торчок, но не вор. С тринадцати лет меня ни разу не арестовывали! – Это я слышу от Джои то и дело. У меня он точно ни разу ничего не стащил; когда на столе или на стойке бара лежит какая-то мелочь, он всегда говорит: – Убери-ка, а то хватишься потом и подумаешь на меня. – Когда я выронил из кармана паспорт – самый ходовой товар на панели, – Джои догнал меня и вернул его мне.
В первую зиму нашего знакомства он умудрился съездить на месяц во Флориду. Мы вместе провернули его дорожную стирку, я проводил его на автобус, а когда мы случайно встретились после его возвращения, он сообщил, что его там арестовали «за проституцию».
– Смотрю я, значит, пип-шоу в Майами, а тут мужик этот подходит и спрашивает: «Дашь отсосать за двадцать баксов?» Я такой: «Давай!», и тут другой мужик меня арестовывает! Жаль, что не отсосал. У меня ведь больше не встает, знаешь, даже кончить не всегда получается – это от дури. Отстегнул бы коп двадцатку за вялый. Но я сразу понял, что он не из тех – сразу! Видно было, что это коп! – При этом Джои, отсидев свои тридцать суток, продолжает заявлять, что с тринадцати его ни разу не арестовывали.
8.5.5. Как определить, является то или это документом своего времени? Возьмем, к примеру, «Модуляции» Ричарда Костелянеца: тонкие черные линии и кружочки переходят, слегка меняясь, с одной желтой странички на другую без текста, картинок и даже без цифр. Даже если вы не видите в этом намек или прямую ссылку на урбанистическое восприятие реальности – не менее ясные, чем на любой из картин Мондриана – то разве это не документ?
Определенный художник в определенное время интересуется определенными направлениями. Понимание специфики и комплексного значения, связанных с любой из трех величин (время, художник, направление), – это вопрос прочтения. То, что среднеосведомленный читатель, не слишком хорошо знакомый с Костелянецем, сразу определяет, что «Модуляции» – это продукт семидесятых, а не дадаистское произведение двадцатых годов, лишний раз подтверждает, что направления узнаваемы, поддаются прочтению и принадлежат истории.
Если вся человеческая продукция – не только эстетическая – имеет документальный аспект, когда осведомленный читатель ассоциирует ее с определенным местом и временем, не подвергает ли это опасности эстетические аспекты как таковые? Здесь на кону значительность направления. Как глубоко надо вникнуть в историю искусств, чтобы понять, что принадлежность определенной эпохе и историчность – совсем не одно и то же?
8.5.6. На вопрос, считает ли он себя геем, Луис ответил:
– Даже не знаю. Мне нравятся женщины, то есть раньше нравились – я уже два года с ними не сплю и не скучаю вообще-то. И мужики тоже нравятся. За последние годы переспал с целой кучей и крепко в этом уверен. Не хочу, правда, чтобы об этом кое-кто знал. Когда продаешь валиум, косяки и таблетки на углу Сорок второй, там членососов не любят – но как же это здорово, пососать! Особенно если под кайфом. И даже если не балдеешь, все равно хорошо. Понимаешь, о чем я? – Я кивнул, Луис ухмыльнулся. – Ясное дело. И когда тебе сосут, тоже хорошо, а? – Он пихнул меня локтем, я засмеялся. – В общем, не знаю. Может, я и гей. Как-то не задумывался об этом.
Джои на тот же вопрос ответил:
– Конечно! Уже лет двенадцать – я ведь тебе рассказывал.
8.6.1. Мне не очень-то хочется писать о некрасивом происшествии, послужившем моделью для следующей главы. Случилось это пару дней назад, в кино, где за несколько мест от женоподобных пуэрториканцев сидел гетеро, предположительно, сексуал маленького роста, с мускулатурой рабочего, пивным пузом, редкими волосами, в очках и с пуховиком на коленях. Непонятно с чего он начал их обзывать. Не хочется писать, и не буду – скажу только, что испытал гордость за наших.
