Сотник и басурманский царь - Белянин Андрей Олегович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
Ну дак поселилась она в баньке на отшибе, и с той поры начал народ на селе любовными томлениями мучиться, вплоть до полной чахлости. Зайдёт ли в баньку мужик – так она, девка отвязная, во всём безотказная, таковое с ним, на нём, под ним, и сбоку, и с прискоком, и в лёжку, и как две ложки…
В общем, выползает человек опосля беспутства энтого едва живёхонек. Кому везло, тот уж на обычных баб и глядеть-то без содрогания не мог. Кому не везло, у того всё хозяйство на корню вяло, и спросу с него, как с хвоста селёдочного… Ну а тех, кто здоровьем слаб али в годах седых, бывало наутро – тока в гроб и клади. Вроде бы приятственной смертью померли, да поп отпевать стесняется – уж как всё было, так и застыло…
А ежели девки в ту баню пойдут, то и тут счастья мало – защекочет, замилует банница ласками нежными, тайнами женскими, куда мужику заглянуть ни ума, ни фантазии не хватит. На всё про всё мастерица – ей что баба, что девица: уложит, причешет да так разутешит – девки потом на парней и не глядят, загодя инвалидами обзывают обидственно. Сплошной для села раздор и нравов порушение!
А ить банницу-то святой водой не выльешь, молитвой не возьмёшь, ладаном не выкуришь… Поп с кадилом пошёл, да попадья догнала, за бороду назад развернула, «кобелём» охаяла прилюдно! Пропадай народ честной, хоть в баню не ходи, за так чешись…
В ту пору шёл вдоль околицы казак. То ли с походу военного, то ли по делу служебному, ну и заглянул под вечер в сельцо: водицы испить, калачей откушать, а повезёт, так и ночлегом разжиться. Сам видный да крепкий, кулаки что репки, из-под фуражки чуб, в речах не груб, бровь полумесяцем, на храм божий крестится – наш человек, стало быть…
Приняли его, отчего ж не принять, ночлега-то, поди, с собой не возят. Накормили, напоили, а он возьми да и заикнись – дескать, неплохо бы и в баньку с дороги. Объяснили ему люди добрые, мол, дорога-то в баню нахожена, да здоровьице не дороже, а? Ну и, знамо дело, рассказали прохожему про свою напасть.
Посмурнел казак, разобиделся:
– Это как же вы в своём-то дому нечистой силе баловать дозволяете?! Я ужо банницу вашу нагайкой отважу! Будет знать, где гулять, где зад заголять, нехорошая… женщина. Ну-кась, ведите меня туда да бутыль с собой самогонную лейте, покрепче да поядрёнее!
Всем селом казака отговаривали, всё боялися – вдруг да и впрямь передумает?! Хоть невелика надежда, да и она сердце греет – хужей-то всё одно некуда… Вот зашёл казак в баньку проклятую, истопил её, как следоват, бутылю открыл, весь как есть разделся, на полок полез. Тока-тока парку подпустил, как вдруг выходит прямо из пара энтова распрекрасная молодица, одной косою и прикрытая. Зыркнула очами зелёными – сидит на полке казак: усы густые, глаза простые, собой интересный, явно не местный, сам в чём мать родила, но всё при делах…
– А не потрёшь ли ты мне спинку, мил-человек?
– Отчего ж не потереть, – казак ответствует. – Вот тока веничек помоложе выберу…
А банница к нему уж и задом крутым клонится, истомилась, извздыхалась, извертелася вся. Взял тогда казак самый что ни на есть длинный веник берёзовый, опрокинул самогон в шайку банную, да к молодице в нужной позе и пристроился. Уж она-то рада! Думает, в пять минут умотаю дурачка, живым не уйдёт.
И пошла промеж них такая полюбовность приятственная, что и слов обсказать нет – тока зависть одна. Банница и так, и вот так, и вприсядку, и в гопак! И где смело, где умело, что успела – всё посмела! Однако ж время идёт, а казак-то с усталости не падает… Чем надо, движет, тяжело не дышит, особо не старается, с ритму не сбивается, от дела не косит и пощады не просит! Час, другой да третий – стала уставать чертовка банная…
– Куда пошла?! – казак рявкает. Намотал косу ейную на кулак, да и за веничек взялся. – От сейчас я тебе спину-то и намою!
Да как зачнёт её веником хлестать, дела грешного не прекращаючи! Взвыла банница дурным голосом, а куды ж теперь денешься?! Крепка рука казацкая – отлетели листики берёзовые, поприлипли к местам обязательным, а ветви-то знай секут, гнутся, не ломаются, вкруг округлостей обвиваются… Банница ужо и орать не могёт, ей и больно, и сладостно, тока дышит с надрывом да мыльной пеной отряхается. А казак в самогоне веник мочит и дерёт со всей мочи! Не сдержалась банница, об милости взмолилась…
– Сей же час клянись, нечистая сила, чтоб добрых людей впредь не морочить, Христа Бога уважать, а на землю русскую и носу блудливого не показывать!
Всё она ему честь по чести обещалася, тока б волюшку дал, хоть водички студёной глотнуть. А там уж ей до городу Стамбулу прямым курсом пятки салом мазать, и не оборачиваясь! Отпустил он её под утро, благо душа у казака отходчивая.
Люди бают, летела банница красная, ровно яблочко наливное, земли не касаючись, в сторону турецкую, и любовностью, и веником по самые уши сытая! Говорят, в гареме султанском неплохо устроилась… То-то турки на нас войной идти передумали, из бань турецких не вылазят, ну да то их дело, жеребячье…
А казак сельчанам в пояс поклонился да и пошёл себе путём-дорогою. Об одном просил: вслух сию историю не рассказывать, вдруг прознает жена – на всю станицу вою будет. А она у него баба видная, грудью солидная, душою весёлая – рука тяжёлая, да под той рукой веник ой-ой-ой…
Как казак графа Дракулу напоил
В давние времена в далёкой земле румынской, в горах Карпатских, стоял чёрный замок. Все жители окрестные за семь вёрст его обходили, потому как жил там ужасный вампир граф Дракула. Заманивал он к себе одиноких путников, да и сосал у них кровушку. Нет, не сразу, знамо дело, он же граф – стало быть, культурою не обиженный, благородных статей, опять же воспитания приличного.
Поначалу всегда накормит, напоит, спать в постелю чистую уложит, свечку лично задует – как же без обходительности… Это уж потом, как стемнеет окончательно да уснёт гость разомлевший, тут он и кусаться ползёт… Но опять же по-благородному, без насилия – так, придушит слегка, в глаза посмотрит эдак со значеньицем – и уж тогда в шейку белую зубищи-то и вонзает! Ему что мужик, что баба, что дитё малое – всё без разницы, насосётся себе крови и в родной гроб спать-отдыхать завалится. Уж такой вот был малоприятный злодей, прости его господи…
А в те поры шёл себе до дому казак. Издалека возвращался, из плена турецкого. Оно, конечно, в Турции-то потеплее будет, и фрукты, и курага, и жён хоть целый гарем иметь можно, но вот потянуло домой человека! Поломал он стенку в тюрьме турецкой, форму свою назад взял, шашку верную забрал, хотел было ещё чего попутно разнести, да турки отговорили… Мол, иди отселя, добрый человек, никто тебе препятствиев чинить не будет, а минареты ломать тоже не дело – всё ж таки культурно-историческое наследие! А дороги-то и не указали… Может, оно не со зла, конечно, да тока рано ли, поздно заплутал казак. Крюком срезать хотел, да, видать, свернул не в ту сторону…
Долго шёл, матерился, но как-то вышел себе к закату солнышка на тропиночку мощёную, а впереди, на горе высокой, здоровенный такой замок стоит. Сам весь чёрный, архитектуры романской, и вороны над ним кружат с мышами летучими вперемежку. Казак, душа добрая, общительная, – дай, думает, зайду рюмку чаю выпить, поздоровкаться. Его ж и не предупредил никто, что в замке том живёт гроза Карпат, сам бледный граф Дракула! Да он бы и не поверил, покуда сам не налюбовался…
Однако сказка не кот, чтоб её зазря за хвост тянуть. В общем, постучал казак в ворота резные, дубовые – отворились двери без скрипа. Шагнул на порог, а там темно да сыро, а из-под ног тока мыши серые так и прыскают. Подивился казак, усы подкрутил, глядь-поглядь, ан в конце коридора-то огонёчек светится! Пошёл туда, а двери за спиной сами собой закрываются, засовами лязгают, замками звенят, путь к отступлению отрезают напрочь!
Идёт себе казак, шаг печатает – козырёк с глянцем, походка танцем, портупея скрипучая, щетина колючая: небрит три дня, плохо… так везде ж без коня, пёхом! Доходит до большущей залы красоты неисписуемой: люстры горят хрустальные, стены повсеместно картинами изувешаны, посредине стол богатый, закусью разной щедро сдобренный, а в уголочке на табуреточках – чёрный гроб стоит!
