Вся правда о нас - Фрай Макс (читать бесплатно полные книги TXT) 📗

— Нет, только историю создания. Изучать правила игры, в которую я не собираюсь играть, мне показалось излишним. Откуда было знать, что это так скоро станет неизбежной необходимостью.

— Да ладно, не буду я тебя заставлять играть. Уже столько народу замучил, что могу позволить себе один великодушный жест. Хотя тебе, кстати, понравилось бы больше, чем кому бы то ни было. Жалко, что у тебя времени на развлечения совсем нет.

— Жалко, конечно, — согласился он. — Впрочем, я над этим работаю. Когда я вступил в должность, мне принадлежало хорошо если четыре часа в сутки. Теперь, как правило, выходит восемь. И я уже придумал, как высвободить ещё три часа — просто перераспределив некоторые обязанности и отменив вполне бессмысленный ритуал ежеутренних встреч с дежурными Старшими Магистрами.

— Вот это ты молодец, — одобрил я. — Дураку ясно, что по утрам нормальному человеку спать надо, а не встречаться не пойми с кем.

— Совершенно с тобой согласен. По моим наблюдениям, именно по утрам большинству людей снятся наиболее значимые сны. Нелепо отказываться от сновидений во имя формального соблюдения традиции, изначально созданной, кстати, именно для того, чтобы обсуждать приснившееся. На заре существования Ордена Семилистника этой теме уделяли довольно много внимания; впрочем, и утренние встречи тогда проводились в полдень.

— Блаженные, должно быть, были времена.

— Ничего, они вернутся, — пообещал Шурф.

Это прозвучало, как угроза, но лицо моего друга при этом выглядело скорее мечтательным.

— Человек, который точно знает, чего хочет, в обстоятельствах, всеми силами препятствующих достижению желаемого, способен на многое, — добавил он. — Удивительно, впрочем, не это. А то, что все усилия, которые я предпринимаю в собственных интересах, явственно идут на пользу всему Ордену. Заботься я исключительно о всеобщем благе, вряд ли добился бы столь быстрых и неоспоримых успехов.

— Ты не поверишь, но Злик-и-злак и про это тоже, — начал было я, но увидев выражение его лица, поднял руки над головой: — Всё-всё-всё, сдаюсь! Больше ни слова об игре.

— Это совершенно не обязательно, — великодушно сказал мой друг. — Если тебе интересно, рассказывай. Главное, играть меня пока не заставляй. Я себя знаю: если втянусь, потом очень трудно будет остановиться.

— Ох, и не говори, — вздохнул я, представляя, какая занимательная у нас могла бы выйти партия. Но решительно отогнал неуместные фантазии. Сказал: — На самом деле, по-настоящему интересно тут вот что — насколько точно популярные азартные игры демонстрируют особенности сознания, сформированного породившей их культурой. Взять хотя бы наш Крак. Игра, как будто специально созданная для людей, избалованных доступностью Очевидной магии: стремительная, азартная и одновременно очень легкомысленная, она требует не только удачи и железных нервов, но и умения не принимать происходящее всерьёз. Любая ошибка мгновенно приводит к поражению, исправить её просто не успеваешь, партии очень короткие и совершенно не похожи одна на другую, поэтому подолгу обдумывать каждый свой промах и делать разумные выводы бесполезно; даже, пожалуй, вредно. Для победы игроку в Крак необходимо скорее вдохновение, чем серьёзный анализ каждого хода, он только отвлекает от основной цели. Думаю, кстати, ты именно поэтому плохо играешь в Крак: ты для него слишком умный. А вдохновение, которого у тебя на самом деле больше, чем у всех нас вместе взятых, держишь в узде и не даёшь себе воли даже на время игры.

— Джуффин, кстати, примерно то же самое говорил, — согласился Шурф. — Дескать, из Безумного Рыбника он бы быстро воспитал стоящего игрока, а со мной нынешним и возиться не стоит.

— А вот про Злик-и-злак сразу ясно, что эта игра из какой-то совсем другой жизни, — сказал я. — Вернее, из другой культуры. Где люди живут долго, медленно и размеренно. Ярких происшествий гораздо меньше, явных чудес — тем более; способны на них немногие, и каждое даётся с огромным трудом. Зато и отношение к самому незначительному чуду — как к великому событию, которое полностью переворачивает жизнь всякого случайного свидетеля, не говоря уже о самом творце. Впрочем, не только к чуду. Для них наверное вообще нет ни «неважного», ни «незначительного», любой пустяк видится исполненным тайного смысла. Так мне показалось.

— Удивительно. Можно подумать, это ты, а не я вчера всю ночь читал хроники урдерской жизни. Потому что именно такое общее впечатление сложилось и у меня.

— А мне, как видишь, хватило игры. Наверное, штука в том, что я сильно увлекаюсь. С того момента, как сделан первый ход, игра — и есть вся моя жизнь. Поэтому мне легко судить о придумавших её людях. Пока я играю, я таков же, как они. Потом, хвала Магистрам, прихожу в себя, но память-то остаётся. И умения делать простые выводы из наблюдений над собой тоже никто не отменял.

Шурф молча протянул мне кувшин с камрой. Есть много способов выразить согласие с собеседником, и этот — один из лучших известных мне.

— У тебя вообще всё в порядке? — спросил он какое-то время спустя.

— Конечно, нет, — безмятежно ответствовал я. — Где ж такое видано — чтобы у меня да вдруг всё в порядке? Мне такая роскошь не положена.

Шурф только головой покачал — не то одобрительно, не то укоризненно, поди его пойми.

Да и какая разница.

— Мне очень жаль, что так получилось, — наконец сказал он. — По моим наблюдениям, тебе очень не нравится не быть счастливым.

— Отличная формулировка. Конечно мне не нравится! Но это не отменяет того факта, что в Мире есть вещи, которые гораздо важнее счастья. Предназначение точно важнее. Ясность, которая приходит, когда делаешь то, для чего рождён. Опыт бессмертия. Смысл.

— Хорошо, что ты это понимаешь, — откликнулся Шурф. И, помолчав, добавил: — Если бы я сам не понимал, меня бы уже давно не было в живых.

Некоторые случаи безответственного применения сослагательного наклонения крайне меня нервируют. И даже бесят. Но говорить это я, конечно, не стал. Тем более, что в целом наши посиделки на крыше подействовали на меня как хорошее успокоительное. Во всяком случае, добравшись под утро до постели, я уснул чуть ли не прежде, чем голова коснулась подушки. Такого милосердия я от своего организма сегодня не ожидал.

Я спал, и мне снилась очередная партия в Злик-и-злак. Вот что значит — наяву не наигрался. У моей соперницы были глаза цвета штормового моря, тихий ласковый голос и неожиданно громкий смех, бесшабашный, как у подвыпившего подростка. Она была азартна, но при этом искренне переживала за нас обоих и время от времени подсказывала мне наиболее правильный ход. Говорила: ты хороший игрок, просто неопытный, но это дело наживное; время, хотим мы того или нет, внимательно и немилосердно ко всем, а опыт — единственная монета, которой оно платит, зато не скупясь.

Говорила: не беспокойся, что проиграешь, об этом никто не узнает, кроме меня, да и я забуду, когда проснусь. Сон — это подлинная свобода от последствий любого поступка, что бы мы ни творили с собой и другими, проснувшись, не вспомним, а если и вспомним, всё равно не придётся ничего исправлять.

Говорила: игра, как и сон, разновидность свободы. Сколько ни ошибайся, худшее, что с тобой случится, придёшь к финишу позже соперника, или наберёшь меньше очков. Подумаешь, великое горе, всегда можно перевернуть доску и начать заново, ни единой минутой небытия за это не заплатив.

Говорила: а уж игра во сне — это такая степень свободы, что описать невозможно. Только подумай, каким сейчас можно быть храбрым! Давай уже, делай свой ход, вперёд ли, назад ли, сам решай, по правилам можно и то, и другое, а когда ты твёрдо усвоишь правила, научу тебя их нарушать. Ты даже не представляешь, какая тогда начнётся игра! Жду её, не дождусь.

Я всё больше помалкивал, уставившись на игральную доску, но вовсе не потому, что боялся сделать ошибку, как думала сероглазая, поднимавшая меня на смех за излишнюю осторожность, просто во сне очень трудно сосредоточиться на всех этих мелких, но важных деталях — фишки, разноцветные кубики, разбитая на крупные и мелкие клетки игровая доска — даже не знаю, как я с этим справился, но всё-таки справился, факт.