Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды - Аллор Ира (библиотека книг .TXT) 📗
Ну что пристал к нему майа – ведь неплохо вроде понимает, что к чему… Какое пение, какая музыка, если стал исполнителем? Казни и творчество – несовместимы. Взялся карать – отставь лютню. Он знал, что должен был поступить так, как поступил, – но за все надо платить. Собой. А песня… Спел он уже свою песню… Как говорят в Эндорэ – «твоя песенка спета»…
– Две эпохи, – протянул Аллор. – Да, конечно… И все же… Честно говоря, так хотелось бы тебя послушать – ведь ты не разучился? – Тон вопроса был риторическим.
– С чего бы вдруг? Но не слишком ли много ты себе позволяешь, майа? Что я, менестрель, чтобы играть тебе? – высокомерно бросил Манвэ, выпрямившись в кресле.
– Не мне, нет, Ваше Величество, мое нахальство не безгранично, но был бы рад присутствовать. А Сады Лориэна не помогут тебе, – добавил майа вдруг, – как и мне, впрочем.
Манвэ слегка оторопел от такой наглости, а Аллор продолжал:
– Ты слишком горд и силен, чтобы кто-то со стороны мог подарить тебе покой.
– А ты?
– А у меня просто тяжелый случай, – усмехнулся нуменорец, выдержав пристальный взгляд Короля.
Затем закурил очередную пахитоску. Хотел угостить Манвэ, но передумал: от него не ускользнуло бессознательное движение Валы, следовательно, коль скоро тот все же решил свое пристрастие не обнаруживать, не стоит дергать лишний раз – можно нарваться. Хорошо нарваться. А у Короля своеобразное чувство юмора…
– Прости, Владыка, я, наверное, устал. – Аллор поднялся с кресла. – Поищу Эльди. Если соблаговолите посетить нас, будем рады.
Церемонно поклонившись, майа вышел из комнаты.
Манвэ словно не отреагировал на его уход. Он сидел, глядя в одну точку. Закурил, сделал пару затяжек и потушил окурок. Встал, чтобы вернуться в залу, и застыл посреди комнаты. Петь? Как же… Злые, ехидные тексты, возникавшие в голове, Королю явно не подобали – когда-то он напевал их Варде, но скоро перестал: радости в общении это явно не добавляло, нечего спутницу жизни нервировать. Впрочем, неуловимым образом часть этих песен все-таки расползалась по Валмару – тихо, шорохом, на грани слышимости.
Или все же… Манвэ направился в угол и снял с верхней полки этажерки лаковую шкатулку. Надавив на углубление в крышке, отчего та откинулась с жалобным шелестом, Вала извлек оттуда две половинки флейты. Инструмент неплохо сохранился за более чем шесть тысяч лет – о блаженный воздух неувядающих земель, балрог их побери! Хорошая вещь флейта – говорить ничего не надо. Соединив обе части, Манвэ поднес ее к губам, дохнул. Больной придушенный писк. Вала скривил губы: «Сулимэ!» Где уж играть. То есть, конечно, буде он вернется к музицированию, все будут хвалить – в крайнем случае, ничего не скажут… Ах, Владыка снизошел до благодарно-восторженных слушателей, умиленных монаршими кротостью и незаносчивостью. Это работало – в давние времена. Теперь-то и так бразды правления Блаженным Аманом в его, Манвэ, изящном кулаке. А петь, как когда-то… для себя, для Творца, братьев и сестер и – в особенности – для нее, загадочной, словно хранящей какую-то чуть грустную тайну в уголках искрящихся переливчатым светом глаз… Нет, никогда больше.
Еще не было звезд, и глаза пока не с чем было сравнить. Он, первый влюбленный на юной Арде, имел возможность сравнить в обратном порядке: «Звезды – как твои глаза…» Первичное и вторичное…
Вот Варда теперь и не просит его – спеть или сыграть. Они одним повязаны. Да соображает ли почтительно-независимый недомайа, что вызывает к жизни? Думается, прекрасно соображает. Вот и не лез бы… Раздражение нарастало в Манвэ, как колючий комок, – сейчас бы и сорвать гнев на этом сокровище, да пока найдешь, вызовешь – а зловредный недомайа дальновидно смылся: истинный царедворец… А кому судить о музыке, так это… только спит его первый майа в дальнем покое в чертогах Ильмарин. Пронзительно похожий на того Айну Манвэ – когда еще не выковал корону опустошенный Ауле, не было еще королевских покоев на Ойлоссэ и лидерство его было поистине стихийным – «ветер веет, где хочет», – когда все собирались отдохнуть в Сады Ирмо и его, Манвэ, песни не смолкали до утра… Только если Сулимо был душой компании, то Златоокий был тих, словно погружен в себя. В свою музыку – ей он и был. Не изменился и потом, так что порядком уже изменившийся к тому времени Повелитель Арды легко отпустил его в Эндорэ – тяжело было временами смотреть в солнечные глаза… А потом… Потом была казнь: «Худую траву рвут с корнем» – так было заповедано. Не должно проявлять милосердие к противникам Замысла. И нет своих и чужих. Есть раскаявшиеся и нераскаявшиеся. Златоокий не покаялся.
Потом было больно. Он счел ниже своего достоинства загораживаться. Лишь бы Варду не задело – вместе все же творили… Оставалось надеяться, что нет, – как было на самом деле, он не узнал: притворяться Элберет умела не хуже него. Осталось только извлечь мятежника из залов Мандоса. Никто Короля не видел – там. А воскресший майа отшатнулся было и… в сон Манвэ мог погружать и без помощи Ирмо – глухой сон без грез и сновидений – только успели они встретиться глазами, и (показалось Владыке, что ли?) мелькнула во взгляде Златоокого жалость… Жалость?! Только не это! Не о чем им было разговаривать, нечего было делать мятежнику в Валмаре… Пусть лучше спит – без чувств и мыслей. Так лучше. А над Эгладором пронесся наотмашь ураган…
Манвэ злобно рванул пряжку плаща, словно именно это мешало дышать. Страстно захотелось что-то разнести. Ох, зря лезет недомайа не в свое дело – даже если допустить, что он не нарочно! Непонятно, что ли: так есть и будет – не осталось чувств – будет хладнокровие, нет творчества – остается власть, ушла любовь – пусть будет страх. Владыка Валинора бешеным волевым усилием оборвал поток мыслей. Хватит – ничего размышлениями не сделаешь. А срываться на Аллоре нет смысла, да и не по чину. И вообще хватит с него Эонвэ. А у Эонвэ с чего началось? Злость вновь поднялась в Манвэ песчаным режущим смерчем.
Он вошел в залу. Аллор был еще там и оживленно болтал с окружавшими его и Эльдин майар. Манвэ поманил его к себе, направляясь к ведущей на балкон двери. Выйдя, захлопнул ее и взглянул на майа. На лице того был лишь почтительный интерес. Положив руку на плечо Аллора, Манвэ стиснул его и прошипел:
– Не смей больше говорить мне о музыке, слышишь?
Личина почти не скрывала отнюдь не дивное сейчас лицо, еще более бледное от злости, глаза Короля яростно сверкали – пронзительно-синие.
Аллор спокойно стоял перед взбешенным Валой, внимательно глядя на него. Потом опустил взгляд:
– Прости, Манвэ, – я не хотел. Недооценил, не понял, что – так…
Манвэ застыл. Он ожидал испуга или дерзости, но огорчение и явно искреннее сочувствие? Но все равно – не Аллорово это дело. Ничье. Только его, Манвэ, и Единого.
Стальные пальцы Валы разжались.
– Ступай. И забудь все это. Я не желаю тебе зла. Но мое милосердие небезгранично. Между нами: оно очень ограниченно… Ты хорошо меня понял? – Манвэ вдруг почувствовал: его слишком хорошо поняли. Ему даже не потребовалось читать мысли майа, – а Аллор и не пытался закрыться.
– Как тебе угодно, Владыка. Я действительно сожалею.
– Ладно. Я не гневаюсь на тебя более, – с подчеркнутым высокомерием произнес Манвэ и вдруг добавил: – Но двери Ильмарин не закрыты для вас.
– И мое приглашение неизменно, – улыбнулся майа. Они вместе вернулись в залу, где продолжался пир.
Манвэ церемонно поцеловал Варду, а Эльдин прижалась к Аллору и больше от него не отходила.
Вскоре Повелитель Ветров почтил Владыку Судеб приватным визитом. Было о чем поговорить Аратар: Хранители все не возвращались. Следы Алатара и Паландо пропали уже давно – никаких вестей. Вполне возможно, что они тоже прониклись мятежными идеями и отказались от своей миссии – если не встали на сторону Тьмы. Но коли так, пусть лучше в Валинор не показываются. Конечно, всегда можно вытащить Саурона из-за Грани, воплотить и допросить, но едва ли он сообщит что-либо полезное. Впрочем, какая разница – Мордора все равно больше нет. А что касается Белого Совета, то давно уже пора бы быть в Блаженном краю Курумо, Олорину, Айвендилу… А также прочим причастным к этой истории.
