Афинский синдром - Михайловский Александр Борисович (книга бесплатный формат .txt) 📗
Я с детьми все это время находилась в своих каютах. Вместе с нами в Петербург отправилась и моя верная служанка Энн Дуглас, которая помогала мне управиться с моими малютками. Правда, похоже, что мне скоро предстоит с ней расстаться. Дело в том, что вместе с нами в Петербург отправилась и семья ее брата, Роберта Мак Нейла, ожидавшая прибытия броненосца в Копенгагене. Из столицы они все вместе поездом отправятся в Одессу. Серж Лейхтенбергский сказал, что семейство Мак Нейлов уже ждут в Константинополе, где больной женой Роберта займутся чудо-врачи с плавучего госпиталя «Енисей». Так вот, Энн хочет отправиться вместе с ними. Она сказала мне, смущаясь и краснея, что рассчитывает встретить там поручика Бесоева. При расставании он шепнул ей на ушко, что будет с нетерпением ждать ее в Константинополе. А моя верная Энн, оказывается, просто без ума от храброго и красивого «русского рыцаря». Что ж, пусть будет так. Энн заслужила себе счастье и любовь.
Путешествие морем до Кронштадта прошло без приключений. Правда, на подходе к Ревелю нас догнал небольшой шторм, и корабли немного покачало на волнах. Но волнение вскоре утихло, и до самого Кронштадта нас ничто больше не беспокоило. Когда мы вошли в воды Финского залива, у меня окончательно отлегло от сердца. Сказать по-честному, весь путь от Эдинбурга до Копенгагена, и от Копенгагена до Кронштадта, у меня было на душе неспокойно. Бог знает, что могла еще придумать гадкого моя свекровь. И хотя я понимала, что мои родные и наши могущественные друзья не дадут меня в обиду, но лишь тогда, когда я увидела в бинокль форты Кронштадта, и идущий нам навстречу прекрасный корабль под андреевским флагом, я поняла, что все страхи наши позади, и мы уже дома.
Кстати, встречал нас на подходе к Кронштадту броненосный фрегат «Герцог Эдинбургский». Прочитав на борту его название, я вздохнула — где сейчас мой непутевый Фредди? Я конечно понимала, что вряд ли увижу его на палубе фрегата, носящего его имя, но мне все же очень захотелось, чтобы именно так оно и было.
Сопровождаемые «Герцогом Эдинбургским», яхта «Держава» и броненосец «Петр Великий» подошли к фортам Кронштадтской крепости. Прогремели залпы приветственного салюта. Броненосец и фрегат присоединились к орудиям крепости, и мои малютки, до этого с любопытством наблюдавшие за большими кораблями, завизжав, бросились ко мне, как испуганные цыплятки к курице.
Ну, а дальше была торжественная встреча. Играл духовой оркестр, на пристани, украшенной российскими и андреевскими флагами, пришедшие нас встречать люди кричали ура, и махали нам руками. Нас встречал сам Управляющий Морским министерством вице-адмирал Степан Степанович Лесовский — Сам «Дядька Степан» пришел, — почтительно шепнул у меня за спиной один из офицеров яхты. Рядом с Лесовским на пристани был Главный командир Кронштадтского порта и военный губернатор Кронштадта вице-адмирал Петр Васильевич Казакевич. Оба адмирала были одеты в парадную форму при всех орденах, которых у них было немало.
Они почтительно поцеловали руку мне, цесаревне Марии Федоровне, и дружески поприветствовали герцога Лейхтенбергского. Бедная Энн Дуглас и семья Мак Нейла, испуганные шумом, музыкой, блеском орденов и эполет, смущенно жались друг к дружке, стараясь не попадать никому на глаза. Но я попросила их быть поближе ко мне, считая, что они тоже заслужили свою долю славы и почестей. Ведь без их помощи я до сих пор была бы узницей дворца-тюрьмы «Холируд», подчиняясь капризам этой старой ведьмы миссис Вильсон.
После торжественной встречи на пристани, нас на нескольких экипажах привезли в Морское офицерское собрание, где в нашу честь был устроен банкет. Было много тостов, здравиц в нашу честь. Морские офицеры подливали шампанское и Роберту Мак Нейлу, очевидно, стараясь его напоить. Но они плохо знают шотландцев. Как оказалось, сделать это было не так уж просто.
А потом, уставших и оглушенных таким бурным выражением чувств, нас на парадном паровом катере адмирала Казакевича переправили в Ораниенбаум, где мы сели в поезд Дворцового ведомства, доставивший нас прямиком на Балтийский вокзал Санкт-Петербурга.
И вот я, наконец, в своем родном городе! Утомленные всей этой парадной шумихой, мы ехали по улицам столицы Российской империи, желая только одного — побыстрее добраться до постели, и как следует отдохнуть. Цесаревна Мария Федоровна предложила мне остановиться у нее, в Аничковом дворце. Да и моим малышам будет веселее — они могут поиграть с детьми брата.
Я уже плохо помню, как мы свернули на Невский, и добрались до Аничкова дворца. От усталости я еле передвигала ноги. Спящих детей из экипажа забрали служанки цесаревны, и на руках отнесли их в спальню. Энн Дуглас и Роберт Мак Нейл, растерянные и молчаливые, последовали за нами.
В гостиной я без чувств рухнула в мягкое кресло, и только тогда почувствовала, как я устала. А вот неутомимый Серж Лейхтенбергский, получивший от своего адъютанта всю накопившуюся за время его отсутствия корреспонденцию, тут же присел на диван в гостиной, и принялся ее изучать внимательнейшим образом.
Одно из писем, он вскрыл в первую очередь, прочитал его с глупой улыбкой на лице, потом, покраснел, как гимназист, и бережно спрятал во внутренний карман своего мундира. Я поняла, что письмо это от его возлюбленной, Ирины, которая осталась в Константинополе, и которая, похоже, испытывает к Сержу такие же нежные чувства. Мне об этом рассказала цесаревна, взяв с меня слово молчать об этой тайной любви герцога.
Потом порывшись в куче пакетов и конвертов, Серж нашел два послания и для меня. В первом были две телеграммы от отца и брата. Они поздравляли меня с освобождением, радовались тому, что все прошло удачно, и никто из моих малышей не пострадал. В телеграмме от брата была приписка: «Мари, ни в коем-случае никому не рассказывай об обстоятельствах твоего освобождения. Этим ты можешь повредить тем, кто рисковал жизнью ради тебя».
Наивный Мака, неужели я настолько глупа, чтобы рассказывать всем встречным о людях в черных лягушачьих костюмах, которые, словно тридцать три богатыря из сказки Пушкина, вышли из морской пучины, о чудесном подводном корабле, способном мчаться на глубине нескольких десятков саженей со скоростью дельфина, и о тех, кто освободил меня из плена, словно ту же Пушкинскую Людмилу из замка волшебника Черномора. Нет, я и без напоминаний брата буду хранить эту тайну, и никому ее не расскажу, никогда-никогда.
А второе письмо, которое мне вручил Серж Лейхтенбергский, оказалось… от моего Фредди. Я сразу же узнала его почерк. Он интересовался моим здоровьем, и здоровьем наших детей, спрашивал, все ли у нас благополучно. О себе он написал мало. Сообщил только, что жив и здоров. Находится ли он в плену? — Фредди сам не знает, как ответить на этот вопрос.
С одной стороны, Российская и Британская империи вроде бы не находятся друг с другом в состоянии войны, и поэтому по статусу он не может считать себя военнопленным. Мой отец при личной встрече сообщил Фредди, что он находится как бы «в гостях» у своего тестя. Словом, что-то похожее на то, что было и со мной. Только разница все же есть. Фредди военный моряк, и знает, что профессия его связана с риском угодить в плен. А вот каково было мне, женщине, к тому же с малышами на руках? И, как мне по секрету рассказала цесаревна, королева Виктория не остановилась бы ни перед чем, чтобы досадить моему отцу. Неужели англичане такие злые и жестокие люди? Вот, например, мой верная Энн, как она любит меня и моих малышей! Правда, она не англичанка, а шотландка.
Еще мой муж писал о том, что очень скучает по мне, и будет счастлив увидеть меня и наших детишек. Я и сама чувствую себя так же. Но в эту варварскую Британию, пока в ней правит моя злая свекровь, меня и калачом не заманишь. Может быть попросить отца, чтобы он разрешил Фредди пожить вместе с нами в одном из наших крымских дворцов? Например, в Ливадии… Надо ему написать об этом.
Нет, сегодня мы отдохнем, выспимся, а завтра соберемся, сядем в поезд и отправимся на юг, к ПапА, к брату Саше, и к моему глупому Фредди. Что мне делать в Петербурге, когда все родные мне люди сейчас там? Я обязательно поговорю с ПапА насчет Фредди. Мы сейчас побеждаем этих гадких турок и злых англичан, значит, он должен быть добрым. А если кто спросит, зачем я еду, то я скажу, что хочу показать своих малюток самым лучшим врачам в том чудесном мире. И еще мне хочется увидеть ту, что поразила нашего Сержа в самое сердце.
