Серебро и свинец , иной вариант (СИ), - Волынец Олег Анатольевич (мир бесплатных книг TXT) 📗
Пашка качнулся, ухватился за плетень, развернулся и, шатаясь из стороны в сторону и едва успевая подставлять ноги под норовящее рухнуть туловище, побежал в сторону леса.
* * *
"Ехали казаки, ехали казаки… – тихонько наигрывала гитара в углу. – Сорок тысяч сабель, сорок тысяч лошадей…"
– Поручик, смените пластинку! – потребовал капитан Шипков, перелистывая очередную страницу "Советского спорта" недельной давности – свежие газеты в клубе не появлялись. – И так "Динамо" продуло, а тут еще и вы со своей махновщиной.
– "И покрылось поле, и покрылось поле…", при чем тут махновщина? – возмущенно отозвался Ржевский. – Этой песне знаете сколько?
– Не знаю и знать не желаю. – Вертолетчик перевернул следующую страницу. – Но то, что в фильме, в фильме… Господа, в каком фильме эту песню поет Нестор Махно?
– "Достояние республики", да? – предположил Мушни.
– Корнет, молчать! – отмахнулся от него Шипков. – Ну, товарищи офицеры… товарищ полковник, может, вы помните?
– Сорри, Валерий, – вздохнул полковник, не отрываясь при этом от какой-то потрепанной книжечки в невзрачном сером переплете, – бат ноу. Кадры, где он поет, помню, актера помню, а вот как фильм называется…
– Но фильм-то помните! – уцепился за его слова капитан. – Вот скажите своему….
– Фильм называется "Александр Пархоменко", – неожиданно для всех четко сказал сидевший в углу палаты капитан Перовский.
– Браво, разведка! – восхитился Шипков.
– Позвольте, позвольте, а о чем спич-то, господа? – Ржевский последний раз нежно провел ладонью по струнам и поставил гитару рядом со стулом. – В смысле, пар дон муа, о чем базар? Разве я отрицал, что эту песню могли петь в каком-то фильме?
– Вы, ваше недобитое благородие, – улыбаясь, начал Шипков, – просили обосновать эпитет "махновский" применительно к исполняемому вами, с позволения сказать, произведению. Отвечаем – песня махновская, потому что пел ее Махно. Вопросы будут?
– Будут, как же не быть, – кивнул Ржевский. – Какое там "Динамо" продуло? Их, знаете ли, несколько.
– Какое, какое, – проворчал вертолетчик, старательно подделываясь под выговор командующего группировкой генерал-лейтенанта Дарьева. – Какое надо, то и продуло. И вообще, товарищ старший лейтенант, вы офицер или где? Если офицер, должны болеть только за ЦСКА!
– Фи, – небрежно выдохнул Ржевский и, снова подобрав гитару, прошелся по струнам затейливым перебором. – Чего бы такого исполнить?
– Что-нибудь эдакое? – предположил второй вертолетчик, майор Кареев.
– Желание наших славных хозяев… – Ржевский задумчиво погладил деку.
– Значит, эдакое… А как насчет… "Yesterday, all my troubles seemed so far away…"
– Эй, эй… – предостерегающе воскликнул Перовский. – А если Краснов мимо случится?
– Или, не приведи боже, Бубенчиков… – поддержал его Шипков. – Его же кондратий хватит.
– А… – отмахнулся Ржевский. – У Бубенчикова сейчас другим голова занята. Он в агитации по уши, а Краснов куда терпимее.
– Кстати, а что он там затеял? – спросил молчавший до сих пор старший лейтенант Лягин.
– Сказано же – агитацию. У них сегодня четыре деревни по плану.
– Не понял.
– Ну, видел, две бронегруппы вышли? С первой помощник Бубенчикова пошел, а со второй замполит батальона. Будут агитировать.
– Как? – удивился Лягин. – Переводчик же, этот Лева-кучерявый, с ними не поехал. Я его минут десять назад видел, здесь он, на базе.
– А они будут по бумажке зачитывать, – спокойно ответствовал спецназовец. – Бубенчиков приказал этому Шойфету составить стенограмму…
– Транскрипцию? – вставил Ржевский.
– …поручик, молчать, – своей вчерашней речи. Вот они и будут нести в, – Перовский криво усмехнулся, – "массы угнетенного крестьянства слово пламенного революционера".
– Дурдом! – подытожил общее мнение Шипков. – Балаган. И мы в нем примы-балерины.
– Ха! – каркнул Кареев. – Марксленовичу просто надо поскорее наверх о достижениях отрапортовать. Дескать, установил, провозгласил, и началось братание солдат доблестной Советской армии с освобождаемым из-под гнета населением.
– Да уж, братание! – возмутился Перовский. – В той деревне, где Краснов был, у меня чуть полгруппы не перетрахали. Обычай у них, видите ли. Гостеприимство, млин.
– А почему чуть?
– Потому что у Краснова на глазах!
Ржевский, казалось, хотел что-то ляпнуть, поддерживая избранный образ, но натолкнулся на предупреждающий взгляд Вяземского и захлопнул рот.
– Кстати, капитан, – обернулся Кареев к Перовскому. – Это не ваши ребята второго "языка" приволокли?
– Нет. – Перовский зевнул. – Погранцы. Я так понял, что он чуть ли не сам на них вышел. Какой-то местный коробейник, шел из одной деревни в другую, решил срезать крюк и заблудился… в трех соснах.
– Ну, в местных соснах это запросто.
– А чем этот коммивояжер изволит приторговывать? – поинтересовался Ржевский.
– А ху его ноуз? – пожал плечами Перовский. – Стекляшками какими-то. Я не интересовался.
– Товарищ полковник, а что это вы такое интересное читаете? – спросил Мушни, жадно глядя на потертую книжицу. – Так читаете, прямо глаз не оторвете.
– Полностью это называется, – полковник заглянул на титульный лист. – "Обычаи и быт древних славян". Пятьдесят второго года издания.
– Это где же вы такой раритет откопали? – спросил Кареев. – Небось снабженец этот ваш расстарался?
– Либин достал, – подтвердил Вяземский. – А что?
– Да нет, ничего, – хмыкнул Кареев. – Только когда увидите его в следующий раз, передайте… Хотя нет, ничего не говорите, я ему сам скажу. Все.
– Нет уж, товарищи, давайте лучше про будущую Олимпиаду или войну с Китаем! – влез неугомонный Ржевский.
– Олимпиада еще и не начиналась, – напомнил Вяземский. – И, судя по тому, как мы здесь застряли, она кончиться успеет, прежде чем нас отсюда выведут. А Китай уже добивают.
Полог палатки отлетел в сторону, и внутрь ворвался встрепанный, дико озирающийся ординарец начштаба группировки.
– Товарищ полковник! – облегченно выдохнул он, увидев Вяземского. – Вас срочно в штаб. И… – Он кивнул в сторону Перовского. – Вас, товарищ капитан, тоже.
– А что случилось? – недовольно поинтересовался Перовский, без спешки поднимаясь.
– На машину старшего лейтенанта Викентьева напали местные, – ответил
ординарец. – Ночью. В живых остался… один человек. Его подобрал вертолет – отправились на поиски вдоль дороги, когда стало ясно, что на месте встречи БТР не появится.
Офицеры переглянулись. И среди них не было ни одного, кто не вспомнил бы о двух машинах с такими же, как они, красноармейцами, катившими по внезапно ставшей враждебной земле.
– Вот же… Бубенчиков… агитатор… – пробормотал кто-то.
Ни один из собравшихся потом не признавался, что это ляпнул именно он, но по тому, как все без исключения, даже ординарец, отводили глаза, становилось понятно, что мысль эта пришла в голову всем одновременно и, возможно, никто и не озвучивал ее – она сама заставила колебаться жаркий летний воздух.
* * *
Лева Шойфет маялся бездельем. После того как он передал штабному писарю для перепечатки плоды своих двухчасовых трудов – при этом внутренне содрогнувшись от мысли, сколько ошибок может наделать это рыжее вихрастое существо в тексте, представляющем для него бессвязный набор букв, – Бубенчиков моментально потерял к переводчику всякий интерес и резво умчался в свою палатку "планировать дальнейшие действия", как заявил он сам. Точнее, предаваться мечтам о грядущих успехах, подумал Лева. Его самого частенько ловили на подобном "моральном онанизме", как презрительно именовал сие занятие дед.
