Шрам - Мьевиль Чайна (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Большую часть времени он пребывал в вязких эфирных снах.
Хирург был добр к нему, давал ему максимально безопасные порции наркоза, и потому Флорин находился на грани сознания. Он бредил, обращаясь к себе и к хирургу, который кормил его и утирал, как ребенка. Когда выдавалась свободная минута или час, врач сидел с ним, разговаривал, не подавая виду, что нелепые и пугающие ответы Флорина бессмысленны. Флорин выплевывал слова или молчал, плакал или посмеивался — накачанный наркотиками, горячечный, вялый, безразличный, погружающийся в глубокий сон.
Когда хирург сказал Флорину, как все будет, тот побледнел. Снова лежать обездвиженным, привязанным, пока будут перестраивать его тело. Его преследовали воспоминания о пенитенциарной фабрике — мучительные, подернутые наркотическим бредом.
Но хирург мягко объяснил ему, что некоторые операции абсолютно необходимы: потребуется перепланировка его внутренностей на уровне мельчайших блоков. Ему нельзя будет двигаться, пока атомы и частицы его крови, легких, мозгов не найдут своего нового места и не зафиксируются в альтернативных комбинациях. Пока что он должен оставаться неподвижным и проявлять терпение.
Флорин согласился — он заранее знал, что согласится.
В первый день, когда Флорин погрузился в глубокий хемический и магический сон, хирург вскрыл его.
Он сделал глубокие прорези по сторонам шеи Флорина, потом сдвинул кожу и наружные ткани, отер кровь, которая потекла из обнаженной плоти. Пока сочились кровью обнаженные куски мяса, хирург переключился на рот Флорина. Он сунул в него металлический инструмент, похожий на долото, и вонзил инструмент в ткань горла. Вращая и подавая его вперед, хирург проделал отверстия в стенках.
Следя, чтобы Флорин не захлебнулся кровью, которая бежала у него изо рта и горла, хирург создал в его теле новые проходы. Канавки связали заднюю часть ротовой полости Флорина с отверстиями в его шее. В тех местах, где за его зубами и чуть ниже были проделаны прорези, хирург окольцевал их мышцами, загоняя ткани на нужное место с помощью магии, стимулируя связки малыми иликтрическими разрядами.
Он поддерживал огонь, который приводил в действие громоздкое аналитическое устройство, и заправлял в него перфокарты, собирая информацию. Наконец он прикатил и поставил рядом с операционным столом емкость, в которой находилась накормленная снотворным треска, и с помощью загадочного здоровенного аппарата, напичканного клапанами, гуттаперчевыми трубками и проводами, подключил обездвиженную рыбу к телу Флорина.
Гомеоморфные хемикалии, введенные в морскую воду, подаваемую в жабры трески, направлялись затем в рваные порезы, проделанные в теле Флорина. Рыбу и человека связывали провода. Хирург, приборматывая заговоры, поколдовал над вибрирующим аппаратом (он не любил биомагию, но методику и осторожность соблюдал), а потом принялся массировать кровоточащую шею Флорина. Через отверстия и в местах, где кожа была снята, начала сочиться вода.
В течение большей части ночи процедура повторялась, между тем как операционная легонько раскачивалась на воде. Хирург время от времени засыпал, периодически проверяя, как продвигаются дела у Флорина и у медленно умирающей трески, подвешенной на пучке магических нитей, которые продлевали ее жизнь. При необходимости он повышал давление, менял установки мелко откалиброванных приборов, добавлял хемикалии в подкачиваемую воду.
В эти часы Флорину снилось, что он задыхается (и, не понимая, что происходит, он открывал и закрывал глаза).
С восходом солнца хирург отключил рыбу и Флорина от установки (треска мгновенно умерла, тело ее высохло и сморщилось). Врач вернул на место отогнутые куски кожи на шее Флорина, осклизлые от сгустков крови. Он разгладил их, и пальцы его наливались мощью по мере того, как раны закрывались.
Флорин оставался без сознания (опасности, что он придет в себя, не было благодаря наркотикам), а хирург надел на его рот маску, прищипнул нос пальцами и начал осторожно закачивать в пациента морскую воду. Прошло несколько секунд, но никакой реакции не было. Потом Флорин зашелся в сильном приступе кашля, разбрызгивая воду. Хирург замер над ним, готовый в случае чего отпустить нос пациента.
Потом Флорин затих. Он все еще не пробуждался, а его надгортанник и трахея сузились, препятствуя проникновению морской воды в легкие. Хирург улыбнулся, когда увидел, что вода начала течь из приделанных Флорину жабр.
Поначалу она сочилась неторопливо, в ней виднелись кровавые сгустки, струпья. Но потом стала чистой, жабры задвигались, регулируя поток, и вода полилась на пол равномерными струйками.
Он пришел в себя позднее, в голове был туман, и он не понимал, что произошло, но энтузиазм хирурга передался и ему. Горло ужасно болело, и он уснул снова.
Но самое трудное уже было позади.
Хирург подрезал веки Флорина, вживил ему прозрачные мигательные перепонки, взятые у каймана, питомца одной из городских ферм, и соответствующим образом измененные. Он ввел Флорину клеточные жизнеформы, которые, не причиняя вреда, стали в нем разрастаться, взаимодействовать с организмом, делая потовые выделения более маслянистыми, чтобы Флорин мог согреваться в воде и свободнее в ней скользить. В основании ноздрей хирург привил небольшой узел мышц и нити сухожилий, чтобы можно было перекрывать нос.
И наконец, хирург проделал самую простую часть операции, хотя ее результаты и бросались в глаза более всего. Между пальцами Флорина он натянул перемычки — кожистые ткани, которые он вживил ему под кожу. Он удалил пальцы на ногах и привил вместо них пальцы рук, взятые у мертвеца, отчего Флорин стал похож на обезьяну. Потом он натянул перемычки между этими вновь ожившими пальцами, так что Флорин стал меньше похож на обезьяну и больше — на амфибию.
Врач искупал Флорина, омыл его морской водой, отчего тот стал чистым и прохладным; Флорин спал, а щупальца его шевелились во сне.
На четвертый день Флорин пришел в себя полностью и окончательно. Он больше не был привязан, мог свободно двигаться, действие хемикалии закончилось.
Он медленно сел.
Тело его болело. Не то слово — агонизировало. На него накатывались волны боли, которые отдавались в его сердце. Его шея, его ноги, его глаза — проклятье! Он увидел свои новые пальцы на ногах и на мгновение отвернулся — воспоминание об ужасе, пережитом на пенитенциарной фабрике, вернулось к нему, но вскоре ушло, и он снова посмотрел на свои ноги («Опять гной», — не без юмора подумал он).
Он сцепил свои новые пальцы, потом медленно моргнул и увидел, что перед глазами, прежде чем они закрылись веками, мелькнуло что—то прозрачное. Он втянул больше воздуха в саднящие от воды легкие и закашлялся. Легкие откликнулись болью — хирург предупреждал об этом.
Флорин, невзирая на боль, слабость, голод и нервное возбуждение, улыбнулся.
Подошел хирург, а Флорин продолжал ухмыляться, что—то бормотал себе под нос и легонько потирал себя.
— Мистер Сак, — сказал хирург, и Флорин повернулся к нему, протянул к нему трясущиеся руки, словно пытаясь обнять его, обменяться с ним рукопожатием.
Щупальца Флорина тоже зашевелились, пытаясь синхронно с руками вытянуться в воздухе, слишком разреженном для них. Хирург улыбнулся.
— Поздравляю, мистер Сак, — сказал он. — Операция прошла успешно. Теперь вы — земноводное.
И тут (они не смогли сдержаться, да и не пытались) оба громко расхохотались, хотя смех отдавался болью в груди Флорина, а хирург толком не понимал, что же здесь смешного.
Осторожно ступая, он прошел по Книжному городу и Саргановым водам и оказался у себя дома, где обнаружил Шекеля: тот ждал его в чистых, как никогда прежде, комнатах.
— Ну, ты и молодец, — сказал он, стесняясь Шекеля. — Здорово постарался.
Шекель хотел обнять его на радостях, но Флорин добродушно отстранился — тело его все еще болело. Они тихо проговорили до позднего вечера. Флорин осторожно расспросил об Анжевине. Шекель рассказал, что читает с каждым днем все лучше и лучше, ничего особенного больше не случилось, вот только потеплело — разве Флорин не почувствовал?
