Медальон - Полякова Маргарита Сергеевна (мир книг TXT) 📗
Норлок налил себе еще вина и нахмурился. Будь его воля, он вообще не стал бы отвозить медальон на территорию эльфов. Что-то с этой вещью было не так, и это не давало Шерману покоя. Разумеется, он обследовал лютню Страдамара, и даже (потихоньку от Брин) вытащил и осмотрел медальон, но ничего странного не обнаружил. Ни свечения, ни даже легкого покалывания в ладонях. Шерман вернул медальон на место, но так и не успокоился. Он сам видел, как светилась лютня Брин! А это значило, что магическая энергия вещи была активной. Но как она могла быть активной, если медальон, по словам Эльтель, мог исполнить только одно желание, и это желание уже было загадано?! Шерман скорее ожидал бы увидеть нечто погасшее, безжизненное, использованное, но никак не светящееся, причем в чужих руках! Ведь в Брин не было даже капли крови Высших рас, уж это-то Шерман мог сказать определенно! Почему же медальон в ее руках вел себя столь необычным образом? Гоблин! И посоветоваться не с кем! Впору задержать королевскую труппу в этом трактире, а самому возвращаться к Яргелу. Впрочем… толку-то? Яргел же никогда не поверит, что драгоценная Эльтель могла его обмануть. И про медальон ничего выяснять не станет. Принципиально. Хотя… кто вообще, кроме эльфов, может разобраться в этой магической игрушке?
Шерману это не нравилось. Определенно не нравилось. Он не хотел играть вслепую, выполняя непонятные прихоти Эльтель. Однако норлок дал клятву у Черных Камней, что медальон будет отправлен в Озеро Фей, а это значило, что у него не было выхода. Может, стоило посоветоваться с Брин? Вот еще! Во-первых, выяснив, что ее просто использовали втемную, втянув в довольно сомнительную авантюру, она наверняка возмутиться и пошлет всех куда подальше. А во-вторых, какой смысл рассказывать о талисмане девчонке, прибывшей из мира, где вообще нет ни эльфов, ни магии? Будь у Шермана такая возможность, он вообще не пустил бы Брин к эльфам. С какой радости она должна подвергать себя опасности, шагая прямо в пасть к хищнику? Кто знает, чего ждать от этих листоухих мерзавцев? Они же чувствуют себя хозяевами мира, и ведут себя соответствующим образом, относясь к людям, как к вещам. И что будет, если Брин приглянется кому-нибудь из эльфов? А она приглянется, не талантом, так внешностью. Что тогда? Ее ведь даже спрашивать не будут, хочет ли она стать развлечением для какого-нибудь юного лоботряса.
Шерман скрипнул зубами, и высокая ножка хрустального бокала жалобно хрустнула. Ну уж нет! Эльфы Брин не получат! Даже если ему для этого придется пересечь их границу! Менестрель слишком нравилась ему самому. Нежная, хрупкая, трогательно-беззащитная, она вызывала у норлока неистребимое желание защитить ее от всего и всех. Тонкая, прозрачная красота завораживала Шермана и заставляла его буквально забывать обо всем. Золотистые волосы, казалось, созданные из солнечных лучей, темные бархатные глаза, в которых порой зажигались звезды, изысканно-нежная кожа, пахнущая цветами… Брин была самым совершенным созданием из всего, что норлок когда-либо видел в своей жизни.
Разумеется, Шерман пытался ее соблазнить. Причем не раз. Однако Брин не поддавалась ни наглому, стремительному напору, ни осторожному, расчетливому ухаживанию. Норлок ей нравился. Может, чуть больше, чем нравился (в конце концов, Шерман был достаточно опытен, чтобы это понять), но… не более того. Брин словно ускользала у него меж пальцев. Дело дошло до того, что распаленный желанием угодить даме, Шерман даже надрал букет ромашек на лесной поляне. Слава Властителям, холодный рассудок взял верх, норлок опомнился и выкинул свидетельство своего позора куда подальше, пока никто не заметил. Женщины и так все время старались ему на шею сесть, а уж если начать за ними ухаживать… так недолго докатиться и до остальной рыцарской дури. Сегодня цветы, завтра его на подвиги потянет ради дамы сердца, а потом что? Серенады под балконом? А может, ему в голову взбредет еще и шнурок на шею одеть? Вот еще! Слава Властителям, до такого маразма Шерман еще не докатился. Хотя… шнурок в волосах Брин он приметил давно. И попросить его в дар порывался не раз и не два. Однако вряд ли это было хорошей идеей. Как только Брин встретится с эльфами, те сразу определят, кому она отдала свое украшение. Листоухие мерзавцы слишком хорошо ощущают магию. А подвергать Брин опасности Шерман совершенно не хотел. Еще не хватало, чтобы она пострадала из-за него! Тем более, что об этом наверняка не только эльфы узнают. Эльтель тоже. И что она придумает, чтобы отомстить сопернице и ненавистному норлоку — сказать было трудно. Ясно было одно — ничего хорошего.
Представив себе разъяренную физиономию Эльтель, Шерман невольно фыркнул. Может быть, если бы дело было только в королеве, норлок рискнул бы попросить украшение из волос Брин. Но дело было не столько в Эльтель или эльфах, сколько… в собственном оскорбленном самолюбии. За всю свою жизнь Шерман никогда и ничего не просил у женщин. Напротив. Это они добивались его благосклонности, искали с ним встреч и штурмовали двери его спальни. Норлоку и в страшном сне не могло привидеться, что когда-нибудь он сам будет добиваться женской благосклонности. И захочет повесить на свой камзол чье-то украшение. Шерман противился собственному идиотскому желанию, однако одна только мысль о том, что какой-нибудь мужчина может положить глаз на Брин и попытается ее завоевать, доводила норлока до бешенства. Безумная ревность, рвущая душу в клочья, не давала ему спокойно жить. Шерман готов был привязать на свой камзол хоть десять украшений, лишь бы дать понять окружающим, что Брин принадлежит ему. Уж наверное тогда не найдется ни одного идиота, который решился бы перейти дорогу норлоку. Проблема была только в том, что Брин вовсе не принадлежала Шерману. И, похоже, даже не собиралась ему принадлежать.
Осознавать это было неприятно. И болезненно. Однако и дальше делать вид, что ничего не происходит, было просто глупо. Шерман действительно увлекся Брин. Неосмотрительно, бесконтрольно, азартно… и теперь понятия не имел, что делать с собственными чувствами. Придушить ядовитую гадину? Так уже поздно. Надо было давить ее в зародыше, как только почувствовал первые уколы непонятных эмоций. А теперь, когда змеища разожралась и растолстела, удавить ее представлялось проблематичным. Отрубить голову? А толку? Шерман не хотел себе в этом признаваться, но змея не просто успела подползти и сжать его в своих объятиях. Похоже, она умудрилась вонзить в него свои зубы. Шерман в бешенстве сжал руками виски. Как бы его это не бесило, но он действительно уже не мог победить разгоравшегося в нем чувства. Норлок заметался по комнате из угла в угол, сжимая виски все сильнее, но даже боль не могла усмирить бушевавших в нем эмоций. Шерман с размаху сел на постель и облокотился на стенку, скрипя зубами от злости на себя и на женщину, что так прочно засела у него внутри. Ему мерещились глаза Брин, ее волосы, фигура, он слышал ее смех… и помешать этому было бессильно даже разделявшее их расстояние. Да, не зря богиню любви представляют с внешностью змеи. Более подходящего облика для этого отвратительного чувства сложно было придумать. Подлая любовь, как ядовитая гадюка, нападала стремительно и неожиданно. Даже такой опытный воин, как Шерман, не смог ни защититься, ни уклониться от смертельного броска. Чуть слышное шипение, короткий свист, и сжатая пружина гибкого тела распрямляется и наносит удар. И вот уже в глазах темнеет, пальцы немеют, дыхание сбивается с ритма, а в сердце поселяется злобная свора зубастых тварей. Они визжат, дерутся и рвут его в клочья, не успокаиваясь ни на мгновение и не давая покоя.
Шерман встряхнул головой и попытался взять себя в руки. Он что, серьезно собрался так просто сдаться? Вот еще! Глупую влюбленность нельзя удавить, нельзя обезглавить, но ее вполне можно утопить в удовольствиях! Шерман просто обязан был соблазнить Брин, уложить ее в свою постель и не выпускать ее оттуда, пока не пресытится ее телом и ее ласками! Если норлок хочет вернуть себе свой рассудок и свое хладнокровие, ему просто нужно отделаться от идиотских чувств! А что лучше постели сможет помочь в этом благом деле? Сначала наслаждение, потом привычка, потом пресыщение, а затем… глухое раздражение от уставленных на тебя обожающих глаз с плещущейся в них собачьей преданностью. Раздражающие приторно-слащавые уменьшительно-ласкательные словечки, выводящие из терпения мелкие привычки, усталость от невозможности побыть в одиночестве и отделаться, наконец, от захлебывающегося счастливого щебета, закладывающего уши. Решено! Шерман приложит все усилия, чтобы уложить Брин в свою постель. И на сей раз ей не удастся от него уйти!
