Кононов Варвар - - (книги регистрация онлайн txt) 📗
– И кости ты мне размял, и истории забавные поведал, – усмехнулся Конан. – Теперь я знаю, к кому мне идти.
Он повернулся и сделал шаг к своим спутникам.
– Ну, иди, – буркнул Хорстейн ему в спину. – Только шел бы ты лучше к моему очагу, парень. Хоть и не Эйримовы хоромы, а много ближе, и метель там переждать можно. Говорю, буря надвигается! А в бурю надо сидеть под крышей, у огня. Ведомо ли тебе про имировых сыновей, ледяных великанов? Они шутить не любят!
– Ведомо, – отозвался Конан. – Я их не боюсь.
– А как насчет снежных дев, дочерей Имира? Их тоже не боишься? – произнес Хорстейн, сын Халлы, пряча кошелек за пояс.
Но Конан его уже не расслышал.
Даша подкралась к нему на цыпочках, обняла, окутала облаком рыжих волос.
– Труженик мой! Скоро нам принесут обед. Ты есть хочешь?
– Хочу, – сказал Ким, млея от счастья. – Но лучше бы сейчас не наедаться. Я ведь друзей на вечер пригласил. Памора, Митчела, Бада и Альгамбру Тэсс. Ты не против?
– Не против. – Даша уселась к нему на колени. – А эти друзья – они что же, иностранцы?
– Негры, – пояснил Ким, – только литературные, вроде меня. Очень подходят к твоему хайборийскому заведению. Мы ведь, лапушка, творим о Конане и с Конана живем. Можно сказать, с «конины».
– Надо же! Когда-то мне подарили томик Говарда, и я его за ночь проглотила. Не думала, что ты о том же пишешь. – Даша уставилась в экран, перечитала последний отрывок, затем сказала: – Правда, о Конане! И про снежных дев я помню… «Дочь ледяного гиганта», да? Был, кажется, такой рассказ?
– Был. О дочери Имира, божества снегов и льдов, коему поклоняются северяне. Эти девы тощие, хрупкие, бледные, с белыми волосами… – Ким внезапно сообразил, что описывает Альгамбру Тэсс, поперхнулся и добавил: – В общем, нечисть и нелюдь. Приходят с метелью и замораживают путников.
– А я? Ты говорил, что я – в твоем романе. Кто я там?
– Колдунья.
– Разве? – Глаза ее лукаво заблестели.
– А разве нет? – Ким прижался губами к ее шее, пробормотал: – Понимаешь, милая, колдуньи разные бывают: есть ведьмы, а есть феи. Рыжие, зеленоглазые… те, что обедом кормят и кофе в постель подают. Знаешь, что делают с такими феями? – Даша зарделась, отодвинулась, но он продолжал шептать: – Женятся на них, ясно? Женятся, любят, детишек заводят и умирают с ними в один день… Ты записку мою вчера читала?
– Читала…
– Как насчет руки и сердца?
Она вздохнула.
– Я не свободна, Ким.
– Надо освободиться. Чем быстрей, тем лучше.
– Надо. – Лицо Даши помрачнело, ясный лоб прорезала морщинка.
Выдержав паузу, Ким спросил:
– Боишься его?
– Нет. Не хочу ни встречаться, ни вспоминать о нем, ни думать. Особенно встречаться. Он… он бывает очень убедительным.
– Настолько, что ты с ним расписалась?
Даша вдруг всхлипнула, уткнувшись носом Киму в плечо.
– Я не знаю, как это вышло, милый… не знаю, клянусь! Он мне совсем не нравился… не потому, что стар и некрасив, а больно уж недобрый… Ходил, уговаривал и вдруг уговорил… Как, не знаю! Будто затмение нашло, болезнь или крыша съехала… Варя кричала – с ума сестренка сходишь! Потом плюнула, на гастроли уехала, а он меня к себе увез, в Комарово. Дом там у него… не дом, прямо дворец или крепость… Стена вокруг трехметровая, охрана, псы… И никуда от себя не отпускал! Не любит в город выезжать… говорит, кому надо, тот сам ко мне приедет… И ездили! А он хвастал: жена у меня молодая, умница, красавица!
Внезапно плечи Даши затряслись, словно выгнали ее в морозную ночь в легком платьице. Она обхватила Кима за шею и разрыдалась.
– Как вспомню его руки и глаза… как он надо мной в постели… смотрит, тянется к груди, к коленям, шарит, шепчет: «Моя!.. Моя!..» А потом…
У нее перехватило горло. Ким представил это «потом», скрипнул зубами и испустил мысленный вопль:
«Трикси! Можешь ей помочь? Пусть забудет про этого гада, про лапы его загребущие, про все, что с ней творил! Пусть…»
Что-то прозвенело в голове, будто тренькнула и оборвалась гитарная струна.
«К ней подсажен инклин. Сейчас она уснет. Ненадолго», – сообщил Трикси.
Дашино тело обмякло, головка качнулась солнечным цветком на тонком стебле и опустилась Киму на грудь. Он поднялся, перенес ее на диванчик, вытер платком мокрые щеки, присел в изголовье и задумался. Странные чувства одолевали его. Не было людей на свете, которым Кононов желал бы зла; не терзали его душу ненависть и ревность, не сушила память о неотомщенных обидах, не сочилось ядом сердце при мысли об обидчиках. Был он романтик и рыцарь той породы, что берет не силой, не угрозами, а убеждением и благородством; редкий тип для нынешних времен, неходовой товар. Может, по той причине и писал он сказки о борьбе добра со злом, в коих добро всегда побеждало происки злобных колдунов и светлый меч брал верх над черной магией.
Но это была, так сказать, генеральная линия, поскольку носитель меча умел ненавидеть и не прощал обид. В этом Конан Варвар был непохож на Кима Кононова, и мысленный контакт между ними, более тесный, чем дозволяется у автора с его героем, что-то менял в характере Кима, чего-то добавлял ему. Жестокости? Стремления мстить? Свободы в выборе способов мести? Возможно. Во всяком случае, сейчас Ким размышлял о Дашином супруге с холодной злобой, и чудилось ему, что он, вцепившись в горло ненавистного, давит и давит, и слушает жалкие хрипы, и смотрит в тускнеющие глаза.
Он вздрогнул и разжал сведенные судорогой пальцы. Даша спала. Щеки ее порозовели, и дыхание было ровным.
«Хочешь, чтобы она забыла? – спросил Трикси. – Мой инклин избавит ее от тягостных воспоминаний. Несложная операция».
– Нет.
«Но ты же сказал: пусть забудет!»
– Я погорячился. Все, что было с ней, плохое и хорошее – ее и не подлежит изъятию. Достаточно, если инклин ее успокоит.
Хлопнула дверь. Ким поднялся, вышел в прихожую, взял у Марины поднос с тарелками.
– Спасибо, поилица-кормилица.
– А Дарья Романовна где?
– Дремлет.
Марина не без лукавства подмигнула Киму:
– Это вы ее так утомили? Ну, пусть отдохнет. Через пару часов открываем.
Бар работал с десяти до четырех, и в это время публика в нем пробавлялась пивом с солеными орешками, шампанским, кофе и мороженым. Затем, после часового перерыва, приходил шеф-повар Гриша, и начинали собираться клиенты посолиднее, из Дома журналистов и городской библиотеки, Британского совета по культурным связям и прочих лежавших окрест заведений. Эти ели шашлыки, бифштексы, котлеты по-киевски, пили виски и коньяк и наделяли официантов чаевыми. Поэтому считалось, что «Конан» по-настоящему открывается с пяти.
Прикрыв за Мариной дверь и переправив поднос на кухню, Ким вернулся к Даше и сел на диванчик. Через минуту веки ее дрогнули, и он догадался, что Даша смотрит на него – так, как умеют смотреть лишь женщины, через ресницы, почти не открывая глаз. Лицо ее было спокойным.
– Я уснула?
– Да. А я стерегу твой сон и размышляю.
– О чем?
– О твоей сопернице. – Глаза Даши распахнулись, и Ким торопливо пояснил: – Сопернице из Хайбории. Там ты фея и колдунья, но есть еще другая девушка с видами на Конана. Так, понимаешь, издатель распорядился.
Даша села, протянула руки и ухватила Кима за уши.
– Издатель не издатель, а я не потерплю соперниц!
– Придется ее убить, – со вздохом промолвил Ким. – А жаль! Совсем неплохая девушка, хоть и блондинка.
– Придется, – подтвердила Дарья. Потом призадумалась и сказала: – Ты уж ее не мучай, милый, не терзай. Мы, девушки, любим умирать красиво.
К семи бар начал заполняться. У столиков при входе расселась компания журналистов и телевизионщиков; там шумно отмечали выход в свет какой-то новой передачи, «Все до лампочки» или «От фонаря». Ближе к стойке лакомились эклерами дамы из Британского совета, по временам оглашая воздух птичьими вскриками – «Вандефул!.. Магнифишн!.. Найс айдиа!» Столик под самым окном заняли две упакованные в джинсу девицы, по виду – лесбиянки; шептались, хихикали, пили коньяк и гладили друг друга ниже пояса. За ними деловито трудились над бифштексами шестеро молодых людей, напоминавших команду борцов с Кавказа: все с большими сумками, черноволосые, плечистые и как бы на одно лицо – глазки маленькие, челюсти квадратные. При них был мужчина постарше, видимо, тренер, непохожий на кавказца; выглядел он начальственно и озирался по сторонам с высокомерной миной. Иногда Кононов ловил его холодный взгляд; глаза у мужчины были серые, мрачные, непроницаемые. Может, и не тренер вовсе, а из породы сероглазиков? Искусствовед-астрофизик, только в штатском?
