Вавилон. Сокрытая история - Куанг Ребекка (мир книг TXT, FB2) 📗
– Чаще всего ее используют для создания сладкой микстуры, действующей как противоядие от большинства ядов. Гениальное открытие студентки по имени Эви Брук – да, той самой Эви, она-то и поняла, что английское слово treacle, означающее как «исцеление», так и «патоку», появилось в семнадцатом веке в связи с обильным использованием сахара для маскировки неприятного вкуса лекарств. Затем она проследила это слово до старофранцузского triacle, означающего «противоядие» или «лекарство от укуса змеи», затем до латинского theriaca и, наконец, до греческого «териаки»: оба они означают «противоядие».
– Но словесная пара состоит только из английского и французского слов, – заметила Виктуар. – Как…
– Здесь использован принцип цепочки, – сказал профессор Плейфер. Он повернул пластину, демонстрируя латинскую и греческую надписи, выгравированные по бокам. – В этой технике используют устаревшие значения слов в качестве ориентиров, передающих смысл через мили и века. Можете считать их дополнительными колышками для палатки. Они поддерживают устойчивость и помогают точно определить искажение, которое мы пытаемся запечатлеть. Но это довольно сложная техника, пока мы не будем в нее углубляться.
Он поднял третью пластину справа.
– А вот эту я придумал совсем недавно по заказу герцога Веллингтона. – Он произнес это с явной гордостью. – Греческое слово «идиотес» может означать «дурак», что и подразумевает наше слово «идиот». Но оно также означает замкнутого человека, не занимающегося значительными делами, – его идиотизм происходит не от недостатка природных способностей, а от невежества и плохого образования. Когда мы переводим «идиотес» как «идиот», то исключаем одно значение. Эта пластина, таким образом, может заставить вас забыть, причем внезапно, то, что, по вашему мнению, вы хорошо знаете. Очень удобно, когда вражеские шпионы забывают, что видели [45].
Профессор Плейфер отложил пластину.
– Вот как все происходит. Довольно просто, если вы поймете главный принцип. Мы улавливаем то, что потерялось при переводе, а что-то всегда теряется, и пластина это воспроизводит. Ничего сложного, правда?
– Но действие невероятно мощное, – сказала Летти. – С этими пластинами можно добиться чего угодно. Можно стать Богом…
– Не совсем, мисс Прайс. Мы ограничены естественной эволюцией языков. Даже слова, которые разошлись в значениях, до сих пор сохраняют тесную связь. Это ограничивает масштаб действия пластин. Например, нельзя с их помощью вернуть к жизни мертвых, потому что не найти такой словесной пары, в которой жизнь и смерть не противопоставляются друг другу. А кроме того, у пластин есть еще одно довольно серьезное ограничение, из-за которого еще не каждый крестьянин в Англии расхаживает по окрестностям с пластинами в качестве талисманов. Может кто-нибудь догадаться, что это?
Виктуар подняла руку.
– Нужен носитель языка.
– Именно так, – кивнул профессор Плейфер. – Слова не обладают смыслом, пока кто-то из присутствующих их не поймет. И поймет не поверхностно – нельзя просто сказать крестьянину, что означает по-французски triacle, и ожидать, что пластина заработает. Нужно думать на этом языке, жить и дышать им, а не просто узнавать разбросанные по странице буквы. Именно поэтому не подходят искусственные языки [46], именно поэтому не годятся и древние языки вроде старо- английского. Староанглийский мог бы стать идеальным для серебряных дел мастеров, ведь у нас столько полных словарей и легко отследить этимологию, так что пластины были бы очень точными. Но на староанглийском никто не думает. Никто не живет им и не дышит. Отчасти именно по этой причине в Оксфорде такое строгое классическое образование. Знание латыни и греческого по-прежнему обязательно для получения диплома, хотя реформаторы уже много лет ратуют за то, чтобы мы отказались от этих требований. Но если мы когда-нибудь так поступим, половина серебряных слитков в Оксфорде перестанет работать.
– Вот почему мы здесь, – сказал Рами. – Мы уже свободно владеем языками.
– Вот почему вы здесь, – подтвердил профессор Плейфер. – Мальчики Псамметиха. Чудесно, не правда ли, обладать такой властью только по праву рождения в другой стране? Мне хорошо даются языки, и все же пришлось несколько лет учить урду, чтобы говорить так, как говорите вы, даже не задумываясь, как это удается.
– И как функционируют пластины в присутствии носителя языка? – поинтересовалась Виктуар. – Почему они не утрачивают эффект, как только уходит переводчик?
– Очень хороший вопрос. – Профессор Плейфер поднял первую и вторую пластины. Когда они оказались рядом, стало очевидно, что вторая чуть длиннее. – Вы затронули тему длительности действия. На стойкость эффекта пластины влияют несколько факторов. Во-первых, концентрация и количество серебра. Обе пластины на девяносто процентов состоят из серебра, остальное – медный сплав, который часто используется в монетах, но пластина «исцеление» примерно на двадцать процентов длиннее, а значит, прослужит на несколько месяцев дольше, в зависимости от частоты и интенсивности использования.
Он положил пластины.
– Многие дешевые пластины, которые вы встречаете в Лондоне, не действуют так долго. Очень немногие полностью состоят из серебра. Чаще всего они из дерева или дешевого металла и лишь покрыты тонким слоем. Их эффект длится не больше нескольких недель, после чего нужно снова их обновить.
– За плату? – спросил Робин.
Профессор Плейфер с улыбкой кивнул.
– Чтобы было чем финансировать ваши стипендии.
– Так, значит, этого достаточно для действия пластины? – спросила Летти. – Нужен только переводчик, владеющий языками из словесной пары?
– Все немного сложнее, – ответил профессор Плейфер. – Иногда приходится заново гравировать надписи или менять назначение пластины…
– И сколько стоят услуги Вавилона? – напирала Летти. – Двенадцать шиллингов, как я слышала? Неужели простое обновление столько стоит?
Улыбка профессора Плейфера стала шире. Он напоминал мальчишку, которого застукали, когда он сунул палец в пирог.
– За то, что обыватели считают волшебством, хорошо платят.
– То есть цену просто взяли с потолка? – уточнил Робин.
Вышло чуть резче, чем он намеревался. Но тут он вспомнил об эпидемии холеры, прокатившейся по Лондону, и как миссис Пайпер объяснила, что бедным просто невозможно помочь, ведь серебро стоит ужасно дорого.
– О да. – Похоже, профессор Плейфер находил это забавным. – Мы храним свои секреты и можем устанавливать любые условия, какие пожелаем. Чудесно быть умнее других. И еще кое-что напоследок. – Он взял сверкающую чистую пластину с дальнего конца стола. – Должен предупредить. Есть одна словесная пара, которую вы никогда, никогда не должны использовать. Может кто-нибудь догадаться, о чем речь?
– Добро и зло, – предположила Летти.
– Хорошая попытка, но нет.
– Имя Бога, – сказал Рами.
– Мы рассчитываем, что вы не настолько глупы. Но все сложнее.
Никто больше ничего не смог придумать.
– Перевод, – сказал профессор Плейфер. – Это само слово «перевод», вот так просто.
И произнося это, он быстро выгравировал слово на пластине, а потом показал им написанное: «переводить».
– Глагол «переводить» имеет слегка различные значения в каждом языке. Английские, испанские и французские слова – translate, traducir и traduire – происходят от латинского translat, что означает «переносить через». Но когда мы выходим за пределы романских языков, то получаем нечто иное. – Он начал писать новый набор букв на другой стороне пластины. – Китайское «фаньи», например, означает «переворачивать» или «переворачивать что-то», причем второй иероглиф, «и», имеет значение изменения и обмена. В арабском языке «тарджама» может означать как биографию, так и перевод. В санскрите слово «анувад» также означает «повторять» или «повторять многократно». Разница в том, что здесь идет речь скорее о времени, а не о пространстве, как в латыни. В языке игбо есть два слова, означающие перевод, – «иапиа» и «кова», и оба связаны с повествованием, деконструкцией и реконструкцией, разбиением на части, что делает возможным изменение формы. И так далее. Различия и их последствия бесконечны. Не существует языков, в которых перевод означает абсолютно одно и то же.
