Молчание Сабрины 2 (СИ) - Торин Владимир (книги бесплатно без регистрации полные .txt, .fb2) 📗
– Лизбет, – едва слышно произнесла гадалка. – Милая, добрая Лизбет… У Лизбет такие маленькие ловкие пальчики, она вязала и штопала, шила и зашивала. А как она рисовала! Ах, эти ее наброски углем: платьица, штанишки и шляпки! Какие волшебные шляпки она придумывала! Все думают, что ее взяла себе в помощницы мадам Брокк, старшая камеристка из «Театра Мод Клоддиуса», но ее никуда не брали. Ее уволокли ночью. Он забрал мою младшую сестру! Он похитил ее, а я никому не могла сказать. Даже Берте.
– И он стал заставлять вас делать плохие вещи?
Гадалка какое-то время молчала, словно пыталась подобрать слова.
– Я заранее знала, что будет облава, – наконец сказала она. – Знала, что придут флики и все разгромят. Гуффин сказал мне вчера утром. Он посоветовал не путаться у фликов под ногами и где-то спрятаться, но я была так зла! Я попыталась предупредить Брекенбока – решила, вот дура, выдать все за предсказание, но Гуффин как-то прознал. Он всегда узнаёт, как бы ты ни был осторожен… Он пообещал, что отрежет пальцы бедной маленькой Лизбет, если я еще раз попытаюсь ему помешать или решусь с кем-то поделиться своей тайной. Сказал: «Ты только представь, как она будет рисовать и шить свои эти костюмчики без пальцев!» И я больше не смела ему мешать. Я такая трусиха, я так боюсь за Лизбет…
Сабрина кивнула. В этом был весь Гуффин. То же самое он сделал и с ней самой, угрожая уничтожить ее Механизм. Шут мастерски запугивал тех, кого не удавалось подкупить обещаниями…
– Это Гуффин подослал полицейских?
– Я так думала. Что он хочет сорвать пьесу. Что его подкупил Смоукимиррорбрим. Но то, что произошло потом, и то, что происходит сейчас… Я ничего не понимаю. Манера Улыбаться явился после рейда и принялся уговаривать Брекенбока возобновить подготовку. Очень странно! Как будто ему, наоборот, было нужно, чтобы пьеса все же состоялась. И вот сейчас они расставляют стулья… Если он хочет, чтобы пьеса состоялась, зачем он устроил рейд? Зачем он всех… отравил?
Сабрина с досадой отвернулась. Она так надеялась, что гадалка хоть что-то прояснит, но та и сама ничего не знала. Поведение Гуффина более понятным не стало.
– Если это он устроил рейд, как он заставил полицейских помогать ему?
– О, милая, наивная кукла, – на губах мадам Шмыги появилась тень грустной улыбки. – В наше время полицию не нужно заставлять творить мерзости. Ныне честного парня среди них найти сложнее, чем фунтовую пуговицу на мостовой. Может, в Старом центре или в Сонн констебли еще служат людям и городу, но в Саквояжне… это совсем другая полиция. Только Грегор… Он не такой, как другие флики.
– Вы не рассказали сержанту Бруму о Лизбет?
– Нет! Что ты! – отчаянно закачала головой гадалка. – Он бы сразу же схватил Манеру Улыбаться, и тогда… страшно представить, что случилось бы с бедной Лизбет! К тому же Грегору могли помешать его собственные констебли. Этот рейд… Слишком много всего странного с ним связано. Это не полицейские убили Трухлявого Сида…
– Да. – Сабрина кивнула. – Это был Проныра.
– Проныра? – мадам Шмыга удивленно округлила глаза.
– Он убил вашего Сида потому, что старик узнал какую-то его страшную тайну.
Гадалка глядела на нее непонимающе.
– Но откуда ты это знаешь?
– Подслушала разговор Гуффина с Пронырой. Проныра воспользовался рейдом и убил старика, чтобы тот его не выдал. Что-то связанное с ПР-1389. Вы знаете, что это? – Мадам Шмыга покачала головой, и Сабрина добавила: – Во время рейда ведь еще кого-то убили?
– Пискляка, да… – Мадам Шмыга печально опустила голову. – На самом деле его звали Томасом, а Пискляком его прозвали из-за тоненького комариного голоска. Ему было то ли тринадцать, то ли четырнадцать, а с нами он жил почти два года. Пискляк был сиротой. А еще он был шпиком Смоукимиррорбрима. Само собой, мы все об этом знали. Пискляк так забавно пытался шпионить, прямо из кожи вон лез, и Брекенбок пожалел его. Он не слишком огорчался, когда мальчишка доносил о жизни в балагане этому жирному червяку Смоукимиррорбриму. Так жаль его…
– Жаль? – Сабрина искренне удивилась. – Но он ведь шпионил! Работал на вашего заклятого врага! Почему вам его жаль? Почему Брекенбок его жалел?
– Все не так просто, милая, наивная кукла, – грустно ответила мадам Шмыга. – Да, он шпионил для Смоукимиррорбрима, но он был… как тебе объяснить?.. нашим. Крохой Пискляком, добрым и забавным Томасом, который вечно устраивает какие-то шалости. Он был членом нашей большой семьи. Мы заботились о нем: Марго относилась к нему, как к сыну, Брекенбок учил его актерскому мастерству, я показывала, как дурачить публику, Бульдог занимал его всякой механикой и машинерией, а Фортти и вовсе был ему как старший брат. Пискляк вечно за ним ходил, как хвостик. Мы любили его. Да, он был подослан к нам, но он стал нам родным. И мы ему… тоже.
– Я все равно не понимаю… – пробормотала Сабрина. Для нее все сказанное мадам Шмыгой было слишком противоречивым.
– Бедный Томас, – продолжала гадалка. – Его нашли за одним из перевернутых фургонов. Брекенбок был вне себя, никого из нас к нему не подпустил – мы с Бертой пытались помочь, но он завопил: «Никто не притронется к Пискляку своими грязными руками! Руки прочь от Пискляка!» Смерть Томаса стала для него ударом, я даже видела, как он плакал. Когда флики убрались из переулка, он лично завернул мальчишку в старый занавес и отнес под сушильный навес.
В дамском фургончике повисла тишина, нарушаемая лишь всхлипами мадам Шмыги. Сабрина глядела на нее и думала – пыталась понять, но все эти люди… они были совершенно непонятными и нечитаемыми, как промокшие под дождем книги.
– А что еще Гуффин заставлял вас делать? – спросила кукла.
Мадам Шмыга вытерла глаза рукавом платья.
– С того момента, как он вернулся в «Балаганчик» с тобой в мешке, – негромко начала женщина, – он вообще почти не показывался. Я пыталась узнать что-то о Лизбет, но он всякий раз прогонял меня и только твердил: «Жди… жди, Шмыга. Может, еще и увидишь девчонку». А потом… я дождалась.
– Он велел вам всех отвлечь, пока Проныра подсыпет яд?
– Записка… Утром я проснулась с запиской в руке. В ней было сказано, что я должна сыграть за завтраком «приступ». Обязательно до того момента, как Берта разольет похлебку по тарелкам. Иначе Лизбет будет плохо… Я и не знала, что он собирается делать. Честно! Я бы не стала…
«Стала бы, – подумала Сабрина. – У тебя не было выбора. Но ты не злая. Ты не прихвостень Гуффина. Он просто тебя заставил…»
– И вот они все мертвы… – продолжала гадалка. – А я сижу здесь, беспомощная, и говорю с куклой. Подумать только! Какой грустный конец…
– Это не конец, – сказала Сабрина.
– Ты – просто кукла, – угрюмо пробубнила мадам Шмыга. – Откуда тебе знать, что бывают случаи, когда ничего не нужно делать. Когда просто ничего уже не сделать…
– Это оправдание слабых и трусливых людей, – глухо произнесла Сабрина и сама вздрогнула от этих слов. Она машинально повторила то, что слышала когда-то. Но вот когда?
В ответ на упрек мадам Шмыга в первое мгновение вскинула на нее взгляд под этикеткой «Да что ты вообще понимаешь, кукла?», но в следующее опустила и взгляд, и голову.
– Я слабая, – прошептала она. – И трусливая…
– А я – нет, – храбро сказала Сабрина. – Я помешаю ему. И вы должны мне помочь.
– Но почему?
– Потому, что мне одной не справиться.
– Нет. Я имею в виду, почему ты хочешь ему помешать? Почему тебе не все равно?
Сабрина задумалась. У нее не было ответа на эти вопросы. И правда, почему?
Она не знала, откуда в ней взялось это острое и искреннее желание нарушить планы Гуффина – просто произнесла вслух, и ее слова будто дали этому желанию плоть. Хотя всего минуту назад Сабрина думала лишь о кознях этого мерзкого человека, о несчастьях, свалившихся на балаган, и о своем Механизме. Вопрос гадалки был вполне оправданным: куклу похитили, засунули в мешок и притащили сюда, ее оскорбляли, унижали, относились к ней, как к вещи, и даже пытались сломать. И пусть Брекенбок ее починил, по своему оберегал и защитил от Бульдога Джима, но ему даже в голову не могла прийти мысль, что она не хочет здесь быть, не хочет учить роль и играть в его пьесе. По хорошему, ей должно быть все равно на то, что с ним и с его балаганом случилось. Так почему же ей… не все равно?
