Паутина долга - Иванова Вероника Евгеньевна (книги без регистрации .TXT) 📗

— Находящихся в этом крыле лазарета запрещено допрашивать!

— Ну разумеется, heve лекарь, разумеется, — осклабился мой допросчик. — Разумеется, нам известны правила... Да разве мы кого-то допрашивали? Так, по-дружески зашли. Словом перемолвиться.

Галчонок до белизны стиснул пальцы, обнимающие широкобокую чашку, накрытую полотняной тряпицей: будь она почище, сошла бы за салфетку, а так больше походила на кухонное, причём неоднократно пользованное полотенце.

— Посещения дозволяет только лекарь, в чьём ведении находится пострадавший. Или сие правило вам неизвестно? К тому же, он свидетель, а не обвиняемый, уж это вы не можете не знать!

Блондин устало сощурился, перекатывая трубку из одного уголку рта в другой, а длинноволосый заметил:

— От свидетельства до обвинения меньше шага. И когда он будет совершён...

— Вот тогда и буду разговаривать. Но не с надзорными, а с дознавателями.

Я не видел лица моего допросчика, но судорожное движение пальцев правой руки сказало о многом. К примеру, о желании сдавить горло юного выскочки. И всё же, Галчонок был прав: Плечо надзора только предъявляет обнаруженные факты нарушения закона, доказательствами и прочей подготовкой к судебному разбирательству занимается Плечо дознания.

— Шелудивый кот [9]...

Длинноволосый прошипел это едва слышно, но поскольку стоял совсем близко к юноше, тот оскорблённо дёрнул губами и решил не оставаться в долгу:

— Щипаная курица.

Я проглотил смешинку, радуясь, что моё, кривящееся в мало успешных попытках остаться бесстрастным лицо никого не заботит.

Дальнейшая беседа между враждующими Плечами не имела смысла, и Галчонок подвёл её итог холодно-повелительным:

— Выйдите.

— Как прикажет heve опекун.

Насмешливо кланяясь, длинноволосый надзорный покинул комнату. Его напарник, так и не проронив ни слова, отправился следом, а целитель (о чём недвусмысленно заявляли дубовые листья, окружающие кошку на бляхе), посмотрел на меня и зло повторил:

— Словом перемолвиться? Хороши же слова, после которых приходится менять повязки!

Я проследил направление взгляда круглых глаз: на груди через слои полотна проступало пятно. Алое. Строить предположения о его происхождении было делом напрасным (и так ясно, что к чему), потому юноша плюхнул принесённую чашку на стол и принялся споро разматывать полосы ткани, коконом укутывающие мою грудь.

В самом деле, рана не выдержала грубого обращения и открылась. Хотя не так уж оказалась страшна: в сечении пронзившая меня «игла» была не крупнее ногтя большого пальца. Края прорванной кожи выглядели на удивление ровно, а крови выступило всего с десятую часть тилы, но лекарь полуразочарованно, полусокрушенно выдохнул:

— Гьенн [10] бы их побрал! Вся работа насмарку: теперь хоть заново начинай.

Он закатал рукава рубашки и, хрустя суставами, размял пальцы.

— А что вы, собственно, собираетесь...

Кругляшки тёмных глаз сверкнули недовольством, характерным для человека, которому пытаются ставить палки в колёса при исполнении жизненно необходимого дела:

— Хочешь, чтобы тебя иглой штопали?

Я вспомнил свою ночную встречу со странным убийцей, покатал вставший в горле комок и честно признался:

— Нет.

— Так сиди и не трепыхайся!

Лекарь сложил вместе пальцы двух рук: большой к большому, указательный к указательному, и получившимся кольцом накрыл рану.

Первый раз мне довелось вблизи наблюдать обычные магические упражнения, причём на себе же: действия Заклинателей, изначально имеющие ту же самую природу, во внешнем проявлении отличаются от искусства других одарённых, как день и ночь. Сэйдисс попросту уговорила бы хаос разорванных тканей вернуться в прежнюю, условно упорядоченную форму, а маг...

Видеть и чувствовать Поток я не могу, поэтому ощущал только, как медленно, но неуклонно пальцы Галчонка теплеют, словно изнутри наливаясь огнём. Но до ожога дело не дошло: юноша разорвал кольцо раньше, отпуская на волю пойманную струю Потока. Впрочем, печать, довольно благосклонно принимающая вливание Силы извне, не намерена была отпускать живой источник без боя.

— Йох! — Выдохнул целитель, растирая руки, остывшие стремительнее, чем он мог себе представить: это знак Заклинательницы, решив урвать кусок полакомее, похитил толику сил у самого мага. — Что за гьенн шалит?

— Простите, у меня не было времени предупредить.

Круглые глаза настороженно блеснули:

— О чём?

— Дело в том, что я в силу некоторых обстоятельств наделён печатью Заклинателя. Надеюсь, больших пояснений не нужно?

Галчонок было азартно шевельнул бровями, но тут же опомнился: хоть и заманчиво порасспрашивать об одной из самых загадочных вещей обитаемого мира, но негоже выставлять себя несведущим, нося бляху Плеча опеки.

— Не нужно.

Он ещё раз всмотрелся в стянутые запёкшейся кровью и остекленевшей сукровицей края раны.

— Трогать не разрешаю.

— Поверите, я бы и не стал трогать, но...

Укоризненное:

— И доводить других до греха не нужно.

А, это мне намекают, что не стоило раззадоривать надзорных. Впрочем, я вёл себя предельно... похоже на правду, дабы рождённый сознанием план претворился в жизнь без лишних затруднений. Но с точки зрения целителя, конечно же, мои действия заслуживают всяческого осуждения, а возможно, и порицания. Как бы то ни было, я почувствовал странную потребность извиниться:

— Прошу прощения.

Галчонок вскинул на меня удивлённый взгляд:

— Чего?

Хм, да он меня не слушает. Тем лучше: опять выставил бы себя дураком.

— Ничего. Не обращайте внимания.

Он пожал плечами, перебирая полоски ткани. Испачканные кровью были отправлены на пол, вместо них из поясной сумки целитель извлёк сравнительно чистые новые, а кроме того, пучок нащипанных волокон, капнул на него остро пахнущей травами настойки из крохотного флакона. Потом приложил намокшую подушечку к ране и вернул повязки на прежнее место, примотав мою левую руку к телу, как показалось, ещё плотнее.

— Старайся не ходить много: каждый шаг, он как удар, а сотрясения могут снова сдвинуть стенки сосудов. Сейчас-то я их соединил, «на живую нитку», но лучше дождаться, пока сами зарастут.

— Мне нужно всё время лежать?

— Зачем? Сидеть можно. Только когда будешь подниматься и ложиться, опирайся другой рукой и переноси весь вес на неё.

Закончив читать лекцию по восстановлению здоровья, Галчонок развернулся на каблуках и собрался уходить, но в последний момент хлопнул себя ладонью по лбу и снова подставил моему взгляду остроносое лицо:

— Да что ж такое! Вот всегда со мной так: стоит заговорить с кем-то, и всё забываю, — он сдёрнул тряпицу со стоящей на столе кружки. — Это для тебя.

Я покосился на сосуд, наполненный почти до краёв тёмной, совершенно непрозрачной и даже на вид густой жидкостью.

— А что это такое?

— Лекарство.

Можно было и не спрашивать. И всё-таки, следует осведомиться:

— Вкус не очень...?

— Очень! — Тоном, не предполагающим пререкания, сообщил целитель, и, немного смягчившись, добавил: — Гнусный.

Интересно, наступит ли день, когда лекарства научатся делать если не приятными для языка, то хотя бы не слишком противными? Наверное, нет, потому что по глубокому убеждению всех лекарей на свете исцеление может прийти только через боль. В каком-то смысле они правы, ведь болезнь — тоже боль, а сражаться с врагом принято его же оружием.

Беру посудину в руку. Подношу ко рту. Принюхиваюсь. Пахнет гнилушкой. Ладно, не самый дурной запах. Опрокидываю содержимое кружки в рот: тут надо поступать, как с крепкой выпивкой — не останавливаться, иначе полезет обратно. Уф-ф-ф.

Ничего, пить можно. Похоже на сено, допущенное к употреблению только после подгнивания под осенними дождями, да малость приправленное землёй. Главная трудность: проталкивание густой жижи подальше в горло, а вкус и прочее... Переживём отсутствие приятностей.