Зимняя битва - Мурлева Жан-Клод (книги серии онлайн txt) 📗
– Ах да, правда. Ты в самом деле так похожа на мать? Ты видела какие-нибудь ее фотографии?
– Видела.
– Ну и?
– Ну, и это один к одному я, одетая и причесанная, как было принято двадцать пять лет назад! Дора мне даже подарила одну, где она держит на руках меня, совсем маленькую. Она такая красавица, вот увидишь.
В самом глухом квартале старого города на углу двух улиц возвышался обветшалого вида доходный дом. Девушки вошли в старомодный подъезд и стали подниматься по узкой, пахнущей воском лестнице.
– Куда ты меня ведешь? – спросила Хелен, когда они добрались до шестого и последнего этажа.
Милена, оставив ее вопрос без ответа, постучала в дверь, на которой не было ни фамилии, ни номера, и им открыла улыбающаяся Дора.
– Смотри-ка, ты нам публику привела?
– Не надо было?
– Конечно, надо. Правильно сделала. Заходи, Хелен, хорошо, что пришла. Кладите пальто вон туда, на кровать.
Впечатление было такое, словно они оказались в кукольном домике, только без куклы. Квартирка была тесная, обстановка самая скромная, а стены совершенно голые, только в гостиной к обоям криво прикноплен какой-то листок с нотами.
– Это партитура Шуберта, авторская запись, – сказала Дора, заметив взгляд Хелен.
– Репродукция?
– Нет, оригинал, написанный его собственной рукой. Можешь посмотреть.
Хелен подошла поближе, недоверчиво всматриваясь в скромный пожелтевший листок с нотами, словно наспех брошенными на линейки, в изящные арабески почерка композитора.
– Чернила… Прямо как будто сейчас написано… Даже не верится. Это ведь очень редкий документ, да?
– Редчайший, – усмехнулась Дора.
– А ты… я хочу сказать, это, наверно, ужасно ценная вещь…
– Если продать эту партитуру, можно купить весь дом. И соседний в придачу.
– А… А ты… ты не продаешь ее?
– Нет. Дура, да? Ты как считаешь?
– Не знаю… – пробормотала Хелен с невольной робостью.
– Она всегда была здесь. И пианино тоже. «Стейнвей», не абы что! Приходится только гадать, как его сюда втащили. Лестница слишком узкая, окна тоже. Неразрешимая тайна. И мне нравится, что это тайна. Моя любимая гипотеза – что ради него разбирали крышу.
– Ты всегда здесь жила, Дора?
– О нет! Здесь жила моя учительница музыки, сумасшедшая старуха, гениальная и совершенно невыносимая, которая заваривала гвоздику для ингаляций и швырялась в меня туфлями, когда я брала неправильную ноту. После ее смерти мне представилась возможность купить эту квартиру. Я тогда хорошо зарабатывала своей игрой. Мне казалось, это в порядке вещей. Я тогда не знала, что это был рай. Что такое рай, понимаешь только когда его утратишь, а что такое гнездо – когда из него выпадешь. Пошли попьем чаю, и за работу.
Хелен скинула сапоги, залезла с ногами в глубокое кресло и притихла. Дора уселась за пианино. Засучила рукава, тряхнула черными кудрями. Милена осталась стоять, положив руку на край клавиатуры, собранная, словно ей предстояло выступать в концерте. Белокурый ежик ее безжалостно остриженных волос лишь подчеркивал, в силу контраста, ангельскую красоту лица.
– Давай, Милена. Еще раз № 547.
– Хорошо. Я готова.
Дора мягко взяла первые аккорды, и, едва Милена открыла рот, вокруг нее сделалось то же, что всегда, когда она пела: сама природа воздуха и всех предметов преобразилась. У Хелен озноб прошел по коже.
– Торопишься, – прервала ее Дора, – торопишься на «Hast du». Еще раз сначала, пожалуйста.
Хелен ничего такого не заметила, на ее взгляд, Милена спела безупречно. Однако та послушно начала все сначала. Она преодолела препятствие, и Дора одобрительно кивнула: ну вот, можешь ведь… А ее улыбка означала: надо же, молодец, на лету схватываешь! Хелен ощутила совсем особенную гордость – так гордятся братом или сестрой, в чьем таланте давно уверены, когда те открывают этот талант миру. Ей вспомнился интернатский двор, где Милена когда-то пела для нее. Это казалось теперь чем-то очень далеким. Вспомнился и шутливый вопрос Паулы, толстухи утешительницы: «Как там твоя подруга Милена, ты по-прежнему ею восхищаешься?» Сейчас она восхищалась ею больше, чем когда-либо.
Еще Хелен не могла оторвать глаз от изуродованной правой руки Доры, бегающей по клавишам. Время от времени пианистке приходилось прерываться, чтоб дать ей отдых и помассировать разболевшуюся кисть.
– Квинту беру, а шире никак, а с большим пальцем – вообще привет горячий!
Для Хелен это была китайская грамота.
– По мне, так ничего не заметно, – сказала она, желая утешить Дору. – По-моему, наоборот, ты ужасно здорово играешь.
– Вот и видно, что ты ничего в этом не смыслишь! – рассмеялась Дора, махнув своей изувеченной рукой. – У меня-то полное ощущение, что я играю ногами!
Хелен ее смех показался чересчур веселым.
– А сохранились какие-нибудь записи Евы-Марии Бах? – поспешно спросила она.
– Да. У меня здесь есть одна, только Милена отказывается слушать.
– Правда, – подтвердила Милена. – Боюсь. Но сегодня, когда здесь Хелен, пожалуй, решусь.
– Правда?
– Правда.
Дора вышла в соседнюю комнату и вернулась с черной виниловой пластинкой в конверте, которую подала Милене:
– Вот, это все, что у меня есть, да еще те несколько фотографий, что я тебе показывала. Главное мое сокровище. Они были спрятаны в чемодане, который я оставила на хранение друзьям, когда покинула столицу вместе с Евой. И хорошо, что оставила. Мою квартиру обшарили и унесли все подчистую. Кроме пианино – нетранспортабельное, что поделаешь! И знаешь, Хелен, что еще эти идиоты оставили?
– Рукопись Шуберта?
– Точно! Единственное, что им стоило бы взять, не будь они такими тупыми! Сколько лет прошло, а до сих пор смешно!
Милена перевернула конверт, на лицевой стороне которого была только картинка – какой-то розовый букетик. Она тихонько прочла вслух:
– «Высококачественная запись… Симфонический оркестр… Контральто: мадемуазель Ева-Мария Бах…» Так ее называли «мадемуазель»?
– Да. Ей тогда и двадцати пяти не было, не забывай. И не замужем…
– Но я у нее уже была?
– Была. Тебе тогда год исполнился, насколько я помню. Щечки такие круглые, и…
– Вообще-то не знаю, хватит ли у меня храбрости… Фотографии еще ладно, но голос…
Пластинку взяла Хелен, и Хелен же поставила ее на проигрыватель, с которого Дора откинула тяжелую лакированную крышку. «Высококачественная запись» немилосердно трещала и скрежетала. Дора повертела настройку, уменьшив громкость насколько возможно.
– Соседи у меня надежные, но мало ли что, вдруг у них гости…
Скрипки играли увертюру, и ожидание было для девушек почти невыносимым. Словно вот-вот откроется дверь и войдет Ева-Мария Бах. Наконец зазвучал и голос, далекий и проникновенный:
Милена, сама не своя, закрыла лицо руками и не шелохнулась до конца арии. Хелен слушала, завороженная глубиной и выверенностью полнозвучного контральто. Теперь она понимала, насколько молода еще ее подруга в сравнении вот с этим. Дора улыбалась, а глаза у нее влажно блестели.
– Мне на сегодня хватит, – прошептала Милена, когда отзвучала последняя нота. – Дальше как-нибудь в другой раз послушаю.
Все трое вытерли слезы, смеясь тому, что вытащили платки одновременно.
– Ну и что ты об этом думаешь? – спросила Дора, заботливо убрав пластинку в конверт.
– Думаю, мне еще работать и работать…
