Девочка в стекле - Форд Джеффри (читать хорошую книгу TXT) 📗

— Это не в счет, — сказал Шелл. — Абсолютное богатство отупляет абсолютно.

— Я забрал ту картинку. — С этими словами я вытащил сложенный лист бумаги из-под моего тюрбана.

— А как вам понравился вопль, который издала эта старуха, когда рисунок исчез? — спросил Антоний.

— Я его слышала из чемодана, — сказала Вонда. — У меня чуть глаза на лоб не вылезли.

— Мне нравится этот эффект, — признался Шелл.

— Я знаю, вы, ребята, говорили, что рисунок появляется и исчезает, но как вы это делаете? — спросила Вонда.

— Босс никогда не выдает своих секретов, — сказал ей Антоний.

— Да ладно, Антоний. Поскольку уж Вонда так славно поработала и тесно связана с нашей операцией, то этот секрет я ей открою, но ты должна обещать, что никому не скажешь.

— Да-да, конечно. — Вонда слегка повернулась к заднему сиденью.

Я был рад ее вопросу, потому что хотя портрет призрака нарисовала Исабель, используя раствор, состряпанный Шеллом, я понятия не имел, из чего делаются эти специальные чернила.

— Окись кобальта, растворенная в азотной кислоте, — объяснил Шелл. — Вместо азотной можно взять соляную. Рисуешь что-нибудь этим раствором на листе белой бумаги, и рисунок остается невидимым. Но если рядом оказывается источник тепла — у нас это были свечи перед рисунком, — то проявляются синие линии. Подыши на них, как это сделали миссис Чарльз, Коллинз и другие, когда разглядывали рисунок, — и линии снова исчезнут. Мне этот секрет раскрыл Морти.

— Ну и ну, — покачала головой Вонда.

— Извини за дым благовоний, но иначе было бы слишком светло, чтобы ты незамеченной вылезла из чемодана и вернулась обратно, — сказал Шелл.

— Забудь об этом. — Вонда повернулась к Антонию и легонько ущипнула его за локоть. — Беби, дай мне сигаретку, — попросила она.

ВОТ ТЕБЕ НАВОДКА

Живя с Шеллом, я часто забывал, что страна страдает от глупости тех, кто ввел сухой закон, — у нас в доме алкоголь не переводился, и было это не какое-то мерзкое пойло, вроде того, что подавала Грей в «Парадайзе». Раз в месяц Шелл с Антонием ехали в доки Хобокена в Нью-Джерси и посещали некоего портового грузчика по имени Галлахер. Они неизменно возвращались с запасом европейского шампанского, вин и крепких напитков. Чтобы отпраздновать удачный спектакль в доме Барнсов, Шелл из какого-то тайника в своей комнате извлек две бутылки французского коньяка. Мы все собрались в Инсектарии, и вечеринка началась.

В тот вечер мой стакан наполнялся с каждым тостом, и меня не ограничили, как обычно, одной порцией. Моя роль в некотором смысле изменилась. Я теперь чувствовал себя не учеником, а полноправным партнером в постановке сеансов, равным Шеллу и Антонию. Я мог объяснить это только присутствием Исабель, необыкновенно красивой в клетчатой накидке Морган. Может, кто и смотрел на меня как на простачка, но в одной руке у меня был стакан с коньяком, а другой я обнимал женщину и ошибочно (как наверняка и многие другие) думал: «Вот они, самые убедительные доказательства того, что ты стал мужчиной в великой Америке».

Мое участие в вечеринке больше не сводилось к тому, что я задавал вопросы, сидел и слушал, — я принялся разглагольствовать, выдвигать собственные идеи насчет нравственной природы мошенничества. Однако все пребывали в хорошем настроении, и когда мои рассуждения затянулись, остальные просто отвернулись от меня и в комнате, независимо от моего монолога, завязались отдельные разговоры. Наконец Антоний сказал:

— Малыш, заткни фонтан.

Я рассмеялся, Исабель тоже. Она поцеловала меня в щеку. Мне казалось, что я сделал крупный шаг в сторону взросления.

Шелл подробно рассказал Исабель и Морган о событиях в доме Барнса — обо всей постановке, о том, как она была разыграна, о нашем приходе, о чемодане, гостях и всем остальном. Хотя Исабель кивала с интересом, я знал, что внутренне она вовсе не одобряет наши трюки. По лицу Морган гуляла прекрасная улыбка: она, казалось, внимала каждому слову Шелла. Когда он перешел к той части, когда доктор Гривс ринулся со своего места на спасение миссис Барнс, а я поставил ему подножку, Антоний сказал:

— У этого типа шило в заднице.

Тут в разговор вступила Вонда:

— Ну да, ты говоришь об этом типе с фотографии.

Шелл, прервав свой рассказ, повернулся к ней.

— Каком типе с фотографии? — спросил он.

— Об этом шуте гороховом, что сидел напротив меня, когда я появилась. Ну этот, с бородкой и в маленьких круглых очках. — Она соединила большие и указательные пальцы и поднесла их к глазам.

— А что за фото?.. — спросил я.

— Да вот это. — Вонда показала себе за плечо большим пальцем. — На том столике в углу. Я на него глянула, когда мы вошли.

Я поднялся и взял фотографию, которую мы унесли из дома Паркса в день его убийства. На обратном пути к кофейному столику, за которым сидела вся компания, я рассматривал снимок, но доктора Гривса на нем не обнаружил.

— Я его тут не вижу, — сказал я.

Вонда потянулась к фотографии.

— Да вот же, сейчас покажу. — Она взяла у меня фотографию, поднесла к свету, несколько мгновений разглядывала ее, потом длинным красным ногтем начала соскребать пятна со стекла. — Что это за дрянь?

— Ты видишь вот этого парня? — сказал Антоний, наклонившись над ней со своего места на диване и показывая пальцем.

— Ну вижу.

— Так вот, эта дрянь — его кровь.

— Боже мой, почему ты мне сразу не сказал? — Вонда вытерла ноготь о салфетку на столе. — Экая гадость.

— Но где же наш добрый доктор? — спросил Шелл.

— Да вот этот маленький засранец, — объяснила Вонда, показывая ногтем, но не прикасаясь к стеклу. — Приделайте ему бородку, нацепите эти дурацкие очки, прибавьте несколько лет, и я готова десятку поставить, что это он.

Шелл, не сводя глаз с человека, на которого показывала Вонда, протянул руку и взял у нее фотографию в рамочке. Он поднес ее к глазам и разглядывал несколько мгновений, потом кивнул:

— Знаешь, я думаю, ты права.

— Я знаю, что права.

— Значит, десятка твоя, — сказал Шелл.

Он передал фотографию мне, и я внимательно посмотрел на того, о ком они говорили. Вонда действительно была права. Но не скажи она об этом, я бы ничего не заметил. На снимке был Гривс: одетый в костюм, как и другие, он стоял в нескольких футах за Парксом, среди примерно десятка человек.

— Дай-ка твой нож, — сказал я Шеллу.

Тот вытащил нож, раскрыл и протянул мне. Я перевернул рамочку и лезвием отогнул маленькие гвоздики, удерживающие фотографию и паспарту за стеклом. Потом я перевернул рамочку, и фотография выпала мне на колени. Передав нож Исабель, я положил забрызганную кровью рамочку и паспарту на стол, взял фотографию и принялся внимательно ее разглядывать.

— Посмотрите сюда, — ткнула пальцем Морган. — На заднюю сторону.

Я перевернул фотографию и на обороте в нижнем левом углу увидел карандашную надпись: «23 декабря 1925». Под ней — название: «Колд-Спринг-Харбор», а дальше стояли буквы «КЕА».

— Колд-Спринг-Харбор — это мы знаем, это городок, — сказал я. — А вот что такое Ка-Е-А?

— С чего ты взял, что это сокращение, а не имя — Кеа? — спросила Морган.

— Может, вы и правы, только буквы тут большие, поэтому я и думаю, что это сокращение. Может быть, название группы или клуба, в котором состояли те, кто снимался.

— Кто-нибудь слышал такое имечко — Кеа? — спросил Антоний.

— Нет, — отозвалась Вонда. — Но имечка Антоний Клеопатра я тоже никогда не слышала.

— Может, это фотография с рождественской вечеринки? — предположила Исабель.

— Звучит правдоподобно, если иметь в виду дату, — сказал Шелл. — Если не ошибаюсь, кое-кто тут держит стаканы с выпивкой.

— И они не позируют как для официальной фотографии, — добавил я, — просто топчутся, а тут появляется кто-то с камерой и говорит: «Улыбнитесь».

— Пожалуй, эта работенка для Червяка, — сказал Шелл. — Завтра утром первым делом позвоню в библиотеку.