Камень третий. Дымчатый обсидиан - Макарова Ольга Андреевна (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
— Думаю, хватит с тебя экскурсий по Провалу, Кан, — решил Орион, сын звезд. Все ясно: когда голос бывшего пирата вновь обретает прежние нотки, спорить с ним уже бесполезно. — Ничего нового ты там не увидишь, да и переход до Юги далекий; зачем лишний раз искать себе на голову неприятности… тем более, с нами ребенок…
— Я не ребенок! — упрямо вставила свое слово Милия, чем вызвала улыбку отца.
— Юная леди… — на ходу, даже не сменив тона, поправил себя Орион и продолжил: — Думаю, все согласны взять трансволо до Цитадели?
Странники переглянулись. Сенэй весело подмигнул сестре:
— Ты стоишь на пороге своей мечты, Кира, — с теплом произнес он.
— Я всегда хотела взглянуть на мир за пределами Кольца, — сказала Киррала Кангасску. — Возьмешь меня с собой, братик?
— Возьму, — улыбнулся Кан в ответ. — Сенэй, Ригон… а вы?
— Да уж прогуляемся, — добродушно хмыкнул Ригон. — С твоей подачи, весь мир теперь открыт для Странников… хотя мне, к примеру, не очень-то уютно будет там, где нет арена…
Кангасск обернулся к сыну звезд.
— Погоди… — спохватился он. — Орион… ты сказал — до Цитадели? Что, запретный радиус убрали?
— Нет, — сын звезд пожал плечами. — Просто теперь его разрешено пересекать только бессмертным: то есть, нам с Астэр и тебе. И тем, кого мы решим взять с собой.
— Понятно… — кивнул Кангасск. Слово «бессмертный» в отношении себя он привычно пропустил мимо ушей, даже не задумавшись: слишком привык к осознанию того, что он, хоть и Ученик миродержцев, а человек самый обычный… Да и как можно просто взять и осознать свое бессмертие, не увидев даже, как на твоих глазах одно поколение людей сменяется другим?.. Никак… все это Дэлэмэру еще только предстоит испытать на себе…
Орион, сын звезд открыл трансволо — и звездные россыпи засияли в кромешной тьме, слагая незнакомый узор чужой Вселенной. Множество солнц… множество миров, обитаемых и необитаемых; живых и транзитных…
А потом — запах моря; прикосновение ветра; главный зал Цитадели, залитый ярким светом… Огромные окна распахнуты настежь; полупрозрачные шторы мягко хлопают по ветру и надуваются, как паруса.
Юга шумит где-то внизу, вдали… Конечно, война не обошла ее стороной; конечно, тринадцать лет изменили ее, но с высоты это тот же самый город, и в порту его, как и прежде, полным-полно парусных судов, лишь несколько белых пароходиков дымят вдали.
…Кангасск почувствовал мягкий толчок в сердце, которое тут же отозвалось болью… В груди тоскливо защемило, и он понял, почему…
Пустота.
Здесь, в Цитадели, в доме Учителя, хранившем прежний строгий и мудрый облик; дышавшем тайнами многих тысячелетий, не было самой Хельги-Влады. И это чувствовалось.
Острая, мучительная боль потери… Кан готов был упасть на колени и, воздев руки к небесам, звать, звать… «Учитель, Влаааадааааа!!!» Если бы только хоть раз увидеть ее… услышать от нее хоть одно, пусть и прощальное, слово…
— …мы с Орионом решили пока поберечь тебя, Кан… — оказывается, все это время Астэр что-то говорила ему, а он даже не слышал. — И правда: хватит с тебя торжественных встреч… Мои ученики хотели увидеться с тобой, но, думаю, это ждет до завтра… Скоро обед. Иди отдыхай в свою комнату; там ничего не изменилось за все эти годы… душ прими… вздремни немного…
— Нет, Астэр… — тяжело вздохнул Кангасск. — Нет… Письмо… Орион сказал, они оставили мне письмо…
— Ты хочешь прочесть его прямо сейчас? — с сомнением произнесла Астэр. — Думаешь, сейчас подходящее время?
— Да…
— Хорошо, — дочь звезд кивнула. — Пойдем со мной.
…Астэр шагала легко и плавно, и в каждом ее движении сквозило что-то знакомое… У кого-то еще Кан уже видел эту воинственную грацию, пугающую точность жестов и невероятную координацию движений… Даже Орион, сын звезд, у которого боевого опыта было не меньше, позволял себе порой и небрежную походку, и ленивую расслабленность. Для того же, чтобы контролировать каждое свое движение и следовать пути воина даже в обыденной жизни, требовалась, должно быть, невероятная сила воли.
…Ну конечно! Кан беззвучно усмехнулся, укорив себя за забывчивость: так двигалась Рейне, мать Флавуса Бриана!.. О Небеса… Флавус, Сильвия… Ивен… как давно это было… В другой жизни. В другом мире. Когда все казалось незыблемым и вечным. И Лихты четко делились на Южные и Северные…
— Мы пришли, — сказала Астэр, остановившись перед ореховой дверью, украшенной изображением какой-то исторической сцены. — Это моя комната.
— Я помню, — кивнул Кангасск. — Я был тут, когда пропал стабилизатор и ты лежала при смерти. Отчаянная была ситуация… семь Алых Стражников, Орион…
— Да… — мягко перебила его Астэр. — Прости, как-то вылетело из головы: конечно, ты помнишь…
Дочь звезд толкнула дверь и вошла в комнату, по пути снимая невзрачное медное колечко с пальца.
— Ради этого колечка Максимилиан отравил меня тогда, — пояснила Астэр Кангасску. — Это ключ… — она приложила кольцо к ровной на виде стене над своим письменным столом — и несколько камней отошли в сторону, открыв взору небольшую темную нишу. — Здесь до сих пор лежит Янтарная Скрижаль… с исчезновением Хор, Скрижали Влады и Серега теперь, пожалуй, самые ценные вещи на свете… и еще кое-что… вот, держи… — она вручила взволнованному Ученику пачку несколько пожелтевших листов и книгу с потертой обложкой, без названия. Этих вещей несколько лет не касалось заклинание ресторации, потому время так потрепало их.
— Это все?.. — Кангасск сам не понимал, зачем спрашивает.
— Максимилиан знал, что ты спросишь, — удивилась Астэр. — Скажи, вы, гадальщики, друг друга без слов понимаете?..
На это Кан ничего не ответил.
Заглянув в свой тайник еще раз, Астэр отдала Ученику последнее, что осталось ему от миродержцев: маленький невзрачный сверток.
— Что это? — с недоумением произнес Кангасск.
— Не знаю… — Астэр только пожала плечами.
До своей комнаты Кангасск Дэлэмэр не дошел. Сняв тяжелые сапоги и теплую верхнюю одежду, он забрался с ногами на подоконник: на головокружительной высоте сотня-какого-то этажа дышалось легче и свободнее, и если уж где читать прощальные слова Учителя, то только здесь.
«Здравствуй, дорогой Ученик.
Я пишу это письмо при свете белого Лихта, под высокими сводами нарры. Я сижу рядом с тобой, мой добрый Кангасск. Дымчатый обсидиан укрыл тебя тонкой тканью тумана, под которой ты дремлешь, не замечая времени, бегущего мимо. Твои волосы белы, как снег, и лицо твое бледно… и что за жуткий шрам оставил тебе наш Макс… прости его; я знаю, ты всегда умел прощать…
Война закончилась, Кан. И мы уходим туда, откуда пришли. Мне жаль одного: мы с Серегом многому не успели научить тебя. Конечно, несколько прощальных слов вряд ли восполнят эту потерю, но они должны быть сказаны.
То, что я расскажу тебе об Омнисе, не слышал еще ни один наш Ученик. И не должен был слышать… Но ты — последний. Тебе мы оставляем все. Потому — слушай…
…Подобно тому, как из одной клетки можно выстроить организм, из единого живого существа — частички населенного мира — можно выстроить целый мир. Потому что одна клетка помнит, каким было все тело, а одно живое существо помнит, каким был мир, в котором оно жило, дышало, чувствовало. Но живое, разумное помнит и иные миры — те, что скользили в его фантазиях, подобно призракам, и те, что крылись во мраке подсознания.
Потому Омнис похож на мир-первоисточник и потому же — не похож на него. И потому же есть в нем существа, острова и целые континенты, о которых мы не подозревали, пока они не предстали пред наши очи. И есть то, что получилось не таким, как мы хотели. Словно темные, постыдные мысли и страхи, которые мы когда-то изгнали и не хотели помнить, получили плоть и кровь, и свободу здесь. Видимо, так оно и было.
Мы принесли в Омнис все хорошее и все плохое, что ты видишь. Иначе и быть не могло.
Человек — дитя двух миров. Он всю жизнь балансирует на грани, на острие клинка, шаг за шагом проходя путь от рождения до смерти. По одну руку от него — пропасть космоса. По другую — беспросветная реальность. Именно от нее мы с Серегом пытались убежать в мир фантазий, снов, белого света… когда великое горе затмило нам небо собственного мира… Многие в наше время поступили так же: развив в себе „странствующую душу“. Это шаг в пропасть по другую сторону лезвия, Кан: мечтатель, человек со странствующей душой, постепенно теряет связь с реальностью. Его называют странным. Или и вовсе безумцем.
Потому, если увидишь безумца на площади, отнесись к нему с уважением, ибо в иных мирах, там, куда устремлены его грезы, он такой же миродержец, как я, Серег и наш Макс. Пред его взором проносятся тысячелетия в то время, как для тебя идут секунды. До сих пор и мы существовали так. И только теперь, когда наши раны излечены, когда наш сын снова с нами, мы можем вернуться и дать бой всем бедам, которые ждут нас дома… но вернемся к началам…
В миг, когда мир-первоисточник исчез для нас, отдалившись на миллионы светолет пустоты, мы потеряли связь с ним. Свободные и одинокие, мы долго блуждали во тьме меж звезд и однажды нашли мертвую планету, перелопаченную древней разрушительной войной, которую устроили здесь те, кто жил до вас, устроили, стерев ею саму память о том, кем они были. И здесь мы постарались забыться в творении. Создать мир, в котором отныне будем жить. И в котором людям никогда не знать безумия войны… Вы лучше, вы действительно лучше наших предков: вы по-доброму наивны, и демоническую жестокость в вас останавливает разум. Вы чисты и прекрасны, и даже самого отчаянного из вас возможно вернуть к добру за одну-единственную жизнь…
Но больным родителям никогда не произвести на свет здорового ребенка. Так и страдающим творцам не создать идеального мира: вы оказались искалечены по нашей вине — наши души, отравленные горем, сломали вас: единственные из всех живых существ Омниса, люди оказались неспособны стабилизировать природную магию: именно потому, что были сотворены по нашему образу и подобию.
Мы никогда не хотели быть для вас богами, ибо просто принесли сюда то, что сами знали когда-то. Что знали, о чем мечтали, чего боялись… Должно быть, и с нашим миром кто-то в свое время поступил так же.
Мы не боги, именно потому мы не нашли способа исцелить людей Омниса. Но мы старались искупить свою вину, хоть это и было похоже на предложение костылей калеке: мы возвели систему трех Хор, где было два стабилизатора, что уравновешивали друг друга. А потом научили себя радоваться тому, с каким увлечением юное человечество Омниса постигает хоровую магию, как с горечью улыбаются родители, когда их больной ребенок весело играет, держась на костылях…
Мы смирились с тем, что ваша болезнь неизлечима и закрыли глаза на лекарство, которое предлагал сам Омнис, а быть может, убитый войной мир, бывший до него: харуспексы. Более того: мы даже запретили их, когда ими стали пользоваться нечестные и жестокие, чтобы видеть будущее и вернее проворачивать свои дела, — они были настоящей чумой одно время, потому что поймать преступника, вооруженного предвиденьем, невероятно сложно. И я назначила за ношение харуспекса ссылку в рудники Люменика, а Серег — на лесоповал в самые лютые снежные земли…
И лично у тебя, Кангасск, я хочу попросить прощения: за Кулдаган. Твои родичи действительно пришли из мира Ле'Рок, как ни внушал им потом Серег забыть его. И пришли здоровыми, хоть и не умели копить амбассу, как жители Омниса. Но они повелевали ареном — и эта стабилизированная магия была их, их собственной, природной…
И… Омнис сломал их… Они оглохли к магии, как и наши люди. Словно болезнь была заразна… И только некоторые династии Странников сумели не поддаться этому и сохранить власть над ареном, и глядя на них можно было искренне поражаться тому, что может человек…
А теперь… когда не нужны больше камни, когда магия Омниса струится и стабилизируется сквозь тебя… Мы не знаем, что будет дальше. Кем станешь ты и каким сделаешь свой мир… Ведь ты теперь сильнее меня и Серега вместе взятых… не сокрушайся, что не умеешь пока ничего: у тебя впереди тысячи лет, чтобы узнать всё это. Ты будешь великим воином и магом, как и было тебе предсказано… помнишь, ведь: было…
И если наша сила была лишь в том, что мы принесли с собой, то твоя лежит у корней этого мира.
Воистину, ученик должен превзойти учителей, иначе зачем учить?..
Мы уходим. Вслед за нашим сыном. В тот мир, где мы родились. Я не знаю, будем ли мы помнить тебя, когда очнемся там. Надеюсь, будем.
Счастья тебе, дорогой Кангасск.
