Дракон мелового периода - Гурова Анна Евгеньевна (читать книги без TXT) 📗
– Ого! – протянула Машка, разглядывая древнее чудовище. – Я таких еще не видела. Надо бы сфотографироваться на ее фоне, что ли… Пока стенку снова не взорвали.
– Прикинь, если бы она ожила, – задумчиво сказала я. – Июльской ночью, в новолуние, многоножка открыла глаза и увидела, что мир, в котором она родилась и прожила всю жизнь, превратился в камень. Нет, хуже – в мел. А вокруг – что-то непонятное и незнакомое, в чем ей совершенно нет места. И она так разозлилась…. к тому же ей и покушать захотелось… в общем, выползла она наружу и двинула в Утишье. Все живое разбегалось на ее пути, а она подползала все ближе и ближе к деревне… Этот мир был холодным, а она привыкла к теплому морю, и ей хотелось чего-нибудь горяченького. И вот она вползла на двор нашего дома, и тут как раз учуяла свое любимое тепло… и запах вкусного, живого мяса…
Машка пискнула, как маленькая, со страхом глянув на многоножку, которая до того вызывала у нее не больше эмоций, чем припаркованный на другом краю карьера трактор.
– Гелька, хватит пугать! Ну что за привычка!
– А потом, сожрав все Утишье, она переселилась бы в Утку. И в Вологодской области появились бы своя деревня-призрак и лох-несское чудовище, – безжалостно продолжала я.
– Ангелина! Уймись!
Я хотела продолжать, но неожиданно зашлась в кашле. Кажется, я насквозь пропиталась этой проклятой пылью.
– Пошли-ка отсюда, – скомандовала Машка. – Я тебе забыла сказать, тут долго быть опасно. Вредно для здоровья.
Машка подхватила меня под руку и потащила с недевичьей силищей к «динозавровой спине», по которой мы спускались в карьер.
– Да ты… кхе-кхе… просто боишься, – в промежутках между приступами кашля продолжала я дразнить ее. – Смыться хочешь. А древние славяне… если бы откопали эту многоножку… объявили бы ее богом… жертвы бы стали приносить… человеческие… э… красивых девушек… с разными глазами…
– Гелька, замолкни! – рявкнула сестрица. – Я ночью спать не буду. А ты, если рот не закроешь, наглотаешься пыли, и будет у тебя туберкулез.
– Камни-то! Трилобиты! – взвыла я, тщетно вырываясь. – Окаменелости забыли!
– Нет уж! – Машка доволокла меня до гребня, отпустила и полезла наверх. – Я эти булыжники не понесу, это точно.
Я с тоской оглянулась на «дольмен», чихнула и полезла за ней. «Завтра вернусь сюда с большим мешком, – решила я. – Если дорогу найду, конечно».
6
Мишка, мастер тишины
Но мне было не суждено вернуться за камнями. Вечером, ложась спать, я обнаружила, что Машка сама куда-то потихоньку собирается, стараясь не привлекать моего внимания. После допроса с пристрастием оказалось, что сестрица намылилась на рыбалку. Причем не на простую рыбалку, а на какую-то особенную. Не для всех.
По Машкиным словам, в деревне было несколько способов рыбной ловли. Профессионально-браконьерский: с катером, сетями, суровыми мужиками в резиновых сапогах до бедер и прорвой выловленной рыбы, часть которой очень ловко потом выклянчивает у браконьеров наша бабка. Детско-тусовочный: толпа молодежи сидит с удочками, свесив ноги с пристани в Утку, болтает, поминутно меняет наживку, и десяток пойманных окуней – это уже рекорд. Вообще это не более чем способ убить время, не хуже любого другого. Любительско-пикниковый: то же самое, только компания повзрослее берет лодки, донки и много водки и уплывает на пару дней в какое-нибудь живописное дикое место. Все выловленное обычно съедается на месте, разве что кто-нибудь привезет хвастовства ради особо крупную щуку.
А можно еще ловить хариусов. Это не развлечение – это почти как творчество, небрежного подхода оно не терпит. Хариусов никогда не ловят шумной пьяной толпой – все происходит скрытно, в одиночестве. Ловля хариусов окружена аурой тишины и тайны. В тишине люди идут в лес, каждый – в свое заповедное место; потом, неторопливо и торжественно, хариусов жарят, после чего совершается церемония их поедания в узком кругу избранных.
Потому-то Машка и не особенно меня приглашала и, может, так бы и уехала без меня, если бы я не заметила, что она собирает рюкзак и готовит снасти.
– Только учти, – сказала она в ответ на мое желание отправиться за хариусами вместе с ней, – ловить их очень трудно. И ехать довольно далеко, причем по бездорожью.
– Мы разве не на реку пойдем?
– Конечно, нет. В этой реке ни один хариус не выживет. Им нужна кристально чистая проточная вода. Мы в лес поедем, на ручей, в самую чащу.
– И долго ехать?
– Да часа два. Далеко, за секретную зону. Там, между прочим, медведи водятся. В позапрошлом году дядя поехал с родственниками за брусникой на своем «Запорожце». Тогда старая дорога еще не так заросла. Приехали они на место, разошлись в разные стороны, а потом возвращаются к машине и видят – весь капот когтями исцарапан, и крыша просела! – Машка хихикнула. – Они в «Запорожец» вшестером впихнулись за пять секунд и умчались оттуда, как на ракете. Больше этого рекорда с тех пор никто не повторил.
Я пожала плечами. Призрачная угроза медвежьего нападения только придавала остроты поездке.
Мы выехали на следующий день до рассвета, в холоде и сырости, груженные разнообразным рыболовным снаряжением и запасами еды. Пока Машка петляла на «Урале» по деревенским закоулкам, я дремала, обхватив сестру за пояс и уткнувшись носом ей в воротник. Вскоре нас обступили почти черные в предутреннем сумраке ели таких гигантских размеров, каких я прежде не встречала. Лес, на который я любовалась издалека уже вторую неделю, но до сих пор не забиралась в него дальше опушки, выглядел неприветливо, чтобы не сказать враждебно. Пахло черникой, хвоей и гниющей водой. Туманный голубоватый полумрак навевал мысли о лесном царе, жаждущем захватить душу странника, и о комарах, которые непременно накинутся на нас, если мы остановимся хоть на секунду. Медвежья угроза с каждой секундой казалась мне все менее призрачной.
Машка вдруг резко, с разворотом, тормознула. Я стукнулась носом о ее затылок.
– Смотри! – громко прошептала она. – Впереди, на дороге!
Невольно похолодев, я глянула ей через плечо. Мельком успела разглядеть что-то черное. Потом раздался громкий хлопок, черное взлетело и исчезло за ближайшей елкой.
– Что это было?
– Глухарь.
– Вот блин, – огорчилась я. – В кои-то веки встречаю дикого глухаря. И то не успела разглядеть. Ты уж в другой раз предупреждай меня пораньше.
– Забыла сказать, тут еще рыси водятся.
– Хм. Главное – вовремя вспомнить.
– Да они на людей не нападают. Ну, если только с лосем случайно сверху перепутают.
– Спасибо, успокоила…
Чем ближе к рассвету, тем больше мне нравился лес. Туман уползал в мох; верхушки елей порозовели, и они стояли, наливаясь жаром восходящего солнца, как огромные черные свечи. Но дорога с каждым километром становилась все хуже и хуже. Заброшенный проселок превратился в заросшую тропу, которую часто пересекали то ямы с водой, то стволы упавших деревьев. Машка, не раздумывая, направляла мотоцикл в обход. Из-под колес «Урала» летели мох и брызги грязи, он надсадно ревел и норовил упасть на бок, но тянул.
Ели стали встречаться реже, постепенно сменяясь соснами. Мы заехали на какой-то пригорок, и Машка заглушила двигатель. Сразу стало удивительно тихо.
– Все, – сказала сестра. – Дальше ехать нельзя. Только пешком.
Холодные тени и сизые языки тумана растаяли в воздухе. В лес пришло утро, тихое, свежее и душистое. Дул легкий ветерок, принося волны одуряюще сладкого аромата земляники.
– Нам вниз. – Машка распутала лески и указала удилищем на заросли у подножия взгорка. – Туда, в орешник.
– Машка… – Я озиралась по сторонам, пуская слюни. – Сколько тут ягод!!!
– Никуда они не денутся! Давай посидим часов до одиннадцати, наловим хоть десяток, а потом сделаем перерыв. Костер разведем, попьем чайку, отравимся бабкиной кулебякой…
Машка вручила мне удочку – довольно паршивую, самодельную, с которой мы обычно ходили за окунями.
