Народ, или Когда-то мы были дельфинами. - Пратчетт Терри Дэвид Джон (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
И стала ждать.
— Э… я прошу прощения, что назвала вас языческим, — добавила она.
Ответа по-прежнему не было. Она не знала, следует ли ей испытывать облегчение, и решила вместо этого слегка обидеться.
Она кашлянула.
— Ну и ладно, — сказала она, вставая. — Я сделала всё, что могла. Извините, что отняла у вас время.
Она двинулась к выходу из хижины.
— Мы брали новорождённого и давали ему в ручку копьё, — сказал голос. — Чтобы он вырос великим воином и убил много детей других женщин. Мы сами это делали. Так нам велел род, так велели жрецы и боги. И вот явилась ты, не знающая наших обычаев. И первое, что ощутил младенец, было материнское тепло, первое, что он услышал, — твоя песня о звёздах!
Насколько глубоко она влипла?
— Послушайте, я прошу прощения, что песня про звезду была не к месту… — начала она.
— Это хорошая песня для ребёнка, — сказал голос. — В ней есть вопрос.
Ещё страннее и непонятнее.
— Так я плохо поступила или нет?
— Почему ты нас слышишь? Нас уносит ветром, наши голоса едва различимы, но ты, брючница, услышала наше мучительное молчание! Как?
«Может, потому, что слушала?» — подумала Дафна. Может быть, она не переставала слушать, ещё с тех дней, проведённых в церкви, когда умерла мама.
Дафна перечитала все молитвы, какие знала, и ждала в ответ хоть шёпота. Она не требовала, чтобы перед ней извинились. Не просила, чтобы время пошло вспять Она просто хотела получить объяснение, что-нибудь более осмысленное, чем «на то Божья воля» — взрослый вариант детского «потому что потому».
Одинокие размышления в стылой спальне привели её к мысли, что случившееся очень похоже на чудо. В конце концов, была ужасная гроза, и если бы доктор умудрился добраться на место и при этом его лошадь не поразила бы молния, это было бы настоящим чудом. Разве нет? Все сказали бы, что чудо. Но в бескрайней темноте дождливой ночи, посреди бури молния умудрилась ударить в лошадь, такую маленькую по сравнению с окружавшими её огромными, раскачивающимися деревьями. Разве не чудо? Во всяком случае, похоже. Кажется, именно такие вещи называют Божьим Промыслом?
Дафна очень вежливо задала этот вопрос архиепископу, и, по её мнению, бабушка поступила совершенно неразумно, когда завопила, как раненый павиан, выволокла её из собора за ухо.
Но Дафна всё ждала хоть чего-нибудь: голоса, шёпота, слова, которое придало бы всему смысл. Она просто хотела… разобраться.
Она посмотрела наверх, в тёмную крышу хижины.
— Услышала, потому что слушала, — сказала она.
— Тогда слушай нас, о девочка, которая слышит безмолвных.
— А кто вы такие?
— Мы — Бабушки.
— Я никогда не слыхала про Бабушек!
— А как ты думаешь, откуда берутся маленькие дедушки? У каждого мужчины есть мать, и у каждой матери тоже. Мы рожали маленьких дедушек, кормили их своим молоком, вытирали им попки и целовали их, чтобы высохли слёзы. Мы учили их есть и показывали, какая еда полезна, чтобы они росли крепкими. Мы учили их детским песенкам, в которых живёт мудрость. А потом отдавали Дедушкам, которые учили их убивать сыновей других женщин. Тех, у кого лучше всего получалось убивать, высушивали в песке и относили в пещеру. А мы отправлялись обратно в тёмные воды, но отчасти оставались здесь, в этом месте, где мы родились, где мы рожали, а часто и умирали тоже.
— Дедушки всё время кричат на Мау!
— Они — эхо в пещере. Они вспоминают боевые кличи своей юности, снова и снова, как говорящая птица. Они не плохие люди. Мы их любили как сыновей, как мужей, как отцов, но у стариков всё путается в голове, и они не замечают, как вращается мир. Мир должен вращаться. Скажи Мау, чтобы он отвалил камень.
На этом они исчезли. Дафна почувствовала, как они выскальзывают у неё из головы.
Свет возвращался медленно, поначалу серый, как на рассвете. Где-то поблизости послышался шорох. Дафна повернула голову на звук и увидела в дверном проёме хижины девочку. Та в ужасе смотрела на Дафну. Дафна не помнила, как её зовут, потому что она прибыла лишь несколько дней назад, вместе с горсткой других выживших, и никто из них не приходился ей родственником. А Дафна едва на неё не накричала.
Дафна очень осторожно подошла к девочке, села на корточки и протянула к ней руки. Казалось, один удар сердца — и девочка обратится в бегство.
— Как тебя зовут?
Девочка посмотрела на свои ноги и прошептала что-то похожее на «Блайби».
— Очень красивое имя, — сказала Дафна и осторожно привлекла девочку к себе.
Маленькое тельце затряслось в рыданиях. Дафна мысленно отметила: сказать Кале. Люди прибывали теперь каждый день, и часто тем, кто нуждался в уходе, самим приходилось ухаживать за другими. Это было не так уж и плохо, но, хотя все получали еду и место для спанья, у людей были и другие потребности, не менее важные, которые из-за всеобщей занятости оставались незамеченными.
— Блайби, ты умеешь готовить? — спросила она; девочка робко кивнула. — Отлично! Видишь, человек лежит на циновке?
Девочка опять кивнула.
— Хорошо. Отлично. Мне нужно, чтобы ты приглядела за ним. Он был очень болен. Мясо в горшке будет готово, когда солнце встанет на ладонь выше пальм. Мне надо пойти поглядеть на камень. Скажи этому человеку, чтобы он поел. Да, и сама не забуду поесть.
«До чего я докачусь? — размышляла она, спеша прочь из Женской деревни. — Я спала в одной комнате с молодым человеком без официальной дуэньи (интересно, считается ли миссис Бурбур?), варила пиво, бегала практически голая, моими устами вещали 6оги, как будто я древнегреческая фифия, хотя Бабушки, скорее всего, не тянут на богов, и, если вдуматься, в Древней Греции были не фифии, а пифии. И, строго говоря, я была при нём сиделкой, так что это, вероятно, всё же в рамках приличий…»
Она остановилась и огляделась. Да какая разница? На острове это совершенно никого не волнует. Так перед кем она извиняется? Почему ищет себе оправданий?
«Скажи Мау, чтобы отвалил камень». Почему всем от него что-то нужно? Она слыхала про камень. Он находился в небольшой долинке на боковом склоне горы, куда был заказан вход женщинам.
В общем, незачем было идти туда сейчас, но она была зла на всех и хотела просто выбраться на свежий воздух и сделать что-нибудь наперекор кому-нибудь. За камнем, скорее всего, окажутся скелеты, но что с того? Уйма её собственных предков лежит дома в фамильной подземной часовне, в церкви, но они не пытаются выбраться наружу и никогда ни с кем не заговаривают. Уж бабушка бы им показала, если б они только попробовали! Кроме того, сейчас белый день, а они, конечно, выходят только ночью. И к тому же думать, что они вообще куда-то выходят, — чистое суеверие.
Она тронулась в путь. Вверх вела хорошо заметная тропа. Дафна слыхала, что этот лес не очень большой и тропа проходит его насквозь. Здесь не водились ни саблезубые тигры, ни огромные гориллы, ни злобные ящеры из доисторических времён… по правде сказать, вообще ничего интересного. Но каким бы ни был лес, пусть в нём лишь несколько квадратных миль — если он вжался в несколько пересекающихся между собой небольших долинок, и всё, что в нём растёт, сражается против всего остального, что в нём растёт, за каждый рваный клочок солнечного света, и в любую сторону видно лишь на несколько шагов и невозможно определить дорогу по шуму моря, потому что он доносится очень слабо и притом отовсюду, — кажется, что лес не просто огромный, а ещё и растёт с каждой минутой. И тогда начинаешь верить, что лес ненавидит тебя с той же силой, с какой ты ненавидишь его.
Следить за тропой не было смысла, потому что она скоро превратилась в сотню тропок, всё время расходящихся и сходящихся. В подлеске шуршала какая-то живность, а иногда твари — судя по звукам, гораздо крупнее свиней — скакали галопом вдали, по невидимым Дафне тропинкам. Насекомые звенели и жужжали вокруг, но гораздо хуже были огромные пауки, которые сплели свои сети поперёк тропинок и сами висели в них, большие, величиной с ладонь, и чуть не плевались от злости. Дафна читала в одной из книжек про Великий Южный Пелагический океан, что «за несколькими прискорбными исключениями, чем больше и страшнее на вид паук, тем менее вероятно, что он окажется ядовитым». Она в это не верила. «Прискорбные исключения» в этом лесу висели повсюду, и — она не сомневалась — кое-кто из них пускал голодные слюни.
