Предатели Мира - Пекур Екатерина (читать книги полные TXT) 📗
…кипяток по коже.
— Она спрашивала у мастера Горранна про эти легенды. И не раз спрашивала. Я слышал. А что он ей сказал, не знаю. Но они часто закрывались и говорили…
Он остановил мулата жестом и поморщился от уже стихшей боли.
Достать пачку таблеток из ящика. Встать. Пройти через кабинет к столу с графином воды.
— Подожди.
Мулат сглотнул и понимающе замолк.
«Тень бы их взяла с этим пониманием… Чтоб тебе и не узнать, что такое полная «четвёрка» с применением…»
Он замер напротив окна и опрокинул в себя стакан воды. Ощущение, что это не арестанту посреди кабинета, а ему самому не хватает мощности для переваривания всех происходящих событий…
Конечно же. Тер-Карел. Где же ещё.
В какой-то степени он всегда это знал. Совпадение? Нет. Просто все вещи связаны друг с другом. Единственный вариант. Единственное место. Знал — но не смел двинуться в том направлении. Изгою больше некуда бежать. Это любой поймёт.
Боги слышат наши молитвы. Наши безмолвные, слепые молитвы. Только не слишком-то жалуют два ревнивых демиурга своих единоутробных (по версии Адди-да-Карделла) братьев. Рыжих бризов, детей Создателя. Подгаживают. Вот и сейчас. И как заткнуть пасть человеку, которого он сам же напугал до икоты?
— В общем, — медленно проговорил он, — ты опять мне ничего толкового не сказал. А только попытался переложить вину за распространение тлетворных басен об Отродьях на своих товарищей. По большей части мёртвых, к тому же. Думаешь, твоя совесть так будет спокойнее? Вот эта женщина, которую ты упомянул как особую любительницу ваших бредней… она ведь тоже мертва, не правда ли?
Мулат съёжился под его ледяным взглядом, когда он обернулся.
— Н…еет, — прошептал он, — Она… ттт…ут…
Мулату было гомерически страшно. И невероятно стыдно. И чудовищно обидно. Его переполняли ненависть и отчаяние. Его трясло так, что он вполне мог начать каяться в смертных грехах прямо здесь. Цедя сквозь сведённые судорогой зубы ещё что-нибудь ценное — про ещё живых.
Холодное осознание. Он что-то знал про неё. Что-то такое, о чём, даже будучи напуган за свою шкуру, из последних сил не рисковал говорить. Дабы не встретить ещё бСльшую беду. Были ли они вместе на всём пути от общины?
Он молниеносно, отстранённо и холодно подумал, а не подошла бы её рука под им же самим составленный портрет второго стрелка? Но она не умеет стрелять. Не умела. Но могла выучиться. Чтоб он её не знал. Нет. Больше ни шагу в эту сторону. Ни звука для магнитофонной записи допроса.
Мулата нельзя отдавать в подвал. Он лопнет до утра. Или не лопнет, но тогда выйдет ещё хуже. Чем больше человек держится, тем сокрушительнее обвал.
Вот как у него… Спокойно, он ещё жив и цел. Ещё ничто не проиграно.
— Ладно, я сегодня добрый, — проговорил он тихо, — Хотя зря, наверное, — мстительно добавил он, — Сейчас тебя вернут в камеру, и ты будешь тщательно и спокойно припоминать. По нашему с тобой общему вопросу. Меня сейчас интересует только это, ты понял? Никаких отмазок. Никакой воды про посторонних и выдуманных тобой людей. А я пока разберусь с теми данными, что есть.
Он подошёл к столу и вдавил кнопку звонка.
Арестанта увели. Хоть бы он не начал каяться ночью.
Он сел, жалея, что всё-таки бросил курить. Боль медленно стихала. Хорошо, что она есть. Такой повод.
Потом он встал и медленно, прихрамывая, вышел в коридор. Боль в спине казалась холодным душем, напоминанием, что он всё-таки живой… Вторая дверь налево.
— Привет, — мрачно проговорил он, входя в кабинет коллеги, — У нас кто-то ещё проходит по Тер-Карелу, кроме этого черного недоделка?
Мальчик вошёл в круг его общения за те полгода, пока он ещё посещал курилку линейного отдела. Горячий максималист, весь в иделах и лозунгах. Но такого «продавить» — раз плюнуть. Он бы очень хотел узнать, когда тот наживёт себе неприятности. А если вдруг не наживёт — кто, в таком случае, его покрывает. Коллега поднял бесцветные глаза с вечным лихорадочным блеском. Он думал, что гордо снисходит к странному изгою, и упивался собственнной значимостью.
— Здравствуйте. Двое, — проговорил он важно, — Недоделок и белая. Её шеф сразу вниз спустил. В агрессию ушла. Никто её не курирует. Только отдел дознания.
— Жаль, — поморщился он.
— А что так?
— А мой недоделок забрехался, — пожал он плечами.
— Сверить хотите? — понимающе сощурился мальчик. Думает, что знает в Комитете всю подноготную, бедняга. С таким самомнением и длинным языком… не доживёт паренёк до курсов.
— Ага, — он неопределенно повел плечами и пошёл к двери. Обернулся.
— А как фамилия этой белой?
— Всё-таки проверите? — ещё более понимающе улыбнулся мальчик и полез в бумажки, — Да Кун. Санда Киранна. Да Кун. Уж не родственница ли того самого математика да Куна?
Он пожал плечами.
— Ну не математикой же я тут занимаюсь!
Они доверительно посмеялись. Он вышел.
Коридор. Чёрная дверь с постовым. Ещё одна. Ещё одна.
— Шеф у себя? Сам? К нему можно?
Он вздохнул и толкнул дверь ладонью. Всё начинается, правда?..
Серый свет через рифлёные стекла полуподвала. Запах гниющей органики. Он везде. Слишком близко. Царапины на столешнице. Грязь на полу.
Мне очень больно. Везде. Тошнит. Спать. Если бы он дал мне отдохнуть. Но только утро.
Вонь его тела. Тошнит. Он слишком близко.
— Я тебе не по вкусу?
Как же у него воняет изо рта. Не ощущаю себя.
Меня толкают. И неожиданно мои руки пронзает жгучая боль. Я только через миг я понимаю, что ремень с запястий сорван, а через миг он швыряет меня на пол. Его колено на моём бедре, боль в суставе, крик почти из живота… Но голова закинута, руки крепко сжаты жирной лапой, и он бьёт меня по лицу — беспрерывно, яростно, жестоко. Не могу дышать, рвусь из-под его рук и ног, хриплю и плачу, бью ногами. Но он сильнее, а я уже ничего не понимаю от боли и слабости.
Блузка разорвана. Холод пола. Не могу сомкнуть колени, не могу отстраниться. Он сверху. Он на мне. Он воняет. Он снова бьёт. Всё переворачивается. Не могу дышать. Он повсюду. Безумие. Удушье.
Наверное, я кричала. Разум покинул меня. Я не могла находиться в Мире, где это начиналось. Темнота.
…и только где-то далёко, на краю земли, как из тумана — резкий, далёкий звонок телефона…
…но было уже всё равно…
Он шагнул через порог, и шеф поднял голову.
— Господин да Лорро?
Вопросительно поднятые глаза шефа были ясными и едкими.
— Я… хотел бы с вами посоветоваться, — серьёзно сказал он.
— Я вас слушаю, Карун.
По какой-то причине шеф любил называть подчиненных по имени. И даже позволял вот так запросто, минуя непосредственных начальников и отдел пропусков, входить в его кабинет. Но горе было тому дураку, который начинал этим злоупотреблять. А ещё у них с шефом было нечто общее — у обоих излюбенной техникой допроса был «тонкий бархат», элитарная, сложная манера, где за безукоризненно приличным поведением скрывался изощренный циничный интеллект. И удар наносился, когда жертва, расслабленная и уставшая, теряла всякую осторожность. Под тонким бархатом лежала смерть. Техника для благовоспитанных интеллектуалов. С обоих сторон. Именно поэтому ему так мешало выставленное над столом колено. Иногда приходилось даже «жаловаться» жертве на радикулит. Чтоб не сбивать настрой.
— Я прошу вас сменить меру дознания для заключенной да Кун.
Поднятая бровь. Блеск в ясных глазах. Шефу любопытно. Шеф знает, что с доброй дури он не стал бы поднимать такой невероятный вопрос. Что есть серьёзный повод — и его расскажут, но не в первую очередь.
— Причин две. Та, что на поверхности — у меня есть основание полагать, что со мной она пойдёт на контакт без принуждения.
Цепкий блеск.
— Вы знакомы?
— Совершенно верно. Да Кун проходила как свидетель в одном из моих дел в прошлом. — Любопытство в глазах шефа становится явным, — Женщина эмоциональная и чувствительная. Знаю, что клюнет на знакомое лицо. Дальше… дело техники, — сухо подытожил он, — Могу гарантировать, что разговорю её.
