Грозовой Сумрак - Самойлова Елена Александровна (библиотека книг бесплатно без регистрации txt) 📗

– В первый раз в большой город едешь, ведь правда? – Девушка рассмеялась, блеснув жемчужно-белыми ровными зубами.

Ярко-зеленый глаз, обрамленный пушистыми темно-русыми ресницами-иголочками – как прозрачная вода в крохотном лесном ручейке, а волосы, заплетенные в тугую косу с серебряной подвеской на кончике, оттеняли светлую, усыпанную веснушками нежную кожу мягким пшеничным золотом.

Интересно, почему она зачесывает пряди так, что они закрывают всю левую щеку почти до подбородка? Может, на лице родимое пятно или шрам, полученный в детстве? А ведь улыбается девушка так ярко, так заразительно-радостно, что нельзя не улыбнуться в ответ, не проникнуться искренней симпатией к разноцветным искрам ее легкости и веселья, которыми мерцает ее душа. Тут ни отметину на лице не заметишь, ни шрам – просто не обратишь внимания на такую мелочь…

– В первый. – Рей ответил вместо меня, усаживаясь ровнее и пристально глядя на девушку. – Моя жена никогда не была в крупных городах, а я обещал после свадьбы свозить ее в Альгаст, купить лучшие сапожки из всех, что удастся раздобыть.

– Здорово как! А я в город к мужу еду. – Девушка мечтательно зажмурилась, потерла ладошки нетерпеливым жестом. – Уже. с месяц его не видела, соскучилась так – просто сил нет! И тут счастье такое, в Альгасте надолго по делам задержится. А для меня этот город – почитай, дом родной. Родилась и выросла тут неподалеку, а потом замуж вышла. Ох… – Она спохватилась, протянула мне руки. – Совсем заболталась, даже представиться позабыла. Я Гвенни, меня так родители назвали в честь белоснежного полотна, преподнесенного мне в дар женщиной, которую отец попросил быть мне крестной матерью. Странное дело, наверное, моя крестная – фея из волшебного Холма, иначе как объяснить, что маленького отреза той чудесной ткани хватило мне и на свадебное платье, и на покрывало, а еще на расшитый рушник для брачного ложа осталось.

– Да уж, не иначе как феей была та женщина, – усмехнулся фаэриэ, искоса поглядывая на меня, словно спрашивая, может ли в самом деле ши-дани сделать такой щедрый подарок смертной и пожелает ли что-то получить взамен. Я отвела взгляд.

Не хотелось объяснять, что кто-то из весенниц в самом деле мог подарить девочке отрез беленого льна с вплетенными лунными лучами в обмен на вспышку радости, на момент высшего счастья в будущем. И что прекрасное свадебное платье, сверкающее в ночи серебряными искорками, алмазным крошевом, отберет у счастливой невесты сладкий миг счастья даже с самым желанным и любимым мужем, так, что утром она проснется – и не ощутит щемящей душу нежности к мужчине, спящему рядом, не почувствует радости от первой брачной ночи. И, скорее всего, новоиспеченная жена примет это как должное, улыбнется и пойдет растапливать семейный очаг заготовленными с вечера душистыми смолистыми дровами, начисто позабыв о тоскливой пустоте, на миг возникшей в сердце накануне, когда весь трепет и радость от брачного ложа словно рукой сняло.

– …собираешься, госпожа Фиона? Теплые чуткие пальцы коснулись моей озябшей, несмотря на жару ладони. Я вздрогнула, подняла взгляд на девушку, обеспокоенно глядящую на меня. Помотала головой, словно стряхивая облепившее со всех сторон душное летнее марево, провела ладонью по лбу, пытаясь сообразить, когда фаэриэ успел представить меня чужим, на ходу выдуманным именем и как сам представился на этот раз, разумно не доверяя первому встречному человеку даже короткого варианта своего настоящего имени.

– Выпей, милая, полегчает. – Я машинально отхлебнула из фляги, которую мне протягивал Рей. Кислое молодое вино, разведенное колодезной водой, и в самом деле слегка взбодрило, разогнало муть в мыслях.

– Спасибо…

– Похоже, вам солнышко голову напекло. – Гвенни осторожно коснулась моего лба чуткими, пахнущими сушеной полынью и цветущим вереском пальцами, всмотрелась мне в лицо пристальным, чуть стекленеющим взглядом.

Прозрачная зелень родниковой воды в ее радужке на миг сменилась сочным малахитом, злым змеиным ядом, словно что-то глянуло на меня из черного омута зрачка, что-то чуждое, непонятное, не-людское.

Глянуло – и спряталось, как черная кошка в густой тени, отбрасываемой иссушенным старостью деревом в серебристую лунную ночь.

Может, и впрямь голову напекло? Откуда взяться сумеречной нечисти под ярким летним солнцем?

– Гвенни, а расскажи об Альгасте, – негромко попросила я, пытаясь поудобнее устроиться на постоянно сползающем мешке не то с куделью, не то с паклей. – А то муж отговаривается то усталостью, то занятостью.

Но, скорее всего, Рей сам не знает, каким стал город за прошедшие двести лет. Ведь жизнь людей переменчива, как месяц на небе, непостоянна, как погода в весеннюю распутицу, и за двести лет шумный торговый город, возведенный на перекрестье двух крупных дорог, мог с одинаковым успехом стать как крепостью со строгими порядками, так и «нижним городом», дающим приют людям с нечистой совестью и запачканными кровью руками.

– Ой, госпожа Фиона, Альгаст – самый яркий, самый солнечный город из всех! – Девушка заулыбалась, взмахнула руками так, что ярко-зеленые, расшитые желтыми узорами широкие рукава почудились крыльями волшебной птицы из южного Алгорского холма. – Там главная башня сияет всеми цветами радуги, на ее вершине звенит серебряный флюгер, а дно мраморного фонтана выложено янтарем. Люди… немного странные, чудные, но все равно очень приветливые. У мужа там дом, доставшийся от родителей, его окна выходят на улицу, где работают ткачи. Ох, видали бы вы, какие ткани иногда вывозят оттуда на базар! Яркие, переливаются на солнце, как птичьи перья, а уж какие мягкие да тонкие! Словно туманное облачко, паучья паутинка…

Гвенни щебетала без умолку, то и дело оглаживая длинную пшеничную косу, теребя кончиками тонких пальцев узорчатую серебряную подвеску на плетеном кожаном шнурке. По ее рассказам выходило, что Альгаст – едва ли не рай на земле, где все люди добры и совестливы, торговцы честны, а у мастеров золотые руки. Только вот трудно поверить, что в мире людей может существовать такое место. Скорее всего, муж Гвенни просто не позволяет своей женушке видеть червивую изнанку этого сочного и красивого на вид плода, висящего на золоченой ветке, оберегает ее столь ревностно, что она просто не замечает или же не желает замечать того, что может твориться вокруг. Потому что рассказывала девушка лишь о внешней красоте города, о том, как прекрасны сады, как ярко горят по вечерам факелы на высоких подставках на больших площадях и широких улицах, мощенных булыжниками, и как чудесны товары, созданные руками здешних мастеров. Будто бы повторяла заученный когда-то давно текст, повествующий о великолепии города Альгаста, книжную мудрость, которая далеко не всегда совпадает с действительным положением вещей.

Кажется, под девичий голос я наконец-то задремала, как под соловьиную трель, ночную колыбельную, прикорнула на туго набитых, увязанных веревками тюках, соскользнула в сон, как в глубокий прохладный омут, в котором чудились темно-зеленые глаза на суровом, резком, неулыбчивом лице, перечеркнутом шрамом. Блеснул кроваво-красный янтарь в зубчатой короне из хладного железа, повеяло снежной свежестью, зимним холодом, голос Гвенни обратился в пение вьюги, гонящей поземку над широким полем на окраине испуганно затихшего леса. Пальцы зарылись в пушистую волчью шкуру, покрытую стремительно тающими на ладони снежинками, ощутили скрытое живое тепло, биение чужого сердца – и уже не звериная шуба оказывается под безвольно опущенной рукой, а гладкая кожа, жесткие мышцы.

Я прижимала ладонь к обнаженной под хлесткими порывами ледяного ветра груди короля Самайна, ощущала его стремительно, болезненно бьющееся сердце.

Страшно поднять взгляд – и увидеть его глаза, пронзительно-зеленые, посветлевшие, прочитать в них то, о чем не следует знать, если не хочешь потерять покой на весь отпущенный жизненный срок. Боюсь заглянуть в его глаза – и одновременно хочу это сделать. Так, что сердце колотится, как после долгого бега, как перед грядущим сражением… или перед встречей с единственным, желанным.