Близится утро - Лукьяненко Сергей Васильевич (полные книги .txt) 📗
– Руссийский купец. С каким-то мужчиной.
Жерар кивнул:
– Впусти.
Ох, интересно, что же думают о епископе его телохранители? Работа работой, но они же сами – святые братья. Неужели не поняли до сих пор, кого епископ укрывает? Или верность Жерару перевешивает их долг перед Церковью? Не могу понять.
Клацнул засов, и Фарид Комаров вошел в ложу. В руках он тащил два больших кофра, явно тяжелых. Интересно, куда остальные вещи дел, неужто в гостинице бросил? За ним следовал незнакомый мадьяр средних лет, вымученно улыбаясь и явно не радуясь компании, в которую попал.
– Все в порядке, – сообщил Фарид. – Не скучали тут? Говорят, интересная пьеса, любопытная трактовка, костюмы хороши…
Никто даже не отозвался – уж слишком отличалось наше настроение от оптимизма руссийского шпиона.
– Что в городе? – спросил наконец Жерар.
– Стража повсюду. По перекресткам, на мостах, на пристанях. – Фарид улыбался, будто принес нам поистине радостную весть. – Вовремя мы сюда успели.
– А отсюда – куда?
– Сейчас все узнаете, только представление начнется… – Фарид повернулся к своему спутнику, быстро заговорил по-мадьярски, показывая на нас. Мадьяр нервно подергивал себя за кончик пышных усов, кивал и о чем-то жалобно упрашивал.
– Ну, не знаю… – Фарид с сомнением посмотрел на Хелен, потом на Луизу, еще сонно помаргивающую и деликатно прикрывающую рот при зевках. – Уважаемые дамы, вы могли бы надеть мужское платье?
Неужели он делает ставку на старые трюки с переодеванием? Да не может того быть…
– Зачем? – растерялась Луиза.
– Вам удобнее будет. – Фарид был само радушие. – Нет ли у вас костюмов для верховой езды, или чего-нибудь еще, столь же практичного?
– У меня есть лётная форма, – сказала Хелен. – Я не назову ее мужской одеждой, но она практична.
На миг Фарид задумался – и я понял, что он прекрасно осведомлен в обмундировании державной армии.
– Да нет, ничем не лучше… – решил он. Повернулся к своему спутнику и вновь затараторил по-мадьярски. Я глянул на Петера – тот все больше и больше мрачнел. Ему-то уже было понятно, как нас собирается выводить Фарид Комаров.
В зале тем временем стало темнее – рабочие с колпачками на длинных шестах ловко погасили свечи, и на арену выбежала весело галдящая толпа скопцов со следующей интермедией.
– Пойдемте, – решил Фарид. – Не стоит медлить, господа!
– А то, может, пьесу досмотрим? – насмешливо сказала Хелен, поднимаясь.
– Желающие могут остаться. – Руссиец на ее иронию не обратил никакого внимания.
Узкой скрипучей лестницей с расшатанными перилами мы спустились из ложи в вестибюль театра. И почти сразу, глянув в мозаичное окно, я увидел на улице стражников.
Ну, Стража – она везде Стража. Если город большой и шумный, то с мечами, а офицеры могут и пулевик носить. В тихом Аквиникуме, где главная беда – мелкие уличные воришки, стражники обычно обходятся дубинками.
Эти были с мечами. И явно не приучены их носить, судя по тому, как путались у них под ногами ножны.
Прав Комаров, это не обычный патруль, это идет облава.
К театру стражники пока не подходили, стояли на улице, оглядывая прохожих. Но выйти через главный вход уже не получится.
Я глянул на Комарова – как он надумал выпутываться? Но Фарид к дверям идти и не собирался. Вслед за своим спутником, которого даже не счел нужным представить, он двигался к неприметной служебной двери, ведущей в глубь театра. Несколько служителей, наблюдавших за нами, почему-то быстро отвернулись.
Сразу за дверью нас встретил насупленный пожилой мадьяр, немедленно набросившийся на мадьяра-проводника с бранью. Разговаривали они с полминуты, после чего вдруг заговорил и Петер. Речь его, как ни странно, мадьяра быстро успокоила. Он мрачно сдвинулся в сторону, освобождая нам дорогу.
Арнольд, уже было собравшийся просто припечатать спорившего с нами к стене, насмешливо ухмыльнулся. А я тихонько спросил Петера:
– Что ты сказал?
– Я сказал, что речь идет не только о чужаках… что я тоже мадьяр.
– Куда мы идем?
Петер слегка побледнел.
– Ильмар… я…
Он облизнул губы.
– Да говори же! – не выдержал я.
– Аквиникум стоит на промытых водой пещерах… ученые люди называют их карстовыми…
Мы тем временем уже спускались по лестнице в подвал. Освещения здесь почти не было, только несколько крошечных, густо зарешеченных окошек у самого потолка. Фарид и проводник прихватили из шкафа по большому карбидному фонарю. Взяли фонари и все остальные, но проводник жестом велел их не зажигать.
– Отсидимся в пещерах? – восхитился я замыслом.
– Нет, пещеры тянутся далеко, очень далеко… можно выйти за пределы города, к самой границе… а может, и далее…
Вот оно что!
Сразу все мне стало ясно. И почему хитрые владельцы театра не желают его реконструировать или не нанимают лучших актеров. Театр тут – лишь прикрытие, а на самом-то деле это одно из гнезд контрабандистов. Ну что может быть надежнее, чем таскать контрабанду под землей? Конечно, повозки там не пройдут, все на своих плечах, но если речь идет о тюке с пряностями, или о железных слитках – то вполне хватит и узкой подземной норы.
– Замечательно! – воскликнул я. Мои спутники, еще не посвященные в происходящее, удивленно оглянулись на меня.
– Я боюсь подземелий, – прошептал Петер.
– Почему? – искренне удивился я.
Петер явно маялся, не находя должного ответа.
– Ильмар… я не знаю… мне страшно, когда повсюду вокруг – камень… даже в детстве я боялся играть в подземельях, хотя это любимая забава детей Аквиникума…
Я замолчал, пытаясь понять его чувства.
Смерти бояться – понятное дело. Мало ли, что там ждет, вдруг за мелкие жизненные прегрешения уже уготованы тебе адские льды? Пыток бояться – еще яснее. Нет на свете людей, что бестрепетно вытерпят муку. На смерть пойти люди могут: солдат в бою на врага бросится, мать за дитём в горящий дом прыгнет, любовники от разлуки в петлю полезут. Но вот если пытки с умением применить – солдат против товарищей повернется и родину предаст, мать ребенка в рабство продаст, а от любви одна ненависть останется.
Понятно и другое – когда боятся вещей непостижимых или противных. Вроде полетов на планёре или гадких ядовитых тварей.
Но подземелий бояться? Да как это можно-то?
Удивительные вещи с людьми случаются.
А мы все шли и шли по театральному подвалу. Был он изрядно загроможден – в основном старыми декорациями, досками и холстиной. Вроде как полный беспорядок вокруг, но шли мы легко – по неприметной, лишь посвященному ведомой тропке сквозь лабиринт. Попадались давно иссохшие бочки, бутафорские латы из крашеной фанеры, ящики, полные рванья и резвящихся мышей.
Но несколько раз мы наткнулись на вещи и впрямь удивительные – например, на разобранный экипаж, вполне приличный, стоит лишь колеса обратно приладить, или на планёр – тоже почти как настоящий, только сделанный в виде половинки. Видно, были у театра лучшие дни, когда на реквизит не скупились и ставили пьесы и впрямь интересные.
Потом мы пришли.
Проводник наш отодвинул в сторону ящик – с виду тяжелый, полный булыжников. Из дырки в одном из булыжников тут же высунулась недовольная крысиная морда: камни были такой же бутафорией, как и все вокруг.
В полу открылся люк.
– Вот! – Фарид указал вниз. – Это один из входов в катакомбы, подземный Аквиникум. Там нас не найдет никто, мы же выйдем из города на османские земли.
– Какое расстояние нам придется пройти? – сразу спросил Жерар.
Мадьяр-проводник заговорил, видно, по тону угадав вопрос.
– Он говорит – тридцать километров. Это двое суток, если будем идти хорошо, или трое – если женщины и мальчик подкачают, – перевел Фарид.
– На самом деле он сказал «четверо, потому что женщины и старик не смогут быстро идти», – прошептал мне на ухо Петер. Его слегка трясло, будто он лихорадку подхватил.
