Дрожь - Стивотер Мэгги (полные книги txt) 📗
— Это ты, Грейс? — послышался из коридора легкомысленный голос мамы. — Или у нас в доме грабители?
— Грабители, — отозвалась я.
— Сейчас описаюсь от страха, — прошептал Сэм мне на ухо.
— Это точно ты, Грейс? — с сомнением в голосе переспросила мама; она не привыкла слышать, как я смеюсь. — У тебя что, Рейчел?
Первым в гостиную вошел папа и остановился как вкопанный, мгновенно заметив Сэма.
Едва уловимым движением Сэм повернул голову так, чтобы свет не падал на его желтые глаза. Это выглядело абсолютно естественным, и мне подумалось, что Сэм был не таким, как все, еще до того, как стал волком.
Папа молча смотрел на Сэма. Тот ответил ему таким же взглядом, напряженный, но не испуганный. Интересно, был бы он так же спокоен, если бы знал, что папа тоже участвовал в облаве на волков? Внезапно мне стало стыдно за отца, за то, что он был еще одним человеком, которого волкам следовало бояться, и я порадовалась, что ничего не сказала Сэму.
— Папа, это Сэм. Сэм, это папа, — напряженным голосом произнесла я.
Папа еще долю секунды смотрел на него, а потом широко улыбнулся.
— Пожалуйста, скажи, что ты ее парень.
Глаза у Сэма стали абсолютно круглые, а я вздохнула с облегчением.
— Да, папа, он мой парень.
— Вот и славно. А я уж начал бояться, что ты не по этой части.
— Папа!
— Что здесь происходит? — послышался из кухни голос мамы. Она уже рылась в холодильнике. Должно быть, кормили в гостях неважно. — Что еще за Сэм?
— Мой парень.
Мама внесла в комнату повсюду сопровождающее ее облако скипидарных паров; все руки у нее были в краске. Зная маму, я предположила, что она нарочно отправилась в гости в таком виде. Она перевела взгляд с меня на Сэма и обратно. Выражение лица у нее при этом было презабавное.
— Мама, это Сэм. Сэм, это мама.
Я нюхом чуяла обуревавшие их обоих эмоции, хотя истолковать их верно не могла. Мама не сводила взгляда с глаз Сэма, и ее внимание, казалось, пригвоздило его к месту. Я легонько ткнула его в плечо кулаком.
— Очень приятно, — машинально произнес он.
— Мама, — прошипела я. — Мама! Прием!
К ее чести, вид у нее, когда она очнулась, стал слегка смущенный.
— Твое лицо кажется мне очень знакомым, — извиняющимся тоном сказала она Сэму.
Ну да. Любой ребенок с ходу определил бы, что это всего лишь предлог, чтобы таращиться на его глаза.
— Я какое-то время работал в книжной лавке в центре, — с надеждой в голосе произнес Сэм.
Мама погрозила ему пальцем.
— Наверняка там я тебя и видела. — Она одарила Сэма своей ослепительной улыбкой; даже если она и допустила бестактность, после такой улыбки сердиться на нее было решительно невозможно. — Что ж, рада познакомиться. Пойду-ка я наверх и немного поработаю. — Она вытянула свои разрисованные руки, чтобы продемонстрировать, что имеет в виду под работой, и я испытала легкий укол раздражения. Я понимала, что она строит глазки на автомате, что это чисто инстинктивная реакция на любую половозрелую особь мужского пола, и тем не менее. Пора бы ей и повзрослеть.
К моему изумлению, Сэм сказал:
— Если вы не возражаете, я хотел бы взглянуть на вашу студию, раз уж я здесь. Грейс немного рассказывала мне о вашем творчестве, и мне интересно было бы посмотреть на ваши картины.
Отчасти это даже была правда. Я рассказывала ему о самой кошмарной маминой выставке, на которой мне довелось побывать; все картины на ней были названы в честь типов облаков, однако представляли собой портреты женщин в купальных костюмах. Концептуальное искусство не находило в моей душе отклика. Я его не понимала и понимать не хотела.
Мама улыбнулась кукольной улыбкой. Наверное, подумала, что понятия Сэма о концептуальном искусстве недалеко ушли от моих.
Я с сомнением покосилась на Сэма. Подлизываться было не в его характере. Когда мама скрылась на втором этаже, а папа заперся у себя в кабинете, я поинтересовалась:
— Ты что, мазохист?
Сэм включил звук как раз в тот момент, когда какая-то женщина исчезла в пасти очередной твари со щупальцами. Все, что от нее осталось, это бутафорского вида оторванная рука, валяющаяся на тротуаре.
— Я просто подумал, что мне нужно ей понравиться.
— Единственная, кому ты должен нравиться в этом доме, это я. Не думай о них.
Сэм подобрал с пола диванную подушку и, обняв ее, уткнулся в нее лицом.
— Понимаешь, какое дело... возможно, ей придется довольно долгое время терпеть меня в своем доме.
— Насколько долгое?
Он так ласково мне улыбнулся, что у меня защемило сердце.
— Дольше не бывает.
— Всю жизнь?
Губы Сэма изогнулись в улыбке, но его желтые глаза подернулись печалью, как будто он знал, что это неправда.
— Еще дольше.
Я придвинулась к нему и снова устроилась у него под мышкой, и мы вернулись к созерцанию того, как облепленное щупальцами инопланетное чудовище медленно ползет по канализации ничего не подозревающего городка. Глаза Сэма были прикованы к экрану, как будто он и в самом деле внимательно следил за перипетиями межгалактической битвы, а я сидела и пыталась понять, почему Сэм стал оборотнем, а я нет.
Глава 35
Сэм
49 °F
Когда фильм закончился (мир был спасен, но население понесло серьезные потери), я сел рядом с Грейс за маленький столик у выхода на террасу и стал смотреть, как она делает домашнее задание. Я страшно устал: холодная погода подтачивала мои силы, хотя не в ее власти было заставить меня превратиться в волка, — и с удовольствием забрался бы в постель или прилег подремать на диванчике. Однако моя волчья ипостась испытывала тревогу и не позволяла мне спать в присутствии незнакомых людей. Поэтому, чтобы не уснуть, я оставил Грейс внизу делать домашнее задание в угасающем свете дня, а сам пошел на второй этаж взглянуть на студию.
Отыскать ее оказалось несложно; в коридор выходило всего две двери, и из одной из них тянуло химическим апельсиновым запахом. Дверь была чуть приоткрыта. Я толкнул ее и зажмурился. Комнату заливал ослепительный свет множества ламп, призванных имитировать естественное освещение, и в итоге комната превратилась в нечто среднее между пустыней в полдень и «Уолмартом».
Стен было не видно из-за нагромождения холстов, прислоненных к каждой свободной поверхности. Неукротимое буйство красок, реалистичные фигуры в нереалистичных позах, обычные формы необычных цветов, изображенные в неожиданном свете привычные места. Я словно очутился во сне, где все знакомое предстает в непривычном виде.
Все возможно в странной кроличьей норе.
Что, к примеру, вот это — зеркало или портрет?
Словно во сне, все узнаваемо — и непривычно.
Во что-то иное превращается каждый предмет.
Я остановился перед двумя громадными полотнами, прислоненными к одной из стен. На обоих был изображен мужчина, целующий в шею женщину, однако цвета кардинально различались. Одно было выполнено в красно-фиолетовых тонах. Оно казалось кричащим, безобразным, коммерческим. На втором краски были приглушенными, голубыми и бледно-лиловыми, перетекающими одна в другую. В нем присутствовала какая-то недоговоренность, загадка. Я вспомнил, как мы с Грейс целовались в книжном магазине, какой теплой и настоящей она была в моих объятиях.
— И какое тебе нравится больше?
Тон у матери Грейс был веселый и дружелюбный. Для себя я определил его как ее галерейный голос. Именно таким тоном она усыпляла бдительность зрителей, чтобы они, размякнув, легче раскошеливались.
Я кивнул в сторону голубого полотна.
— Оно вне конкуренции.
— Правда? — неподдельно изумилась она. — Ты первый, кто так ответил. Это пользуется куда большей популярностью. — Она подошла поближе и указала на красное полотно. — Я продала сотни его репродукций.
— Симпатичное, — сказал я вежливо, и она рассмеялась.
