Пасифик (СИ) - "reinmaster" (читать книги полностью .TXT) 📗
— Как я понял, вы хотите полностью заменить Патруль своей исследовательской группой?
— Мои люди — не просто исследовательская группа, — возразил Кальт. — Это солдаты. Только лучше. Они устойчивы к безумию Территории.
— Потому что вы что-то сделали с ними?
— Нет. От природы. Я сделал с ними — кое-что, — но к их ценности это не имеет ни малейшего отношения. Я начал работу, а вы её продолжите. Байден показывал вашу аналитику: звёзд с неба вы, конечно, не хватаете, но способны к обобщению. Вы тоже немного фантазёр и склонны ставить факты вверх тормашками, но, может, оно и неплохо. Потому что мы имеем дело с очень нестабильным объектом.
— Что такое Территория?
— Не знаю. И не узнаю. Это не важно. Я намерен запечатать Границу и мне понадобится ваше содействие.
— То есть, вы даёте мне право выбора? — уточнил Хаген.
— Я не даю и не отнимаю этого права. Мне нужна ваш добрая воля. Она ответит «да» и тогда мы продолжим танцевать. Она ответит «нет» и тогда… мы продолжим делать что-то ещё.
— Предположим, я отвечу «нет».
— Что ж, — ровно произнёс Кальт. — Давайте рассмотрим такую возможность.
***
На этом ковчеге они были не одни.
Маленькая черноглазая Берта в халатике, накинутом прямо на ночную рубашку, сноровисто, в три приёма, собрала посуду, свернула скатерть, и атмосфера пикника на выезде бесследно испарилась, не оставив даже послевкусия. Воздух уплотнился. Хаген вперился в тёмную столешницу. Мелькающие световые блики проявляли царапины, сколы, невидимые глазу въевшиеся пятнышки. Если напрячь воображение, можно было сложить всё это в трёхмерную панораму — пруд и стебли камыша, рябь и ряска, абрис лебедя — но, кажется, воображение здесь было не в чести.
— Что вы увидели на Территории? — отрывисто спросил Кальт.
— Не знаю. Сложно объяснить. Что-то, адресованное лично мне и в то же время всем. Не успел понять.
— Да, — признал терапист. — Ваше счастье. Но выжить вы всё же смогли. Мне понадобится отчёт. Подробный. Без ложного стыда и недомолвок.
— Я ещё не согласился работать с вами.
— Формально вы уже мой. В реестр внесена запись о переводе.
— Хорошо, я напишу отчёт. Формально.
Терапист издал звук, который мог быть смешком. Хаген ещё не до конца разобрался в сигналах, подаваемых этой постоянно уходящей под воду субмариной.
— Вы что-то приободрились. До чего же сложно устроены некоторые техники. Им нужна особая мотивация, там, где обычным людям вполне хватает здравого смысла. Пусть так… А как вы относитесь к салонным играм? — осведомился он вдруг.
— Я не часто бываю в салонах, — осторожно ответил Хаген.
— Придётся бывать чаще. Это я тоже планирую включить в ваши обязанности. Чуток хороших манер, щепотка обаяния — оно у вас есть, глубоко, под наслоениями упрямства — достанете и протрёте тряпочкой. Будете представлять меня на конференциях и в кулуарах. В нас больше общего, чем различного, сами увидите. Сыграем, Йорген?
— Что, прямо сейчас?
— Почему нет?
— Я не знаю правил.
— Они элементарны. Это даже не игра, а процедура. Её очень любят на малых приёмах у лидера. Не в службу, а в дружбу: подайте-ка мне…
Повинуясь указательному жесту, Хаген дотянулся до каминной полки, — «Йиии!» — взвизгнуло плечо, нашарил колоду карт, по-крабьи откатился назад, выронив добычу на стол.
Вопреки ожиданиям, это оказались не игральные карты, а картинки. Под одинаковой геометрической рубашкой скрывались изображения людей и предметов, яркие, выполненные в одном стиле, свидетельствующем о немалом таланте художника. Хаген взял одну карточку и замер, очарованный против воли. Из квадратной, оплетённый вьюнком, рамки на него смотрел усталый темноволосый человек в запылённой, местами порванной одежде военного покроя, с зигзагообразной ссадиной на лбу. Он держался прямо за края рамки и как будто отгибал их в отчаянной попытке вырваться за пределы рисунка. За его спиной багровое солнце выжигало пустое, воспалённое небо. Человеку было плохо, очень плохо. Он намеревался выскочить из рисунка, разодрав его ко всем чертям.
— Отлично, — одобрил Кальт. — Вот вы и начали. Ваша стартовая карта — «Солдат». А говорили «нет». Нет, нет и нет. А ведь в колоде есть карта «Техник». Но вам она почему-то не досталась.
— Какой-то фокус, — отозвался Хаген, смягчая грубость слов неуверенностью. Он не знал, как реагировать. — Дешёвый фокус. Ну правда же? Дешевле некуда!
Он отложил карту, перевернув её рубашкой вверх, и отодвинулся сам, пожимаясь и чувствуя приближение лихорадки.
— Дешевейший, — деловито подтвердил терапист. — Не будет стоить Улле ни булавки. Ну же, Йорген, давайте посмотрим, чего вы боитесь. Тяните следующую карту.
— Не хочу.
Смешок.
Стиснув челюсти, Хаген подцепил следующий картонный прямоугольник.
На сей раз ему досталось изображение толстяка, восседающего на мешках с зерном. Свесив по сторонам жирные ляжки, человек пытался удержать разъезжающиеся тюки. Его хищные пальцы вспороли верхний мешок, из которого струилась лёгкая золотистая пыль.
— Мельник, — сказал Кальт. — Точное попадание. Вы меня поражаете.
— И что означает эта карта?
— Ближайшее будущее. В том случае, если ваша добрая воля отвернётся от моей. Я верну вас вашему Мельнику. Отмена хода. Не слишком спортивное поведение, но я переживу. Насчёт вас — не уверен.
— Просто вернёте и всё?
— И всё. Верну, снабдив открыткой, обвязав ленточкой и чуть-чуть подкорректировав память. Ах, как же вам обрадуются в Отделе! Мельник будет счастлив. Он испытывает к вам какую-то трудно объяснимую тягу. Уверен, Виллем разберёт своего блудного техника на атомы, но сделает это с любовью. Прельщает такая перспектива?
— Вы тоже разберёте меня, — с дрожью ответил Хаген.
— Нелёгкий выбор.
— Что же мне делать?
— Может быть, плыть по течению? Эта тактика никогда вас не подводила. Тяните карту, Йорген! Не знаете, что делать — тяните карту. Дети и дикари ведут себя именно так.
— Уберите колоду! Я не играю.
— Возьмите ещё одну, Йорген! Всего лишь одну. Или я сломаю вам пальцы. Это не уменьшит вашей ценности. Мне нужно то, что у вас в голове, остальное вторично. Франц будет кормить вас с ложечки. Не упрямьтесь и выбирайте карту! Живо!
— Да вы с ума сошли! — возмутился Хаген, вслепую захватывая следующий кусок бумаги. — Идите вы к дьяволу, к чёртовой матери! Неужели вы думаете, что…
Он подавился остатком фразы.
— Ух ты, — сказал Кальт. — Неужели я думаю… что? Как интересно. Сядьте, Йорген! Нам же не нужно, чтобы вы потеряли сознание. Пока не нужно.
— Как называется эта карта?
— Дева. Я бы назвал её «Жертва», потому что она навевает вполне определённые ассоциации, но автор назвал её «Дева», и почему она вам попалась, честное слово, затрудняюсь сказать. Может, вы объясните?
Хаген смотрел на свои подрагивающие руки и понимал, что проигрался в пух. Любопытный перископ субмарины заглядывал прямиком в душу.
— Печально, когда техник забывает своё предназначение, — сказал Кальт. — Печально для техника. Печально для предназначения. Но это не моё дело. Я не возглавляю отдел Внутренней Безопасности и не состою штатным пропагандистом. Я исследователь. У меня есть проекты. И мне нужен ассистент. Вот такие простые вводные. Я — хороший руководитель, Йорген, и обещаю впредь подбрасывать только посильные задачки.
— Вы всё-таки получите свою вещь, — медленно произнёс Хаген. Ему хотелось плакать. Хотелось взять хлебный нож и перепилить горло высокому человеку, вальяжно развалившемуся в кресле. Как жаль, что Берта унесла столовые приборы.
— У вещей нет воли, — возразил терапист. — А у вас она есть. Воля делает нас людьми. Воля — это способность ограничивать свои желания. Докажите, что вы человек, Юрген-Йорген.
— Вы передёргиваете, — сказал несчастный Хаген. — Вы не правы. Но я устал и не могу понять, в чём самый главный обман. Если я отвечу «да», что это изменит?
