Опиумная война - Куанг Ребекка (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
— А что насчет никанских суеверий? — спросила Рин. — То есть в Синегарде, где много образованных людей, религия исчезла, но что насчет деревень? Насчет религии народа?
— Никанцы верят в иконы, а не в богов, — ответил Цзян. — Они не понимают, чему поклоняются. Ставят ритуалы выше теологии. Шестьдесят четыре бога с одинаковой властью? Как удобно и как нелепо. В религии невозможны такие четкие определения. Боги организованы не так аккуратно.
— Но я не понимаю, — сказала она. — Почему исчезли шаманы? Разве Красный император не был бы более могущественным, если бы шаманы вступили в его армию?
— Нет. Все наоборот. Создание империи требует единства и подчинения. Учений, которые распространены по всей стране. Ополчение — это бюрократическая сущность, которой интересны только результаты. Я не могу преподавать все то же самое в классе из пятидесяти человек, а уж тем более для тысяч. Ополчение почти целиком состоит из людей вроде Цзюня, который считает имеющим значение лишь то, что дает немедленные результаты, причем эти результаты можно воспроизвести и снова использовать. Но шаманизм — искусство неточное. Как же иначе? Оно касается фундаментальных истин о каждом из нас, как мы связаны с феноменом бытия. Конечно, оно неточное. Если мы полностью это поймем, то сами станем богами.
Рин это не убедило.
— Но ведь наверняка какие-то учения можно было распространить шире.
— Ты переоцениваешь возможности империи. Подумай о боевых искусствах. Почему ты сумела победить однокурсников на Испытаниях? Потому что они изучали урезанную для удобства версию. То же самое относится и к религии.
— Но шаманов ведь не забыли окончательно. Эта дисциплина по-прежнему существует.
— Эта дисциплина — шутка, — сказал Цзян.
— А мне так не кажется.
— Только тебе, — сказал Цзян. — Даже Цзима сомневается в ценности этого курса, но не может заставить себя его отменить. В глубине души никанцы никогда не бросали надежду снова обрести шаманов.
— Но у них есть шаманы. Я верну шаманизм обратно в мир.
Рин с надеждой посмотрела на Цзяна, но тот сидел неподвижно, уставившись на край скалы, словно его разум блуждает где-то далеко. Выглядел он очень печальным.
— Эра богов окончена, — наконец сказал он. — Никанцы, может, и упоминают шаманов в легендах, но не принимают концепцию сверхъестественного. Для никанцев шаманы — безумцы. Мы не безумцы. Но как убедить в этом других, когда все в это верят? Как только империя так решила, все свидетельства обратного были уничтожены. Степняки были изгнаны на север, прокляты и подозревались в колдовстве. Спирцы порабощены и считались отбросами, их кидали в сражения, как диких псов, и в конце концов принесли в жертву.
— Тогда мы научим никанцев, — сказала Рин. — Заставим их вспомнить.
— Ни у кого не хватит терпения выучить все то, что я тебе преподаю. Помнить — это задача только для нас. Я годами искал кадета, и лишь ты поняла истину.
Рин почувствовала в этих словах укол разочарования, не собой, а империей. Трудно было смириться с тем, что когда-то люди могли свободно разговаривать с богами, но больше не могут.
Как вся страна могла забыть о богах, способных наградить невообразимой силой?
Легко, вот как.
Мир гораздо проще, когда все сущее предстает перед глазами. Проще забыть о тех силах, которые создали эти грезы. Проще поверить, что реальность существует лишь в одном измерении. Рин сама в это верила до недавнего времени, и теперь разум с трудом приспосабливался к иному.
Но сейчас она знала правду, и это придавало ей сил.
Рин молча уставилась на долину внизу, пытаясь постичь масштаб того, о чем она только что узнала. Тем временем Цзян набил порошком трубку, прикурил и сделал долгую, глубокую затяжку.
Он прикрыл глаза. На лице расплылась умиротворенная улыбка.
— Поехали, — сказал он.
Когда наблюдаешь за человеком под кайфом, но сам при этом трезв, то быстро начинаешь скучать. Через несколько минут Рин толкнула Цзяна, но он не пошевелился, и тогда она начала спуск с горы в одиночестве.
Если Рин думала, что Цзян позволит ей принимать галлюциногены для медитации, то она ошибалась. Он заставлял ее помогать в саду, поливать кактусы и грибы, но запрещал трогать растения, пока не позволит.
— Без должной подготовки разума психоделики не принесут тебе пользы, — объяснил он. — Ты просто станешь раздражительной.
Сначала Рин с этим согласилась, но прошло уже несколько недель.
— И когда же я буду готова?
— Когда просидишь пять минут спокойно и не открывая глаз.
— Но я могу сидеть спокойно! Я сижу спокойно уже почти год! Только этим и занимаюсь!
Цзян ткнул в ее сторону садовыми ножницами.
— Не смей говорить со мной таким тоном!
Она грохнула подносом с кусочками кактусов о полку.
— Я знаю, кое-чему вы меня не учите. Специально держите в неведении. И я не понимаю почему.
— Потому что ты меня тревожишь. Ты обладаешь такими способностями, как никто другой, даже Алтан. Но ты нетерпелива. Беспечна. И пытаешься увильнуть от медитации.
Она и впрямь пыталась увильнуть от медитации. Предполагалось, что Рин должна вести дневник медитации, записывать каждый раз, когда она успешно помедитировала в течение часа. Но накапливались задания по другим предметам, и Рин пренебрегала ежедневным ничегонеделанием.
— Не вижу в ней смысла, — сказала она. — Если нужно на чем-то сосредоточиться — я могу. На чем угодно. Но опустошать разум? Избавиться от мыслей? От чувств? Какой от этого толк?
— Это отсекает тебя от материального мира, — ответил Цзян. — Как ты можешь достичь духовного мира, если поглощена тем, что происходит у тебя под носом? Я знаю, почему это для тебя так сложно. Тебе нравится опережать однокурсников. Нравится лелеять былые обиды. Ненавидеть так приятно, верно? До сих пор ты накапливала гнев и использовала его как топливо. Но пока не научишься его отпускать, ты не найдешь путь к богам.
— Так дайте мне психоделики, — предложила Рин. — Чтобы я отпустила гнев.
— А теперь ты торопишься. Я не позволю тебе заниматься тем, в чем ты едва разбираешься. Это слишком опасно.
— Какая опасность в том, чтобы просто сидеть неподвижно?
Цзян встал и опустил руку с ножницами.
— Это не просто какая-то сказочка, в которой ты можешь взмахом руки попросить богов исполнить три желания. Мы здесь не глупостями занимаемся. Эти силы могут тебя сломать.
— Ничего со мной не случится, — огрызнулась она. — Со мной вообще ничего не происходит уже несколько месяцев. Вы все твердите о богах, но при медитации мне просто становится скучно, чешется нос, и каждая секунда кажется вечностью.
Она потянулась за цветком мака.
Цзян оттолкнул ее руку.
— Ты не готова. Даже близко.
Рин вспыхнула.
— Это всего лишь наркотики…
— Всего лишь наркотики? Всего лишь? — Голос Цзяна перешел в визг. — Я вынесу тебе предупреждение. И только один раз. Ты не первый студент, выбравший Наследие. О да, Синегард много лет пытался выпускать шаманов. Хочешь знать, почему никто не воспринимает этот предмет всерьез?
— Потому что вы пускаете газы на заседаниях совета?
На это он даже не рассмеялся, а значит, это куда серьезнее, чем ей казалось.
Вообще-то, выглядел он так, словно ему причинили боль.
— Мы пытались, — сказал он. — Десять лет назад. У меня было четверо студентов, таких же способных, как и ты, но не обладающих яростью Алтана или твоим нетерпением. Я учил их медитировать, рассказывал о Пантеоне, но у тех кадетов было только одно на уме — как вызвать богов и напитаться их силой. И знаешь, что случилось?
— Они вызвали богов и стали великими воинами? — с надеждой спросила Рин.
Цзян уставился на нее тяжелым взглядом.
— Все они сошли с ума. Все до единого. Двое были достаточно смирными, поэтому их заперли в сумасшедший дом до конца дней. А другие двое представляли опасность для самих себя и окружающих. Императрица отправила их в Бахру.
