Край без Короля или Могу копать, могу не копать - Барановский Вадим (читать книги без txt) 📗
«Всё это замечательно», — сказал он, обращаясь к стенам смиала, — «но откуда здесь всё это взялось? Сколько лет здесь стоит эта дверь с шелухой-большухой?»
Шелуха-большуха? Нет, погодите. Шельмец же говорил «шишел-мышел». Но сейчас Фонси совершенно точно знал, что этот способ закрывать двери называется «шелуха-большуха», что значит «великая крышка», а звучит, как «шишел-мышел». Знать-то он знал, но вот откуда — это оставалось загадкой.
Фонси встал и начал ходить по стряпной кругами, продолжая беседу со стенами.
— Шельмец говорил про погреба на слове, что там молоко может месяц стоять и не скиснуть. А здесь всё совсем ветхое. Значит, жили здесь очень давно. Тем более что про целые смиалы на слове даже Шельмец не слышал. Так?
Стены молчали.
— Так, — ответил за них Фонси, — значит, здесь жили очень, очень давно. В те времена, когда Шира не было, а хоббиты скитались по всему северу Эриадора. Возможно, какие-то скитались именно здесь, а когда надоело скитаться, вырыли смиал... хм, а это многое объясняет. Например, почему здесь всё так грубо сделано, начиная от стульев и кончая посудой. Словно на скорую руку лепили, без украшений, без резьбы, без глазури. Ни занавесок нету, ни ковров. Не умели ещё. Чему там научишься, в скитаньях-то.
Хоббит несколько раз задумчиво покивал.
— Значит, я в самой первой стране, где жили хоббиты, — сказал он. — Вот здорово!
И он продолжил обход.
Один из проходов оказался длинным и тёмным, и Фонси решил туда пока не ходить. Зато в соседней каморке он отыскал небольшую поленницу, что немало его порадовало. Захватив самую большую из пустых корзин, он пошёл обратно к выходу из смиала. В отнорке его вдруг прошибло страхом — а вдруг дверь больше не откроется, и он останется навсегда в этом кургане? Вдруг он действительно уже умер, и это — его удел мёртвых?
Но дверь открылась, и снаружи дохнуло стужей, хорошо Фонси памятной. Узкий проход снаружи весь сиял синеватым светом — хоббит никогда и нигде не видел ничего подобного. Сделав несколько шагов, Фонси понял, что перед ним — снежная стена, пропускающая снаружи дневной свет, только почему-то синий.
«Вот здорово!» — восхищённо поделился хоббит с корзиной и принялся собирать в неё снег.
Синий сумрак уступил место обычному ночному мраку, но в старом смиале в печи весело трещал огонь. Напротив печи сушилась на перевёрнутой лавке постиранная одежда Фонси, а сам Фонси, чисто вымытый, уплетал из котелка рыбную похлёбку.
«Не знаю, кто вы, предки и родичи, и как давно вы здесь жили,» — сказал хоббит, приветственно помахивая огню облизанной ложкой, — «но за приют и стол вам спасибо».
Родичи ничего не ответили, только где-то что-то ше- лестнуло. Фонси решил, что это они говорят ему «кушай на здоровье».
Прошло несколько дней, и Фонси совсем прижился в заброшенном смиале. Несколько раз хоббит выбирался на поверхность, благо нога совсем прошла, и возвращался с добычей — либо с большим белым северным кроликом, либо с белой птицей, на вид и на вкус напоминавшей куропатку. Самой ценной добычей, впрочем, оказались потерянные давеча батог и плащ — они нашлись совсем рядом со смиалом, а Фонси казалось, что он полз тогда очень долго.
Хоббит постирал и высушил всю свою одежду, перебрал вещи в заплечном мешке. Найдя среди вещей несколько промокших листов бумаги, Фонси тщательно высушил их, а потом, когда делать стало нечего, сел и долго писал — обо всём, что с ним приключилось после Пустограда.
«...не знаю, когда ты получишь это письмо, милая моя Лилия, и получишь ли вообще, но вещи со мной случались в этом путешествии самые удивительные, так что пишу я его тебе на случай, если вдруг выпадет возможность его отослать, а то было бы очень обидно, не окажись у меня в такое время письма...»
Описывая место, где находился сейчас, он вспомнил про оставшийся неисследованным проход и решил, что сейчас самая пора туда заглянуть.
Пройдя по тёмному, узкому проходу, Фонси оказался в норе, вырытой, должно быть, с другой стороны холма. Когда-то здесь тоже было несколько спален, но они с тех пор обвалились и осталась только пара кладовок. Хоббит вошёл в одну из них, освещая себе путь огарком свечи.
В стену кладовки был вбит ряд колышков, и на трёх из них висели безрукавки из плотной кожи с приклёпанными железными пластинами, а сверху были надеты кожаные же шапки с железными обручами. В углу стояло несколько копий, а у стены — три окованных щита. Фонси покачнулся. Он вспомнил сначала свой давний сон, а потом — то, как он добрался в смиал во время снегопада.
— A-а, так вот вы кто, родичи! — хоббит хлопнул себя по лбу ладонью. — Далеко же вы забрались от Шира!
Доспех, висящий на стене, качнулся и скрипнул.
— Балт... Дикиней... Хисарна... Фритигерн... — проговорил Фонси имена из полузабытого сна. Они звучали странно и непривычно, очень по-древнему — похожие имена встречались только в самых старых ширских родословных.
— Так вот почему здесь всё так грубо сколочено! — Фонси подошёл к доспеху и хлопнул по пустому наплечнику. — Вы здесь просто задержались на несколько месяцев, вырыли себе тут смиал и накопали нор вокруг. Налепили посуды, наплели корзин... хотели, чтобы у вас был хоть какой-то, да дом.
Хоббит обвёл кладовку взглядом, заметил, что доспехи кое-где пробиты, а обручи на шлемах — погнуты. Ненужные вещи, которые не хочется тащить с собой.
— Вы ушли отсюда, родичи, — сказал Фонси, — вот только куда? Домой? Хорошо бы...
«Но если вы ушли насовсем», — сказал он про себя, — «то почему оставили столько? Доспехи хоть и попорчены, но кожа-то может ещё пригодиться. Нет, вы ушли не насовсем, вы собирались вернуться. Где вы сгинули, родичи, в каких Мерлочьих горах и Смертвенных болотах?..»
Где-то в отдалении послышался стук и чей-то голос. Фонси даже присел от неожиданности. Огляделся ещё раз по сторонам, нахлобучил на голову дырявый шлем, схватил из угла копьё и пошёл туда, откуда раздавались звуки, стараясь не погасить по дороге свечу.
Короткая прихожая заканчивалась такой же дверью-крышкой из обожжённой глины, как и в смиале. И снаружи за этой крышкой кто-то копошился, постукивал, произносил какие-то непонятные слова, то громко и быстро, то мягко и неторопливо.
Фонси торопливо задул огарок и встал напротив входа в прихожую, держа наготове копьё и привыкая к темноте. За дверью прозвучало ещё несколько невнятных слов, а потом — громкое и несколько раздражённое «Шаккл-маккл!», и дверь выпала внутрь. Видимо, ей было всё равно, с каким именно выговором произносится «шишел-мышел».
Тот, кто был за дверью, роста был небольшого — ему почти не пришлось нагибаться, чтобы войти в дверной проём, — но в плечах был широк. Он шагнул вперёд, уверенно двигаясь в темноте, и остановился, как вкопанный, увидев перед собой хоббита в шлеме и с копьём. Подняв над головой руку с каким-то значком на цепочке, пришелец торжественно и грозно рассказал какой-то непонятный стишок.
— Форнай-мену! — пришелец потряс в сторону Фонси значком. — Таркунай-мену!
Фонси хотел было ткнуть его копьём, но в последний миг передумал бить остриём насмерть — чужак ничего плохого пока не делал, хоть и выглядел страшно. Хоббит перехватил уже пошедшее вперёд копьё батожной ухваткой и треснул пришельца по лбу. Тот вскрикнул, отшатнулся, выхватывая из-за пояса топорик на длинной рукояти, но получил сначала по руке, потом под дых, потом ещё раз по голове, упал на пол и остался лежать.
— То-то, — мстительно сказал Фонси, втыкая копьё в земляной пол, — не одному мне тут по башке получать. А не будешь лазить, куда не надо.
