Дорога Короля - Гринберг Мартин (книги бесплатно без TXT) 📗
Через открытую в столовую дверь ему было видно, как горничная убирает со стола. И он, стараясь говорить как можно тише, чтобы не услышала девушка, вежливо сообщил «дорогой тете»:
— А я, между прочим, в церковь и не собирался, тетушка.
Она придвинулась ближе, горой нависая над ним:
— Молодой человек! Я достаточно натерпелась от вас по причине вашего якобы надорванного душевного равновесия! Однако вы начинаете испытывать мое терпение. Вы здесь уже целый месяц, и доктор Касл уверяет меня, что поправляетесь вы весьма неплохо. Надеюсь, в ближайшем времени вы все же сочтете нужным поразмыслить над тем, какое гостеприимство я оказываю вам и в каком неоплатном долгу вы, как и все мы, впрочем, перед нашим Создателем!
Казалось, вся кровь разом отхлынула у него от лица; он прямо-таки физически ощущал, как побелели его щеки. Крепко сцепив пальцы — он был настолько взбешен, что, казалось, может и ударить эту лицемерную старую суку, — он скрипнул от злости зубами и едва слышно процедил:
— У меня нет и не может быть никаких долгов перед Богом, допустившим эту чудовищную, грязную войну!
И, прежде чем тетка успела обрушиться на него с обвинениями в богохульстве, он резко распахнул дверь и выскочил на залитое ярким солнечным светом крыльцо, забыв и шляпу, и трость, на которую всегда опирался при ходьбе.
В церкви звонил колокол. Один-единственный. И Эрнесту с его растревоженной душой этот звон показался похоронным.
— Мистер Пик, это вы? Погодите же, мистер Пик!
Голос был тихий, смущенный. Эрнест тряхнул головой, постепенно приходя в себя. Он стоял, опираясь о стену, отделявшую храмовый двор от домика священника. Колокол наконец звонить перестал. Прямо перед Эрнестом стояла тоненькая девушка. Широкие поля шляпы закрывали от солнца ее лицо. На ней было простенькое платьице из темно-серой материи — того же цвета, что и ее большие, полные тревоги глаза.
Хотя в данный момент Эрнеста больше всего занимал вопрос, не плакал ли он в полный голос — он знал, что с ним такое порой случается, — все же рука его машинально поднялась к полям несуществующей шляпы.
— Доброе утро, мисс Поллок, — выдавил он наконец. — Простите, если я вас напугал…
— Ничуть вы меня не напугали. Я просто решила тут прогуляться, пока дедушка доводит до ума свою проповедь.
Страстно желая стереть дурное впечатление, которое он, возможно, произвел на эту милую девушку, он пробормотал:
— Боюсь, вы уже догадались, что меня, к сожалению, в церкви не будет и послушать проповедь вашего дедушки я не смогу. Видите ли, я только что пытался объяснить своей тетке, что… потерял всякую веру в любящего, всепрощающего и всезнающего Бога, увидев, что Он позволил сотворить там, где я побывал!
Чувствуя, что бормочет нечто уж и вовсе несусветное, Эрнест умолк на полуслове, с удивлением и невероятным облегчением заметив, что мисс Поллок и не думает на него обижаться. Мало того, она сказала:
— Да, это я хорошо понимаю! Джеральд, мой жених, говорил примерно то же, когда приезжал в отпуск…
«Да! — подумал Эрнест. — О Джеральде я уже слышал. Убит в боях… под Камбре. Кажется, танкист».
Пока он мучительно подыскивал нужные слова, со стороны замка донесся скрип колес по гравию: это означало, что леди Пик собралась ехать в церковь в карете, хотя пешком могла бы добраться туда в два раза быстрее, ведь на карете приходилось делать довольно-таки большой крюк. Но, разумеется, тетя Аглая пешком ни за что бы не пошла!
Она также, безусловно, могла бы купить себе и автомобиль вместо кареты — впрочем, у дяди Родрика автомобиль имелся еще до войны, только она этого никогда не одобряла и не раз говорила, что была просто счастлива, когда их шофера призвали в армию и сэр Родрик велел ему ехать в Лондон на машине и там передать ее на нужды своего полка.
Мисс Поллок, глядя Эрнесту через плечо, заметила:
— Вот и ваша тетя отправилась в церковь. Мне, пожалуй, пора поторопить деда, а то он иногда теряет счет времени. Между прочим, я вот еще что хотела сказать: в теплую погоду мы любим пить чай в саду. Может быть, вы как-нибудь захотите к нам присоединиться? Мы были бы очень рады!
— Но я… Право, вы так любезны!.. — заикаясь, пробормотал Эрнест.
— И совершенно не нужно назначать визит заранее! В любой день, когда у вас выдастся свободный часок, просто попросите кого-нибудь из слуг сбегать к нам и сказать, что вы сейчас придете. Ой, вот теперь мне и правда пора бежать! До свидания, мистер Пик!
И она исчезла, оставив Эрнеста в тяжких раздумьях: он все пытался вспомнить, не разговаривал ли он сам с собою вслух, когда она его окликнула, а если разговаривал, то что именно говорил?
Как и всегда, здешние очаровательные окрестности и прелестный летний закат казались ему насквозь пропитанными некоей скрытой угрозой; угроза эта обычно представлялась ему в виде червей, кишащих в плодородной почве и способных размножиться настолько, что они запросто могли начать пожирать и самих людей.
«Газовая гангрена, — думал он. — Только у меня ею поражена сама душа…»
Ратуша, церковь и дом священника располагались на вершине небольшого холма, а остальные дома деревушки рассыпались беспорядочно чуть ниже по склону того же холма, а также — соседнего. В былые времена многим, особенно детям и старикам, было весьма утомительно карабкаться в гору, чтобы попасть в церковь к святой обедне, и прихожане часто довольствовались тем, что добирались только до родника, с давних пор бившего у подножия церковного холма; считалось, что его воды обладают способностью очищать душу и смывать грехи.
В начале XIX века один весьма знатный аристократ велел устроить на месте этого родника крытый колодец, а рядом проложить удобную пологую тропу, ведущую к церкви. С тех пор это место стало называться «перекресток у Старого родника». Аристократ также велел посадить по обе стороны от крытого колодца два великолепных каштана. В их тени жарким летним утром собирались многие жители Уэлстока, чувствовавшие себя неловко в темных воскресных костюмах. Среди них, несмотря на прекрасную погоду, редко теперь мелькало счастливое, улыбающееся лицо. Вот и сегодня — в который уж раз! — трагическая весть разнеслась по деревне: умер совсем еще молодой мужчина Джордж Гибсон, который воевал во Франции, был отравлен газами, попал в плен и не так давно вернулся домой. Да только вот вернулся он совсем больным. Все кашлял да кашлял и наконец выкашлял все свои легкие — умер, оставив жену и троих маленьких детей.
Жители деревни сидели, как всегда разделившись на две группы: слева женщины и малые ребятишки, справа отцы семейств, старики и весьма немногочисленные молодые парни. Ребятишки носились вокруг школьной учительницы, мисс Хикс, а женщины, сожалея по поводу смерти Джорджа Гибсона, вели привычный разговор о чересчур высоких ценах, о болезнях — в те дни любой скачок температуры у ребенка грозил второй волной страшной инфлуэнцы. Женщины обсуждали пришедшее в упадок хозяйство, свои жалкие дома, давно нуждавшиеся в ремонте, и редкую по нынешним временам предстоящую свадьбу — без особого, впрочем, оптимизма: уж больно время неподходящее, полагали они, чтобы любовью заниматься да детишек плодить.
Мужчины же, сидевшие поодаль, говорили о своем. Молодых мужчин в деревнях оставалось все меньше: из тех, что не попали на фронт, большая часть стремилась в города в поисках заработка и веселой жизни, да там и оседала. За спинами отцов маячили насупленные мальчишки-подростки; у них было уже достаточно сил, чтобы помогать семье, однако же проблемы старших их пока что совершенно не заботили.
В центре мужской группы всегда был Гирам Стоддард, кузнец и ветеринар, а также член местной крикетной команды — он обычно охранял воротца. Рядом с ним частенько сидел и его брат Джейбиз, хозяин гостиницы «Большая Медведица». Братья обменивались новостями с местными фермерами, среди которых был и самый богатый из них, Генри Эймс. Впрочем, местным он не считался, хотя давно уже перебрался в Уэлсток из соседнего графства и прожил в этой деревне более десяти лет. Правда, люди вели себя по отношению к нему и членам его семьи очень вежливо, но по-прежнему считали их чужаками. Во всяком случае, среди мужчин Генри Эймс был единственным, к кому все неизменно обращались «мистер Эймс».
