Некроманты (сборник) - Перумов Ник (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
Александра Давыдова, Максим Тихомиров
К вопросу о сваях
1650 год от Оранжевого огня
Караван с фабрики прибыл к полуночи.
Все вздохнули с видимым облегчением. Успели вовремя.
Шесть грузовых шагоходов мерной поступью, от которой содрогалась земля, притопали со стороны города. Корыта их кузовов были полны маленьких тел, стоящих плечом к плечу, тесно, не пошевелиться. Детишки и не пытались – только крутили из стороны в сторону большими головами, лупали выпученными глазенками и глупо улыбались слюнявыми ртами.
Борта кузовов обернулись аппарелями, и детишки тронулись по ним вниз, шеренга за шеренгой, как и стояли. Оранжеворясная братия организовала коридоры, вдоль которых пупсы потопали к котловану, выкопанному в форме пентакля – то, что надо для успешного строительства. Пересекающиеся линии звезды образованы множеством глубоких, в рост человека, лунок, слагающихся в пунктир. Пламя сотен факелов бросало багровые отсветы на дно огромной ямы, превращая тени во всполохи насыщенной черноты.
У края котлована детишек встречали заклад-мастера. Каждый отбирал нужное ему количество улыбчивых пупсов и вел за собой. Те жались к ногам мастеров и, словно стадо овечек, послушно семенили следом.
Мастера вели табунки детишек вдоль линий, останавливаясь у лунок. Каждый раз по их знаку один из улыбающихся глупышей спрыгивал вниз, в тесный колодец, и оставался стоять там, глядя в темное небо и шепеляво лепеча что-то себе под нос.
Следом за мастерами шли забойщики. При каждом был заступ. Земля летела в лунки лопата за лопатой – прямо в доверчиво распахнутые глаза. Детишки улыбались до самого конца, пока земля не скрывала их с головой.
Ровно в полночь луна зависла в зените. Облака, затянувшие было небо тяжелым пологом, враз расступились, и сияние чистого серебра залило весь мир. Факелы превратились в колючие искры злого огня, очертив контур огромной звезды, и тогда забойщики двинулись вспять по своим маршрутам.
Длинное древко, испещренное вязью рун, упиралось острием в шевелящуюся земляную насыпь над лунками. Мерно взлетал к небу тяжелый деревянный молот – и опускался: раз, два и три, вбивая древко в почву на треть длины. Рыхлая земля вскипала на мгновение короткой дрожью агонии – и успокаивалась. Когда забойщик с усилием вырывал кол, в темное небо коротко ударял фонтан – черный, густой, тяжко рассыпающийся жирной капелью брызг, щедро орошая землю.
Забойщик шел к следующей лунке.
Все заняло считаные минуты – люд на строительство набирали бывалый.
Когда замерла земля над последней лункой и забойщики выбрались на край котлована, грандмейстер подал знак бетонщикам. Потоки жидкого серого камня хлынули в установленные по тем же линиям опалубки, заполняя их до самого верха.
Фундамент вышел на славу.
1750 год от О.о., семрица, лэ
Милая Дженни!
Наконец есть минутка, чтобы написать тебе пару строк!
Бумаги у портье не допросишься, лишь в обмен на монетку выделил мне половину листка. А искать канцелярскую лавочку – мне терпения не хватит, когда можно сию же секунду начать тебе письмо. Пусть и короткое. Обещаю, следующее будет длиннее.
Дорога до Хильстерра была на редкость утомительной. Не могу сказать, что мне тяжелее далось – пыль, жара или бесконечные унылые пейзажи. Представь себе: серая степь без единого деревца или куста, только перекати-поле и грязно-белые ветряки. Никакого сравнения с нашими любимыми зелеными холмами.
Гостиница здесь неплохая: комната мне досталась маленькая, но уютная. Матрас мягкий, таркаранов не видать (надеюсь, к ночи не вылезут – не хотелось бы подвешивать съестное к потолочной балке), окно открывается почти без скрипа.
Думаю, что проведу здесь недельку. Буду сидеть с газетой у камина, бродить по улицам и отвыкать от дорожной тряски.
Ну вот, лист и кончается.
Целую без счету и обнимаю. Как я соскучился уже, милая Дженни.
Твой Коль.
1750 год от О.о., семрица, лэ
Здравие тебе, Фай.
Начну с наболевшего. Маскировка под обычного туриста обошлась мне в лишнюю неделю пути. Пассажирские дилижансы ходят медленнее улитвей. Неудивительно – возницы ленивы настолько, что я с трудом сдержался, чтобы не раскрыть себя, потребовав служебный транспорт. Его бы мне, конечно, выделили… Но жители этой провинции, как я успел заметить, с большой опаской глядят на госслугов, а уж тем более – из столицы.
У меня есть всего неделя времени на расследование, потом уйдет последний дирижабль до озера Гин в этом месвесте, следующий – только через шесть несемрель. За это время я успею привыкнуть к местному диалекту с присвистом сквозь зубы, буду ходить осторожной походкой, каждую секунду ожидая землетрясения (кстати, сегодня толчки были уже трижды), и научусь кланяться встречным оранжевым братьям. Боюсь, тогда Дженни меня не узнает и не пустит на порог.
К делу: назначил встречу с владельцем одного из строительных цехов. Притворюсь любителем архитектуры, который скупает себе дома во всех провинциях Каммера.
Завтра отпишусь по результатам.
Кольвер.
«Эй, младцаны да младчане, гляньте-ка! Да гляньте, говорю, хорош дремать! Проспите так жизнь всю и не увидите ничего!»
«Уже проспали… Какая ж это жизнь?»
«Не ворчи, Доттен. Что, опять ребра мозжат? Эт к непогоде. Мож, дождь пыль прибьет? Да все одно нехорошо – от дождя потом плесень, а где плесень, там таркараны. А их и так полным-полно… Что там у тебя, Войт? Чего всполошился и других всполошил? Раз на улице крайний, так все можно, что ли? Мал еще…»
«Да что ты, Майр, право… Я не со зла да без умысла же…»
«Что без умысла, мне ведомо. Вот с мое постоишь, разговоров людских понаслушаешься, да товарищей, что постарше, – тогда, мож, умысел у тебя и образуется какой-никакой. А пока – говори, что там, раз уж поднял».
«Да я ж так… Путешественник давешний идет, домой, должно быть. Думал, может, интересно кому… Новый, как-никак, человек. Такие не каждый месвест появляются. Слышь, Бойрон? Готовь ему норку, ха-ха-ха!»
«Чего?»
«Тебе говорю! Во, смотри, смотри, возвращается твой чудной!»
«Чего это он мой-то?»
«Твой, конечно, чей еще? К тебе же заселился, нет разве?»
«Ну, ко мне. Но с чего бы ему моим быть? Он сам по себе, я сам по себе. Как иначе?»
«Неправда твоя. Не бывает так, чтобы они – сами по себе были, и мы тоже – сами… Они от нас зависят, а мы им обязаны до скончания времен. Не согласен?»
«Согласен, отчего ж не согласен. Только все одно – никакие они не свои».
«Чего его слушать? Он же сирота. Сиротой был, сиротой и останется. Кто ж виноват, что ему гостиница досталась? Никто. А понятия у него никакого. О своих вон пускай Ламмель с Анкене и остальными расскажут. Сколько квартир, столько и своих, а то и поболе».
«Ежели о своих говорить, то свои – это Катти Лайме и ее старенькие родители, и бабушка ее, совсем древняя, столько не живут…»
«…или вон толстяк-пекарь, который мелкой мучной пылью весь дом запылил да корицей провонял, да с женой со своей, тоже толстой и вечно в муке…»
«…или госпожа адвокатесса из номера тринадцатого, у самого сердца…»
«…на людях она строгая и колкая, как битый лед…»
«…а внутри, в тепле, среди своих полосатов, с кружкой травяного чая, словно как будто бы оттаивает, глядит на спицы, песенки деревенские поет тихонько под нос да петли считает…»
«Вот! Вот это – свои. А те, что у тебя, Бойрон, останавливаются – кто переночевать ночку да с девкой потискаться, кто по государеву делу или вовсе не пойми зачем, как этот вот франт… Не успевают они своими стать, потому что им съезжать скоро – кому через день, кому через два, кому через неделю…»
