Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II - Лазарчук Андрей Геннадьевич (книги без регистрации TXT) 📗
Вид этой стены преследовал её и наяву, и во сне.
Из железной комнаты без окон Отраду переселили в небольшую светлую шестигранную башенку на крыше совершенно пустого дома с колоннами. В башенке было три окна, выходящих на три стороны. Вид из двух был обычен: красные крыши. Из третьего открывалась панорама широкой улицы и площади, уставленной памятниками. Их было больше двадцати. Ещё дальше видна была та башенка над мостом, а за нею – заснеженные горные вершины.
Вечером первого дня Отрада попыталась осторожно порасспросить Аски – исподволь, так, чтобы нельзя было догадаться, что она хочет узнать на самом деле. Но Аски соглашалась отвечать лишь на самые очевидные вопросы. Похоже было, что она лишь прикидывалась приветливой и тупенькой.
Точно так же она отказалась отвечать на вопросы о собственном происхождении. Во время прогулок Отрада вообще не видела ни собак, ни кошек. При этом никто из встречных на Аски даже не взглянул. То ли такое существо не было здесь диковинкой, то ли на них просто не принято было смотреть.
Впрочем, и в самих встречных имелось что-то… зелёно-чёрное…
Иногда ей казалось, что память оживает. Что ещё чуть-чуть, и она обязательно вспомнит всё. Однако пробуждались лишь неясные ассоциации – непонятно, чего с чем.
Воздух был чист и прозрачен, солнце светило ярко, дома, стены, деревья, фонари, монументы, прохожие – всё сверкало красками и казалось подчёркнуто резким, но Отрада никак не могла отделаться от чувства, что бродит в густом тумане, вытянув вперёд руки, и не знает, какое чудовище бросится на неё в следующий миг…
Этой ночью она проснулась от удара по лицу и успела не упустить кусочек сна. Ударил её Отец, когда она пыталась отвернуться от железного стола, на котором было распростёрто женское тело. Локти, бёдра, торс охватывали широкие плоские цепи. На плече краснела татуировка: распахнутая пасть дракона.
Женщина с трудом повернула голову и посмотрела на Отраду. Во взгляде её полыхало отчаяние. Она разжала запёкшиеся в кору губы и сказала: "Служи ему… верно…"
У неё было лицо Аски. И глаза Аски.
И тут же тихо-тихо внизу закрылась дверь.
Не зная, сон это или явь, Отрада приподнялась. Капли стекали по лицу. По каменной лестнице простучали коготки. В предутреннем полумраке шерсть Аски казалась чёрной, лицо же, напротив, почти светилось. Она подошла к Отраде и совершенно по-собачьи ткнулась ей в руку. Холод прикосновения был пронзительный. Отрада, вздрагивая всем телом, протянула руку и коснулась этого холодного – и твёрдого.
В руку её лёг большой тяжёлый пистолет.
Всё опять повторялось, только чего-то важного – главного – ещё не произошло…
Отрада взяла пистолет в руку. Прикосновения помнятся все… Она уже держала это оружие. Эта чуть потёртая твёрдая кожа на щёчках…
Агат, – почему-то пришло имя. Агат…
Сжалось сердце.
Мелиора. Восток
После чувствительного – и неожиданного – поражения в проклятой азахской деревне саптахский тысячник Епистим Калис, он же волшебник Мум, решил использовать не только свои необыкновенные умения, но и простую военную хитрость. Для этого он отделил от оставшихся у него двух тысяч ста сорока бойцов четвёртую часть, в основном усталых и легкораненых, и отправил их назад, на соединение с главными силами. Оставшихся же – укрыл на сутки в мелком овраге, подёрнул сверху непроницаемой пеленой, и преследующие отходящих конные конкордийские сотни прошли буквально в двух шагах, не заметив никого. И потом он перебрасывал свой отряд лишь ночами, до предела обостряя бойцам зрение и высылая перед ними маленькие светящиеся шарики, чуявшие тропы. С восходом он прятал воинов по перелескам…
Подзорные птицы стаями летали над ними – и не находили. Но чувствовали, наверное, что-то, потому что – летали и летали…
Мум шёл навстречу человеку, которого давно держал под контролем. О котором знал очень многое. Которого мог заставить многое сделать…
Хотя, конечно, не всё.
Ещё до начала этой войны Мум своей волей разослал специально обученных людей по Мелиоре – с тем, чтобы медленно, постепенно, не нажимая – взять важнейших людей в стане противника: кесаревича и кесаревну, генархов, важных военных – примерно так, как начинающий чародей берёт зверей и птиц. С людьми – а особенно с волевыми, да и неплохо охраняемыми людьми – это было, конечно, гораздо труднее сотворить, чем со зверьми и птицами, и почти все его агенты быстро погибли той или иной смертью… почти все. Но не все. Двое добились заметного результата, и если от Венедима Паригория, вероятного жениха кесаревны, можно было временами узнавать кое-что отрывочное, но воздействовать на него было невозможно никак, то потаинник Конрад Астион постепенно стал принадлежать себе самому едва ли на десятую часть. Остальные девять десятых были в руках Мума…
А всё благодаря тому, что Мум собственноручно пометил потаинника во время смешной довоенной встречи в Порфирии, когда несколько мелиорских шпионов и вояк прибыли в Конкордию по какому-то незначащему поводу – и с очень ясной целью: понюхать воздух.
Они его понюхали…
И вот наконец должно было произойти то главное, для чего всё это вообще затевалось.
Через Конрада Мум воздействовал и на его начальника, кошкоголового Юно. Юно был большой хитрец… но сейчас он двигался прямо в приоткрытую пасть дракона. И вёз с собой очень ценный груз.
Мум – именно Мум, у него происходила полная смена личности, обычно по собственной воле, но иногда и самопроизвольно, – стоял у дороги и смотрел на приближающийся отряд. Славы ехали по четверо в ряд, переезжали тёмную невидимую черту, проведённую поперёк дороги золой сожжённой лягушки – и засыпали. Это был странный сон, ничем не проявляющийся наружно, они всё так же сидели в сёдлах и так же тихонько разговаривали, чтобы не уснуть… для них ничего не менялось. Просто то, что будет сейчас происходить с ними, происходить будет во сне – а значит, и по логике сна.
Мум терпеливо дождался, когда вся колонна окажется по эту сторону черты, и махнул рукой.
Раздался низкий рёв, воспринимаемый даже не ушами, а подошвами и подвздохом. Земля вздыбилась и исчезла из-под ног, и Мум в последний краткий миг ясного сознания успел подумать, что это не совсем то, что он хотел сотворить…
Глава восьмая
Мелиора. Азахские земли, село Лаба
Живана уцелела в эту ночь лишь потому, что не смогла уснуть под крышей. Что-то гнётно давило – на грудь, на виски. И, недолго думая, она перенесла постель на открытую веранду.
И здесь, наслаждаясь холодным воздухом с приятной горчинкой полыни и коровников, дымов коптилен и печей, она вдруг испытала необыкновенное чувство, горькое и сладостное одновременно: чувство окончания пути. Она достигла некоей цели, к которой, может быть, и не стремилась. Но, как стрела, она неожиданно глубоко воткнулась во что-то по-настоящему прочное и надёжное… и теперь вздрагивала от нерастраченной энергии полёта.
Это длилось, может быть, минуту. Потом звёзды задрожали, запрыгали, будто были отражением в воде, на которую внезапно дунул ветер. Обрывки неярких радуг появились и пропали. И – стало потрясающе тихо.
А потом закричали коровы и кони. Собачий вой взметнулся…
…и всё покрыло чудовищным громовым раскатом. Живана почувствовала, что катится по земле – будто падает с горы. Потом её долго колотило обо что-то колючее и упругое. Она пыталась встать, но твёрдая почва превратилась в трясину. В плавучий травяной остров. Этим летом она провела сутки на таком острове, и это были очень долгие сутки. Её засыпало землёй – или засасывала земля. Изо всех сил она держалась за то, что подсунул ей случай, за колючее и упругое…
Уши забило наглухо. Из всех звуков мира остался один: утробно рычала земля.
А потом стало светло. Не так, как при восходе солнца, а так, как на пожаре. Светло при светящемся небе.
