Тяжелый свет Куртейна. Желтый - Фрай Макс (читать книги онлайн полностью без регистрации txt) 📗
– Ты отличный, – наконец говорит он. – И был, и есть. Но людям с тобой, подозреваю, непросто. Даже мои нервы не всегда выдерживают. А ведь у меня их, строго говоря, вообще нет. Когда впервые тебя увидел, подумал: надо же, какая интересная разновидность демонов – с таким хилым, немощным телом, как будто помер уже лет двести назад, и таким гонором, словно он повелитель Высших Небес; никогда прежде таких не встречал, интересно, как оно здесь завелось, и чем его надо кормить, чтобы совсем не загнулось? Долго потом удивлялся, обнаружив, что ты – просто вот такой человек.
– Ну ни хрена себе комплимент. Жалко, тот прежний я его не услышал. Помер бы небось от зазнайства, зато каким счастливым! Но, кстати, девушкам эта неизвестная тебе разновидность демонов обычно нравилась… первые пару дней. Потом, конечно, сбегали, и их можно понять. То есть, по большому счету, ты прав. Но эта девчонка, пожалуй, продержалась бы годик-другой, а то и подольше, просто на радостях, что сыскалась родная душа, готовая ночами напролет шариться с нею по городу и вытворять всякую вдохновенную хренотень. Одиночество – отличная штука, но только при условии правильной дозировки, как всякий яд. То есть, пока просто сидишь один дома, и никто не мешает тебе мрачно разглядывать трещины на потолке, одиночество это практически счастье, как я его себе представляю. Но постоянно ощущать себя единственным во Вселенной, настолько отличным от всего остального хотя бы условно живого, что начинаешь сомневаться в собственном смысле, знаешь, довольно тяжело.
– Знаю, – кивает Нёхиси.
И правда знает. Чего это я.
– Ладно, – говорю, – неважно, что я когда-то себе напридумывал и об какие невидимые стены бился дурной башкой. Тем более, что того смешного меня давным-давно и в помине нет. Зато есть другие, ничем не хуже. Например, та девчонка. Она все правильно понимает про странное, неожиданное, нелепое, невозможное, которое здесь у нас – высший смысл человеческого существования; собственно, вообще единственный стоящий смысл. И главное, не сидит на заднице ровно с этим своим правильным пониманием, пригодным, в лучшем случае, для задушевных разговоров, не раньше, чем после второго стакана, чтобы назавтра никто толком не вспомнил и упаси боже не начал расспрашивать, что именно ты имел в виду, а идет и делает это самое нелепое невозможное в меру своих скромных человеческих сил. Делает! Невзирая на наличие вполне разумной головы на плечах. Между прочим, в любой человеческой голове помещается примерно полтора килограмма скептического ума, а уж в разумных – даже страшно подумать сколько. Хорошо, что я довольно храбрый, а то от ужаса начал бы кричать.
– А кстати, неплохо бы, – мечтательно улыбается Нёхиси. – Так мы еще вроде не развлекались. Не припомню такого, чтобы ты среди ночи на улице орал.
Вызов надо принимать. То есть вдохнуть поглубже и завопить со всей дури. Кстати, вполне ничего получилось – со скидкой на отсутствие соответствующих вокальных навыков. Я все-таки крайне нерегулярно ору.
От моего крика реальность вздрагивает и зажмуривается. В смысле гасит все фонари и даже свет в окнах домов. Шутки шутками, а несколько окрестных кварталов натурально остались без электричества, надеюсь, не до самого завтрашнего утра, а всего на пару минут. Но кто знает, как оно повернется. По крайней мере, точно не я. Жить в одном городе с нами – большая удача, но иногда случаются вот такие технические накладки. Как выражаются некоторые трагически ориентированные натуры, за все надо платить.
– Класс! – Нёхиси совершенно счастлив. – Спасибо! Отлично зашло. Примерно как рюмку Тониной настойки залпом выпить – которая на последних днях.
Настойка на последних трех днях уходящего лета – одно из самых ужасных Тониных изобретений; как по мне, полный провал. Очень уж горькая получилась, выпив рюмку, вторую никто не просит, но Нёхиси она почему-то нравится. И теперь он подбивает Тони замутить такую же на последних днях уходящей осени, а я заранее содрогаюсь от мысли, что мне придется это попробовать, просто из вежливости. Ну и чтобы не забывали, кто у нас тут самый авторитетный дегустатор всего.
С другой стороны, Нёхиси будет доволен, это самое главное. Он у нас и так не то чтобы чахнет без наслаждений, но когда Нёхиси становится доволен сверх всякой меры – вот как, например, сейчас – небо над городом озаряется разноцветными сполохами, на такой краткий миг, что мало кто успевает заметить. Но всякий раз кто-нибудь да успевает, я точно знаю. И что бы наш случайный свидетель ни думал, как бы ни убеждал себя: «Ерунда, померещилось», – он уже благословлен невозможным небесным огнем, и это неотменяемо. Больше всего на свете такие штуки люблю.
От избытка чувств я говорю нарочито сварливым тоном, просто для равновесия:
– Вечно тебе всякая пакость нравится. То мои дикие вопли, то горькая отрава. То вообще, прости господи, зима.
При слове «зима» Нёхиси по-кошачьи жмурится от предвкушения грядущих удовольствий – стылых промозглых дней, ветра, похожего на мокрую тряпку, которой тебя непрерывно охаживают по лицу, ледяной каши под ногами, снежных сугробов, бодрого хруста замерзшей крови в моих бедных венах… ладно, будем надеяться, до такой крайности не дойдет.
Вздыхаю:
– На самом деле я помню, что зимняя тьма нужна тебе для работы. И мне, собственно, тоже. Все-таки самые важные вещи происходят именно в темноте.
– Тьма дело хорошее, но и холод мне тоже необходим, – безмятежно улыбается Нёхиси. – Просто для удовольствия. А удовольствие даже важнее работы. Скажешь, нет?
В ответ я корчу зловещую рожу, скрежещу зубами и рычу; впрочем, довольно неубедительно. Для убедительного рычания мне пока недостаточно холодно. Но я наверстаю, можно не сомневаться. Обычно это случается ближе к февралю.
– Я родился и вырос там, где царит такой совершенный и ясный холод, что здесь его невозможно даже вообразить, не то что воспроизвести, – говорит Нёхиси и кладет мне на плечо руку, ощутимо горячую, вопреки его же словам. – Холод – это вообще естественное состояние Вселенной. Тепло нужно только органическим существам, а вас, будешь смеяться, довольно мало. Раньше я не понимал, на кой такая форма жизни вообще кому-то сдалась. Зачем влачить унылое органическое существование, когда есть множество альтернативных форм бытия, я это имею в виду. Но вот сам попробовал, насколько это возможно в моем положении, и знаешь, понял на собственной шкуре: такая нелепая форма существования, причиняющая серьезные неудобства и сопряженная с постоянным риском внезапного неконтролируемого развоплощения в самый неподходящий момент, действительно имеет смысл. Некоторые очень важные вещи случаются только с теми, кто предельно хрупок и уязвим. Ну и само по себе торжество созидательной воли над немощью материи – действительно потрясающая штука. В жизни не видел ничего красивей.
Молча киваю. А что тут скажешь. Все так.
– Но на самом деле я всего лишь хотел тебе объяснить, почему люблю зиму, – говорит Нёхиси. – Какой-никакой, а все-таки холод. Если очень постараться и максимально приблизить свое восприятие к человеческому, можно ощутить нечто смутно похожее на него. Для меня это что-то вроде привета из далекого дома. То есть оттуда, что было у меня вместо дома в ту пору, когда я не понимал, что такое «дом». Ты бы, наверное, сказал: «Как в детстве», – и был бы по-своему прав. Этот ледяной ветер задевает в моем сердце какие-то тайные струны, о существовании которых я сам прежде не подозревал.
– Такая постановка вопроса мне в голову не приходила. Думал, ты нахваливаешь морозы просто из вредности, чтобы меня подразнить. И примерно из тех же соображений призываешь на наши головы дополнительные снега и сибирские ветры, которым без твоих подначек в голову не пришло бы до нас долететь. А у тебя, оказывается, какие-то струны трепещут в сердце – откуда оно вообще вдруг взялось?
– Ну а как без него? – удивляется Нёхиси. – Хорош бы я был, если бы отрастил себе человеческие руки и ноги, голову с задницей, а о сердце, с которого все начинается, почему-то забыл. За кого ты меня принимаешь? Я, конечно, довольно ленивый и легко отвлекаюсь, но такой халтуры ни за что бы не допустил.
