Мертв на три четверти (ЛП) - Гладстоун Макс (книги полностью .TXT) 📗
Несмотря на прочтенную отповедь, на лице Тары появилась довольная улыбка. Пусть эджмонтцы потрясают своими факелами, пусть Тайный университет с профессором Деново утрутся — им вопреки Тара Абернати будет жить и практиковать свои Таинства.
— Так точно, мадам!
Тяжеловато читать кодекс во время бури, паря в трех тысячах метров над землей. И дело даже не в дожде — Тара вместе с книгами укрылась под огромным зонтом. Вот только зонт никак не спасал от ветра, которого, когда ты летишь по небу на платформе из спрессованной пустоты, здесь хоть отбавляй.
— В конфликте деотауматургических [2] интересов право исходит из парадигмы, рожденной в семнадцатом веке известным… — едва фраза начала обретать смысл, как порыв ветра вырвал из ее пальцев страницу, перевернув ее вверх строкой тонких черных веретенообразных букв, сложившихся в текст: «Глава седьмая: персональные настройки».
Она со вздохом захлопнула книгу и положила ее на стопку остальных. В подножии символической горы знаний лежали книги попроще, трактаты с короткими названиями, содержание которых она давным-давно затвердила наизусть: «Контракты», «Лекарственные средства», «Труп». На них покоились более сложные работы, позаимствованные мисс Кеварьян в библиотеке Чикала во время полночной остановки. Тара рассчитывала пролистать их за время полета, но они были слишком дремучими и ссылались на какие-то непонятные уловки и особенности теории заклинаний, о которых она лишь мельком слышала в университете, но с тех пор ни разу не вспоминала.
Она подняла взгляд на Элейн Кеварьян — на «Босса» с большой буквы, напомнила она себе — и передумала просить ее о помощи. Мисс Кеварьян была занята пилотированием. Она парила в пяти метрах впереди, откинув голову назад и разведя руки в стороны с зажатыми пучками молний, словно это были вожжи, с помощью которых она управляла тучами. Дикие порывы ветра раздували ее волосы словно клубящийся дым, а дождевые капли не успевали упасть и намочить ее полосатый костюм из серой шерсти, превращаясь в пар.
Далеко под ними шел дождь, а еще дальше на многие мили простирались крестьянские поля. За четыре десятилетия прошедших с момента окончания Божественных войн деревни и поселки успели восстановиться, набрать жир и замкнуться в себе. Там внизу жили люди никогда в жизни не летавшие, ни разу не покидавшие родного дома, не видевшие других стран, не говоря уже о другом континенте. И когда-то Тара была такой же, как они. Была, но больше не будет никогда.
При этой мысли она почувствовала укол угрызений совести, заставивший ее достать из сумочки клочок пергамента, небольшую дощечку для письма и перо.
«Дорогие папа и мама», — начала писать она.
«Вчера вечером я получила предложение о работе. Меня очень захватила подобная возможность, хотя мне жаль покидать дом так скоро. Я хотела погостить подольше.»
«Было очень здорово с вами повидаться. Сад здорово разросся, и новая школа выглядит куда лучше и больше прежней.»
«Попрощайтесь за меня со всеми эджмонтцами, и, если вам не жалко, испеките печенья и передайте святому отцу. Скажите, что от меня…»
Это утро казалось Ал Каботу слишком приятным, чтобы расстаться с жизнью. Ночной ливень закончился, оставив клочковатые облака, ловившие исходившие от горизонта красные пламенные рассветные зарницы. С западным ветром шел новой грозовой фронт, но прямо сейчас небо было ясным. Аль с кружкой в руке вышел в разбитый на крыше дома садик и остановился, чтобы вздохнуть полной грудью. Если верить доктору, это было полезно, иначе скоро вовсе можно перестать дышать.
Из-за нервной сидячей работы, сменяющей одно плохо освещенной помещение на другое, Ал был болезненно тучным. Ему никогда не выпадало случая накачать стальные мускулы на потогонной работе обычного работяги. Как он говорил немногим своим приятелям, он просто оказался крайним, но работяг никто не спрашивает.
Он стоял, впитывая утренний свет, потягивая ночной чай — ядовитый для обычного человека, но его уже тяжело было назвать обычным. Ал не был Посвященным, но жизнь оставила на нем определенный отпечаток, как экзема легких у шахтера или больная спина у крестьянина. Почти полвека он прожил рядом с тенью, и она пропитала его до последней косточки.
Но почти все было кончено. Его долг был почти полностью выплачен. Сегодня он снова ощущал себя сорокалетним, молодым и беспечным. Все его тревоги были смыты дождем, и как только последнее дело будет улажено, он с головой пуститься в долгожданную отставку.
Его дворецкий оставил утреннюю деловую корреспонденцию на столе рядом с азалиями. Разворошив небольшую кучку, Ал увидел несколько деловых записок и письмо от сына, Дэвида, пару лет назад уехавшего исправлять мир. «Во время Божественных войн были разрушены целые континенты, — объявил Дэвид, отправляясь в свой крестовый поход. — Скольким странам и городам повезло куда меньше Альт Кулумба. Мы обязаны им помочь».
Ал этого не одобрил. Когда единственный сын уплывал в Старый Свет, было сказано столько слов, которых уже не вернешь. Ал пытался его разыскать, делая длительные и значительные пожертвования Косу, располагая к себе священников и даже от Бессмертных царей, часто навещавших его покои. Все его усилия были напрасны. Полгода назад Дэвид вернулся сам и предложил сложную сделку: прибыльную и добросердечную, но сомнительного свойства. Он не перестал быть глупым идеалистом, а Ал — знаменосцем старой гвардии, но годы разлуки научили их избегать большей части привычных споров. Они оставались отцом и сыном, и смогли поговорить. Этого было достаточно.
Ал потрогал конверт, решая открывать его или нет. «Подожди. Начни день как следует», — он сделал большой глоток чая, горький, горячий и со странным сладковатым привкусом.
Росший рядом куст азалии зашелестел.
Когда сорок пять минут спустя дворецкий обнаружил его тело, крепкий, красноватый чай из разбитой чашки перемешался с его кровью. В теле Ал Кабота было довольно много крови, большая часть которой сейчас высыхала огромной лужей вокруг разодранных останков его плоти. Пролитый чай в ней был бы едва различим.
Глава 2
Сланец пришел в себя сразу после восхода солнца и к своему ужасу понял, что убегает задворками будучи с ног до головы перепачканным в крови. Липкая красная субстанция была повсюду — пропитала одежду, засыхала в волосах, капала со лба, стекала по щекам в рот. И что самое худшее, это было вкусно.
Но кровь была не самая страшная из текущих проблем. Обернувшись, он увидел преследующую его четверку черных теней — человеческой формы с резкими очертаниями, словно это наскальные рисунки.
Черные. Законники. Идеальные полицейские: каждый гражданин обязан пожертвовать своей свободной на одну смену ради службы обществу в обмен на зарплату. Надев костюм, ваш разум соединяется с развитой сетью Справедливости, рыская в поисках преступников и врагов города. Законники патрулировали улицы и охраняли жителей. Справедливость слепа, но все видит.
Его преследовали Законники, неумолимые и неутомимые. Его поимка лишь вопрос времени.
О, боги! Он весь перепачкан в крови. Последнее, что он мог вспомнить, как он карабкался по фасаду высокого здания мимо изображавших горгулий истуканов в сад на крыше, чтобы встретиться с крупным толстяком — судьей Каботом.
Из кровавого тумана ярости всплыло еще одно воспоминание: лицо Кабота, искаженное от боли и крика. Окровавленное. Вспышка поглотившего Сланца пламени, померкшее сознание, и он снова открыл глаза.
Если Черные его преследуют — всеведущая Справедливость не задавалось вопросом, как обычный с виду человек мог убежать от его представителей, бегущих на полной скорости, ныряя в переулки и огибая препятствия: там перепрыгнув через мусорку, здесь — взобравшись на сетчатый забор в два могучих взмаха… если Черные его преследуют… могло ли случиться так, что он потерял над собой контроль? Безусловно. Могло. Если его предали.
