Охотница (СИ) - Архангельская Мария Владимировна (читаем книги .txt) 📗
Я прижалась лбом к приятно прохладному стеклу и глянула вниз. Внизу была детская площадка, с яркой горкой, похожей на ту, что я видела во дворе дома на Вятской улице, только не такой разлапистой. Рядом с горкой стояла женщина в коричневой куртке и пристально смотрела вверх. Мне показалось, что она смотрит прямо на меня.
Я моргнула. Что-то очень знакомое почудилось мне в этой женщине. Её лицо в сумраке да с высоты разглядеть было затруднительно, но фигура, одежда... Всё было определённо знакомым. Однако оказалось не так просто понять, откуда. Пока я думала, женщина отвернулась и зашагала вниз по сползающей по склону холма безлюдной улочке. Пару минут спустя она скрылась за углом, а я так и не сообразила, где же я её видела.
Наутро выяснилось, что я была слишком оптимистична относительно своего здоровья. С утра голова болела по-прежнему, а к насморку прибавилось першение в горле. Смерив себе температуру, я не удивилась, увидев, что столбик ртути далеко миновал отметку в тридцать семь градусов.
- Володя Смирнов умер, - сказал папа за завтраком. - Его отец только что звонил.
Мама приоткрыла рот и посмотрела на меня.
- Как умер? - потрясённо переспросила я. - Он же совсем недавно в ток-шоу снимался!
- Говорит, наложил на себя руки. Наглотался таблеток на ночь. В предсмертной записке написал, что его талант кончился, что он уже не актёр, и жить больше незачем. Утром мать пришла его будить, а он уже холодный.
- Господи ты боже мой! - произнесла мама.
Я молчала. Талант кончился? Да Володька, чтобы я о нём не думала, был актёром от бога. Ну да, последние пара ролей, которые я у него видела, и в самом деле были неудачными, но, как говорили древние, и Гомеру случалось обмолвиться. Лезь из-за этого в петлю или глотать снотворное?
- А ведь я совсем недавно про него разгромную статью читала, - вспомнила мама. - Об этой новой постановке «Крейцеровой сонаты», где он молодого Позднышева играл. Писали, что он не играет, а просто присутствует на сцене, и что из-за этого весь спектакль разваливается. Вот он, наверное, и...
- Ох уж эти творческие натуры, - вздохнул отец. - Слова им не скажи...
- Андрей! - укоризненно протянула мама.
- Ну, что «Андрей?» Какой-то писака бумагу измарал, а этот всё всерьёз принял. Хоть бы о родителях подумал. Если бы я впадал в отчаяние от каждой неудачи, я бы кончился задолго до того, как она, - папа кивнул на меня, - появилась на свет. А может, и до нашей с тобой встречи.
- Пойду Лиле позвоню, хоть пособолезную, - мама вздохнула и поднялась. - Ну, как же это так...
Она исчезла за дверью, и мы с отцом некоторое время посидели в молчании.
- Только не вздумай винить себя, - вдруг сказал он. - Тебе ведь уже давно стало ясно, что он за человек. Что прошло, то прошло.
- Я и не виню, - я и в самом деле удивилась его словам. - Просто... странно. Вот уж про кого никогда бы не подумала, что он на такое способен.
- Да, он казался совершенно непотопляемым, - папа похлопал меня по руке. - Бедный Олег, бедная Лиля.
- Да, - я отодвинула чашку. - Пойду полежу. Не возражаешь?
- И «Антигриппина» попей, - посоветовал папа. - Может, тебе врача вызвать?
- Это просто простуда. Давай подождём до завтра, ладно? Если мне не станет лучше, вызовем.
- Ну, смотри. Тебе бы подлечиться, мы же на похороны званы. Конечно, ничего не случиться, если тебя не будет, но всё-таки...
- Я понимаю, пап.
Врачей я не любила с детства, с тех пор, как однажды, ещё до школы, полежала в больнице, где мне делали курс уколов. Я знала, что это фобия и что реальных причин для страхов у меня нет, и всё же предпочитала за медицинской помощью без крайней на то необходимости не обращаться. К тому же болезнь давала мне легальный повод с чистой совестью переложить визит в полицию на маму и предаться законному безделью.
Вечером того же дня меня навестил Макс с цветами, которые он, впрочем, отдал маме, и подарком. Подарком оказался новенький ай-фон последней модели, и Макс полвечера помогал мне разбираться в его настройках. Родители, с одобрительной улыбкой переглянувшись, отпустили нас в мою комнату.
- Я слышал о Владимире Смирнове, - сказал Макс, когда мы остались одни. - Мне очень жаль.
Я молчал кивнула, и больше мы на эту тему не заговаривали. Я оценила его такт - ведь кто-кто, а он-то был полностью в курсе, какие отношения связывали меня с покойным.
Температура продержалась два дня и спала, зато у меня начал садиться голос. Впрочем, все согласились, что это пустяки, и что поехать на похороны мне ничего не мешает. Мама договорилась со Смирновыми, что мы с папой подъедем прямо на кладбище, в то время как она отправится к ним домой и поможет тёте Владимира готовить стол для поминок.
Похоронили Володю на Головинском кладбище, где уже лежал его дед. Было воскресное утро, холодное, но ясное. Температура и правда упала, грянул настоящий морозец, успевший прихватить землю, на которой после совсем недавнего тепла не было ни единой снежинки. Я надела короткое чёрное кожаное пальто и пожалела - можно было б и шубу. Тем более, что церемония затянулась. Несмотря на то, что в театре, где работал покойный, устраивали панихиду, пришли много его коллег, пришла и стайка девушек-поклонниц. Последние, надо отдать им должное, вели себя очень пристойно, стояли поодаль с цветами, а когда гроб забросали землёй, по очереди подошли и положили цветы на могилу, после чего все вместе тихо ушли.
Олег Борисович и Лилия Эдуардовна стояли обнявшись, а я всё медлила подойти, хотя молчание становилось уже почти неприличным - чай, они мне не чужие люди. Но уж больно тягостной казалась мне обязанность выражать соболезнования. Что можно сказать родителям, потерявшим единственного сына? Наконец, когда всё было закончено, люди потянулись к воротам кладбища, я всё-таки догнала их и пробормотала несколько сочувственных слов. Охрипшее горло подвело, пришлось откашляться и начать всё с начала.
- Спасибо, - просто сказала Лилия Эдуардовна. Она всегда выглядела моложавой и ухоженной, и нельзя сказать, что сейчас она сильно изменилась внешне, но её плечи сгорбились, а походка стала шаркающей, как у старухи.
- Ты заходи к нам как-нибудь, Женя, - добавил её муж. - Посидим, вспомним прежнее...
Я сглотнула и кивнула.
В машине я взяла полистать глянцевый журнал, который купила утром, в ларьке в торговом центре на углу у нашего дома. О Володе там была целая статья.
- Что, соловьями разливаются? - спросил папа, когда мы вырулили на Ленинградское шоссе. - Как помер, так и стал хорош?
- О мёртвых или хорошо, или ничего, - пробормотала я.
- Ну да, ну да...
У подъезда дома Смирновых стоял пикап с логотипом маминого ресторана. Сначала мама предлагала устроить поминки в её заведении, но Смирновы отказались, сказав, что все, кто хотел, попрощались с их сыном на панихиде, а на поминки позовут только действительно близких. Слово родителей тут было законом, никто не стал спорить.
Раздвижной стол в гостиной был уже накрыт. В углу стояла Володина фотография, перевязанная чёрной лентой, перед ней - хрустальная стопка, накрытая ломтем чёрного хлеба. Я уже сто лет не была в этой квартире, и потому, выйдя из прихожей, огляделась с невольным любопытством, отмечая перемены. Обои были другого цвета, кое-какая мебель сменилась. На стене висела картина, написанная в классической манере - морской пейзаж, закат, к горизонту уходит лодка, и парус частично закрывает солнце...
- Это Володя заказал полгода назад мне в подарок, - Лилия Эдуардовна остановилась рядом со мной. - У Гривичева.
- Красиво...
- Да. Я люблю море.
- Гривичев, знакомая фамилия, - папа тоже подошёл к нам. - Кажется, о нём Максим Меркушев говорил. Вы знакомы с Максимом Меркушевым?
Лилия Эдуардовна покачала головой.
- Не знаю, что мне делать с вещами, - невпопад сказала она. - Выбросить - рука не поднимается, а хранить...
- Лиля, что-нибудь придумается, - папа ласково приобнял её за плечи. - Может, тебе прилечь?
