Дым и зеркала (сборник) (другой перевод) - Гейман Нил (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
На следующий день после ланча, во время разговора с поставщиком тосканского мрамора, Гордон вдруг удивленно поднял руку к груди и сказал:
– Мне ужасно жаль…
Колени у него подогнулись, и он упал. К тому времени, когда приехала «скорая», он был уже мертв. Ему было тридцать шесть.
Вскрытие показало, что у Гордона от рождения слабое сердце, и оно могло остановиться в любой момент.
Первые три дня после его смерти Белинда ничего не чувствовала, практически ничего. Она утешала детей, разговаривала со своими и его друзьями, со своими и его родственниками, мягко и вежливо принимала соболезнования, как принимают ненужные подарки. Она слушала, как другие оплакивают Гордона, а сама никак не могла заплакать. Она все делала правильно, но не чувствовала абсолютно ничего.
Мелани, которой уже исполнилось одиннадцать, как будто смирилась с утратой, а вот Кевин забросил и книги, и компьютерные игры, не выходил из своей комнаты и только молча смотрел в окно.
На следующий день после похорон родители вернулись к себе за город, забрав с собой детей. Белинда ехать отказалась, сославшись на дела.
На четвертый день после похорон, застилая кровать, на которой спала вместе с Гордоном, она наконец заплакала, мощные рыдания сотрясали ее тело, а слезы капали прямо на покрывало, и из носа текли сопли, и она вдруг села на пол, как марионетка, у которой обрезали нити, и сидела так почти целый час, осознав, что никогда его больше не увидит.
Она вытерла лицо, отперла ящик с драгоценностями и достала из него конверт. Вытащив из конверта кремовый листок, пробежала по нему глазами. Та Белинда, напившись, разбила машину, и у нее должны были отобрать права. Они с Гордоном почти не разговаривали. Он потерял работу полтора года назад, и теперь коротал время в их доме в Солфорде. На жизнь зарабатывала одна Белинда. Мелани отбилась от рук: как-то, прибирая у дочери в комнате, Белинда обнаружила заначку из пяти– и десятифунтовых купюр. Мелани не пожелала объяснять, откуда взялись деньги у одиннадцатилетней девочки, она лишь смотрела на родителей, поджав губы, а затем удалилась в свою комнату. Ни Гордон, ни Белинда не стали дальше расспрашивать, боясь того, что могло обнаружиться. Дом в Солфорте был сырым и темным, с потолка огромными кусками отваливалась штукатурка, и они, все трое, постоянно болели.
Белинда их пожалела.
Она положила листок обратно в конверт. Ей стало интересно, каково это, ненавидеть Гордона, и чтобы он ее ненавидел. И каково жить без Кевина, никогда не видеть его рисунков с самолетами, не слышать, как ужасно он фальшивит, что-то напевая. И откуда Мелани, не ее Мелани, а, благодарение Богу, та, другая, взяла эти деньги, и с облегчением подумала, что ее Мелани, кажется, мало чем интересуется, кроме балета и книжек Энид Блайтон [4].
Ей так не хватало Гордона, у нее в груди словно застряло что-то острое, кол, точнее сосулька, материализованный холод одиночества и сознание того, что она никогда уже не встретит его на этом свете.
Она отнесла конверт в гостиную, где за каминной решеткой горел огонь – Гордон любил открытый огонь. Он утверждал, что когда разжигают камин, комната оживает. Белинда не любила топить углем и в тот вечер разожгла камин бездумно, по привычке и еще потому, что не разжечь его означало бы в глубине души допустить, что Гордон уже никогда не придет домой.
Какое-то время Белинда смотрела в огонь, раздумывая о том, что было в ее жизни, и о том, от чего отреклась, а еще о том, что хуже, любить человека, которого больше нет, или не любить того, который есть.
И наконец, небрежным жестом, бросила конверт на угли и все смотрела, как сворачивается, чернеет и занимается огнем бумага, смотрела, как желтые языки плясали в синем пламени. Вскоре конверт превратился в черные хлопья сажи, которые поднялись вверх, как письмо Санта Клаусу, и их уносило в трубу, а из нее – в ночь.
И тогда Белинда откинулась на спинку стула и прикрыла глаза, ожидая, покуда шрам расцветет на щеке.
Эту историю я не подарил своим друзьям на свадьбу. Хотя, конечно, это не та история, что я тогда придумал, и даже не та, что собирался написать еще несколько страниц назад. История, которую я хотел написать, была гораздо короче, она гораздо больше походила на сказку, и у нее был другой конец. (Я уж не помню, как она заканчивалась прежде. Какая-то концовка была, но по мере того, как я писал, нынешняя стала неизбежной.)
Большинство рассказов в этом сборнике многое объединяет. То, к чему они ведут, вовсе не совпадает с тем, к чему я вел, когда принимался их писать. Порой я только и мог понять, что история закончилась, когда у меня заканчивались слова.
Гадание по внутренностям: Рондель
Издатели, которые просят у меня истории неважно о чем (Честно. Вообще о чем угодно. Давай, напиши историю, которую всегда хотел написать), редко что получают.
Лоуренс Шимель обратился ко мне с просьбой написать стихотворение, которое предваряло бы сборник историй о предсказании будущего. Он хотел, чтобы это было нечто с повторяющимися строками, вроде вилланели или пантуна [5], чтобы усилить ощущение предрешенности нашего будущего.
Так я написал ему рондель [6] об удовольствиях и опасностях гадания, предпослав его самой мрачной шуткой из «Алисы в Зазеркалье». Почему-то это показалось мне прекрасной отправной точкой для такой книги.
Галантность
У меня выдалась скверная неделя. Сценарий, который должен был написать, застрял на месте, и я проводил дни, вперившись в пустой экран, время от времени набирая слово, пялясь на него часами, а потом медленно, буква за буквой, удаляя и вместо него набирая другое слово. И в конце концов выходил из программы, ничего не сохранив. Тут позвонил Эд Крамер и напомнил, что я должен ему историю для сборника рассказов о Святом Граале, который он составлял вместе с вездесущим Марти Гринбергом. И понимая, что ничего другого мне не остается, тем более что обещанная история уже сложилась в моей голове, я ответил: «Ладно».
Я написал рассказ за выходные, благодарение богам, как никогда легко и вдохновенно. Я словно совершенно переменился: я смеялся в лицо опасностям, и творческий застой был мне нипочем. А после еще с неделю мрачно взирал на пустой экран, потому что боги тоже умеют шутить.
Несколько лет назад, на автограф-сессии, кто-то подарил мне экземпляр статьи в научном журнале, посвященном феминистской теории языка. В ней сравнивались и противопоставлялись моя «Галантность», «Леди Шалот» Теннисона и песня Мадонны. Надеюсь, когда-нибудь я напишу историю под названием «Вервольф миссис Уайтекер», и мне уже теперь интересно, что за статью о ней напишут.
Когда читаю со сцены, я обычно начинаю с этой истории. Она очень задушевная, и я люблю читать ее вслух.
Николас Был
Каждое Рождество я получаю открытки от художников. Они их рисуют или пишут красками. Это образчики прекрасного, памятники вдохновенному творчеству.
Каждое Рождество я чувствую себя никчемным, посрамленным и бесталанным.
Но однажды я написал эту историю, к самому Рождеству. Дейв МакКин аккуратно ее переписал каллиграфическим почерком, а я разослал всем, кого вспомнил, как Свою Открытку.
История состоит ровно из ста слов (из ста двух, включая название [7]) и впервые была опубликована в «Грязный-2», сборнике коротких рассказов из ста слов. Вообще-то я собираюсь подготовить еще одну рождественскую открытку, но вспоминаю об этом не раньше 15 декабря [8] и всякий раз откладываю до следующего года.
