Исток - Московкина Анна (книги регистрация онлайн txt) 📗
Исток. Это все меняло.
Исток — человек, носящий в себе природный источник силы, не собирающий ее, как колдуны, а вырабатывающий. Но управлять этой силой невозможно, она выходит в чистом — первозданном виде. Годами преобразующие маги искали истоки, потому что силе не нравится быть запертой в клетке, она стремится наружу. Стремится как вода в половодье заполнить все трещинки, впадинки, залить русла высохших ручейков и речушек, напоить каждое деревце и кустик. Даже если для этого придется уничтожить плотину, мешающую выйти из берегов. Плотина — человеческий разум. А колдуны — ручейки, в которые так стремится попасть вода. Черноволосый не зря прогнал Филиппа. Но почему не ушел сам? Почему брат так легко оставил меня наедине с чужим человеком? Или…
За истоками гонялись, бились за них, а истоки рождались все реже и реже, и преобразующие начали использовать накопители и строить магические форты. Для мага или колдуна исток — сокровище.
На ужин колдун принес зайца, дикого лука, таволги и чабреца. Зайца он сварил, заправил луком, а из чабреца и таволги заварил чай. Помощи он не просил, только пару раз с сожалением покосился на мою руку. Может, ему было стыдно, может, жалел, что нельзя свалить на меня готовку.
— Почему сила не пытается влиться в тебя? — Кажется, он уже не отвечал на этот вопрос.
— Я очень сильный маг. У меня большой запас сил. — Колдун протянул мне ложку, ела я неловко. Левая рука слушалась неохотно, будто ворча на свою сломанную товарку.
— Но и Филипп не слабый.
— Не настолько… — неопределенно сказал он.
Перед сном Майорин обошел стоянку, прочертив вокруг кривоватую линию на земле. Он не пользовался пассами и не говорил. Может, и не врет, что очень сильный маг.
Спала я плохо. Стоило задремать, как будил малейший шорох. Колдун лег, повернулся ко мне спиной и больше не шевелился, будто мертвый. На мою девичью честь он посягать не собирался, а когда я стыдливо попросила его отвернуться, чтобы переодеться, оскорбительно хмыкнул и ушел в лес.
Утреннее солнце косыми длинными лучами скользило меж стволов деревьев, лошади казались волшебными коньками, пасущимися на небесных лугах. Уже сейчас было жарко, я вылезла из-под веток. Забывшись, оперлась на сломанную руку, но не почувствовала боли.
Когда вернулся колдун, несший в руках мокрую простиранную рубашку, я сматывала бинты.
— Срослась? — удивился он.
— Да. — Я демонстративно размяла кисть, сжала и разжала кулак. — Как-то быстро.
— Инициированный исток обладает практически мгновенной регенерацией. С костями только будь осторожнее, регенерация не помешает срастись неправильно, и придется снова ломать.
Зажил и порез, не оставив даже шрама.
— Теперь сила выходить не будет, — рассказывал Майорин; он искупался и переоделся в чистую рубаху. Высохнув, волосы распушились и красиво переливались на солнце. — Но разбуженный исток будет искать другие пути выхода. Ты должна научиться его сдерживать.
— И как? — Насмотревшись на чистого колдуна, я ощущала себя последней замарашкой и начала невольно почесываться. Нестерпимо хотелось искупаться, благо солнышко жарило все сильнее. Мы доедали вчерашнего зайца.
— Волей. Твое сознание должно хладнокровно душить все попытки истока вырваться наружу с помощью безумия. Малейшая вспышка злости, физическая боль — все может послужить дверцей.
— И так всегда?
— Нет. Но надо укрепить клетку, первое время очень важно. Часто оно решает все: будешь ли ты сумасшедшим сосудом для силы или сможешь с ней жить.
— А управлять?
— Над этим вопросом бьются не одну тысячу лет. Я тебе на него не отвечу.
— Можно я искупаюсь?
Колдун удивленно посмотрел на меня, скривил губы в подобие улыбки и кивнул.
Я довольно долго плавала, ныряя за рыбой, надолго задерживая дыхание. Рыба в панике неслась подальше и поглубже, намного быстрее, чем может плавать человек. Но мне казалось, что раньше неуловимые для моего глаза движения я стала распознавать. Нанырявшись до одури, я расплела косу и промыла волосы. Светлые пряди в воде перемежались с темно-медовыми. Помывка плавно перетекла в стирку. Рубашка после этого несколько позеленела, зато пахла только речной водой и немного мылом, которое мне дал колдун. Когда я вернулась к стоянке, у меня посинели губы и стучали зубы.
Колдун опять ушел и увел свою лошадь.
Странный это был ответ, будто не ответ вовсе. Он не сказал, что не знает, он не сказал, что управлять силой невозможно. Просто отказался отвечать. Я бродила по полянке, не зная чем себя занять, и рвала клевер, еще не съеденный лошадьми. Такого почти не осталось. Я судорожно пыталась вспомнить, что читала про истоки. Но в голову приходила только всякая глупость — байки про сумасшедших, из которых плещет сила. Этим мои вспоминаемые знания ограничивались, остальные так глубоко забрались в кладовку памяти, что обнаружить их под слоем пыли и паутины мне не удалось.
Венок получился лысоватый и кривоватый, я примерила его на голову, но, видимо, переоценила свой незаурядный ум. Голова прошла насквозь, и венок повис цветочными бусами. Белая с черным носом голова жадно потянулась к нежданному лакомству, пытаясь сожрать цветочки вместе с моими волосами. Насилу я отобрала у Пеструшки свою шевелюру и скормила ей обслюнявленное украшение. Четвероногая поганка в порыве жадности укусила меня за руку.
Может, и бывают лошади с покладистым нравом, но я их не встречала. Все коняги, на которых мне доводилось ездить, отличались дурным характером. Пеструшка объединяла все недостатки. Она не удалась мастью, хотя ее родители были образцами своей породы, на белый корпус с ног заползали меленькие рыжеватые пятнышки, слишком крупные, чтобы быть просто гречкой, но мелковатые для пегости. Ноги коротковаты, круп, наоборот, широкий, а грива в мелкий кудель, в который вечно набивался всякий мусор. Кобыла была на редкость неприхотлива в еде, но ее тянуло на всякую гадость поядовитей. Последним недостатком была маниакальная дружелюбность. Лошадь хотела дружить со всеми, но проявляла свои теплые чувства в кусаниях и боданиях.
Колдун пришел перед закатом, я собрала хвороста и наломала лапника — дым отпугивал комаров, вылетевших на охоту, как только спала жара, и теперь сидела у огня, расчесывая спутанные волосы. Он приехал верхом, судя по туго набитым седельным сумкам — ездил в село. Пеструшка, почуяв что-то вкусненькое под толстой кожей, призывно заржала. Майорин спешился, расстегнул ремни и стащил сумки на землю.
— Мог бы и предупредить, что уедешь.
— Я должен отчитываться? — В этот раз он удивился искренне, без поддевки.
— Может, я волновалась?
— По тебе не заметно. Разбери сумки, там овес.
Кроме корма для лошадей, колдун купил хлеба, сыра, крупы и вина. В отдельном свертке лежали свеженькие огурчики. Я отвлеклась на окликнувшего меня колдуна, одним огурцом стало меньше, а жующая Пеструшка звучно фыркнула, уличая меня в растяпстве.
— Хмельное расслабляет разум, освобождает дорогу истоку, — сказал колдун, откусывая огурец.
— Значит, мне нельзя пить.
— Нельзя, — подтвердил он. — Пей.
— Но…
— Лучше выпустить исток сейчас, когда, кроме лошадей, этого никто не почувствует. Пей-пей. В первый раз, что ли?
— Да нет. — Я отхлебнула и чуть не выплюнула обратно. Проглотила я с трудом. — Самогон?
— А ты чего, бражки хотела?
— Вина. Обычного вина. — Я с отвращением посмотрела на флягу.
Майорин отломил мне хлеба и водрузил на него кусок сыра.
— На закуси. Ты пей, не отвлекайся!
— Я так не могу! — взвилась я. — Как можно так пить? Еще и одной!
— Ты предлагаешь составить тебе компанию?
— Хотя бы! Иначе не буду!
— Капризная дочка Владычицы. Все ждал, когда ты себя проявишь. — Но, несмотря на сарказм, флягу он взял.
