Проклятие темной дороги - Золотько Александр Карлович (читать книги онлайн без txt) 📗
Все честно, подумал Барс.
Для него на свете оставалось важным только одно — не закричать.
Он не смог отговорить старейшин. Он не смог предотвратить резню. Он даже предать Долину ради ее спасения не смог. И умереть не смог в бою. Значит… Значит, он должен суметь не закричать.
И это было непросто.
Острие массивного четырехгранного гвоздя коснулось внутренней стороны его правой руки, чуть повыше запястья. Коснулось осторожно, будто палачи боялись причинить боль слишком рано.
Барс почувствовал, как острие прокололо кожу. По гвоздю еще не ударили обухом боевого топорика: степняк лишь осторожно направлял гвоздь между костями руки. Барс краем глаза увидел сосредоточенное выражение лица своего палача и торопливо поднял взгляд вверх, к небу.
Даже полдень еще не наступил, подумал Барс.
Гвоздь пропорол кожу, пошевелился в ране, нащупывая промежуток между костями.
Солнце светило Барсу прямо в глаза, было неприятно и больно. Потекли слезы, и Барс торопливо закрыл глаза.
Удар, грани гвоздя скрипнули о кость. Двумя ударами степняк загнал гвоздь сквозь руку в доску и перешел к левой руке.
«Не больно», — прошептал Барс. Когда копье в позапрошлом году пропороло ему бок — было гораздо больнее. А когда пять лет назад ударом дубины орк из приблудившейся шайки сломал ему правую руку, то было гораздо больнее…
Второй гвоздь прибил левую руку к перекладине.
С Барса быстро стащили сапоги, положили ноги одна на другую в щиколотках, но одним ударом пробить обе ноги не получилось: гвоздь скользнул в сторону, разрывая плоть.
«Не больно», — прошептал Барс, чувствуя вкус крови из прокушенной губы. Совсем не больно.
Гвоздь выдернули, приставили еще раз и теперь забили.
Вот когда крест подняли и его нижний край опустили в яму, вот тогда больно стало по-настоящему. Но Барс не закричал.
Крест повернули лицом к Старому торговому тракту.
Барс видел, как Драконы медленно объехали холм и двинулись по тракту на запад. За ними — конные лучники, наскоро сложив холм из своих товарищей, погибших в бою. Один из всадников задержался, протянул руку к мертвецам, с его пальцев сорвалась невидимая в солнечном свете молния, и громадный погребальный костер вспыхнул у подножия холма.
Все-таки мы не просто так погибли, подумал Барс, попытался посчитать, сколько было убито степняков, сбился несколько раз, прежде чем сообразил, что в любом случае это намного меньше, чем три тысячи его ополченцев, чьи тела были разбросаны на холме и вокруг.
У него было время, чтобы понять, что это его товарищам повезло. Что и Дрозд оказался счастливчиком, и Рогач. И вечному неудачнику Перстню, которого прикололи к земле двумя копьями, на самом деле повезло. Хоть он и не сразу умер, а еще почти до самого конца дня стонал и скреб пальцами по земле.
К закату он уже умер, а Барс все еще был жив.
Было трудно дышать, суставы на плечах вывернулись, грудь сжалась, и каждый вдох давался с трудом. Прилетели мухи. Потом — птицы.
Ворон попытался клюнуть Барса в лицо, но тот плюнул, и птица, обиженно каркнув, улетела. Тогда у Барса во рту еще могло набраться слюны на плевок.
Стемнело, из лесу пришли трупоеды, Барс не видел их, только слышал, как они рвут мертвую плоть и грызут кости. Какая-то небольшая тварь попыталась достать Барса, но не допрыгнула, скрипнув когтями по бревну.
Странно, но Барс смог уснуть. Или просто забылся, устав от боли?
Когда он открыл глаза, солнце уже снова встало. Черных дымов над Драконьей Пустошью уже не было — то ли уже все выгорело, то ли погасили.
У большинства тел, насколько мог видеть Барс, были объедены лица. Некоторые мертвецы были разорваны почти на куски.
Это не страшно, подумал Барс. Было бы гораздо хуже, если бы мертвецы встали. Он в юности участвовал в битве на Проклятом поле и сам видел, как в ночь после битвы мертвецы встали и набросились на живых. И был одним из немногих, кто смог тогда выжить.
Он снова терял сознание и снова приходил в себя. Птицы, обожравшиеся мертвечины, уже не взлетали: тяжело переваливаясь, они бродили от трупа к трупу, выбирая кусочки повкуснее.
К вечеру пошел дождь, Барс попытался поймать хоть несколько капель, но не мог поднять голову — затылок упирался в бревно. Капли били его по лицу, стекали по щекам, а он мог только слизывать влагу с губ.
Третий день наступил внезапно, без ночи. Солнце только-только коснулось горизонта на западе, как вдруг снова оказалось на востоке и медленно, очень медленно, поползло вверх по небосводу.
А войска все шли и шли по Старому торговому тракту, мимо холма, мимо креста на холме и мимо человека на этом кресте. Никто даже не подошел к кресту, не поинтересовался, кто же именно оставлен здесь умирать.
К полудню третьего дня Барс понял, что мимо него идут обозы. Громадные быки тянут осадные орудия на массивных деревянных колесах, пастухи гонят стада коров, отары овец и коз.
Сплошным потоком в три ряда шли фургоны с полотняным верхом, из них выглядывали женщины и дети, но и они не подошли к Барсу, хотя он так надеялся…
Он не хотел просить воды или спасения. Он мечтал только о смерти. Разве это так трудно — просто ткнуть ножом в сердце? Или перерезать горло? Он бы обязательно выполнил такую пустяковую просьбу. Он бы — выполнил.
Он моргнул, и дорога опустела. Только пыль осторожно опускалась на камни древнего тракта. Пыль устала висеть в воздухе. Пыли очень хотелось спать. Пыли не суждено умереть, ей повезло еще меньше, чем Барсу — ему осталось жить совсем немного. Мало кто, распятый на кресте, проживает три дня. Только очень упорные и сильные проживают дольше. Самые сильные и самые упорные. И самые невезучие.
— А он еще жив, — услышал Барс и попытался открыть глаза.
Солнце до половины опустилось за горизонт, и тени стали длинными.
Вокруг креста белели голые кости, лишь кое-где покрытые клочьями почерневшей плоти.
— Он смотрит! — произнес тот же голос.
Женский голос. Девичий.
Веки присохли к глазам и не могут подняться, с ужасом подумал Барс. Он заставит их подчиниться… Он заставит… Он умеет добиваться своего.
Ну? Открывайтесь… Открывайтесь… пожалуйста…
Три всадника поднялись почти на самую вершину холма. На крупном вороном жеребце — молодой человек не старше двадцати пяти… Или даже младше. В кольчуге, со щитом и полуторным мечом у седла.
Глаза Барса видели плохо, перед ними плавал туман, смазывая черты. Второй мужчина, гораздо старше, на лошади попроще… в одежде скорее торговца, чем воина — бурая куртка с капюшоном, серые штаны и высокие кожаные сапоги. И, кажется, знакомое лицо.
И девушка в темно-зеленом мужском костюме, по-мужски сидящая в седле. Овальное лицо обрамлено длинными волнистыми светлыми волосами.
Барс напряг глаза, но черт лица рассмотреть не смог.
— Он смотрит, — сказала девушка.
— Да, милая, — ответил молодой человек. — Он еще жив. Казнь на кресте подразумевает именно медленную смерть от удушения… обезвоживания… боли…
— И безысходности, ваша милость, — сказал пожилой мужчина, подъезжая к кресту поближе. — А я его знаю, ваша милость… И вам про него рассказывал. Вот глазливая у меня натура. Если чего-то, значит, захочу, то молчать об том нужно, как покойнику. Или немому. В прошлом годе в своих вещах рылся, смотрю — куртец старый кожаный. Я про него совсем забыл, а он в мешке остался. Вот я подумал тогда, что, стало быть, как обновка у меня выходит. Давно ненадеванное — все одно что новое. Мне бы и промолчать, а я нет, возьми да и ляпни Стряпуну, что повезло мне, значит, и курточка-то как раз к морозу кстати подвернулась. И что? На следующий день господин наместник изволил на феникса охотиться, а тот, не будь дурак, огнем пылкнул, мой мешок и обгорел. И ведь досада: все остальное уцелело, а куртка, на которую я уже надеялся, — в пепел. Ну, там еще десятка три егерей вместе с его милостью господином наместником на дым ушло, из ловчих, почитай, только я да моя лошадь и уцелели…
