Поцелуй Мистраля - Гамильтон Лорел Кей (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
Он поглядел на меня такими темными, такими прозрачными глазами:
– Ты велишь мне пить?
Я помотала головой.
– Нет. Я хочу, чтобы ты отпил из кубка, но решить должен ты сам.
– Ты мне не приказываешь?
Я опять покачала головой.
– У принцессы весьма американские представления о свободной воле, – заметил Рис.
– Считаю комплиментом, – сказала я.
– Но… – выговорил Эйб.
– Да, – подтвердил Рис. – Это значит, что все зависит только от тебя. Твой выбор. Твоя судьба. Все в твоих руках. Хватит веревки, чтобы повеситься, как говорят.
– Или чтобы спастись, – добавил Дойл, тоже подходя к нам – высокая тень рядом с белоснежным Рисом. Мы с Аблойком стояли между черным и белым. Рис когда-то звался Кромм Круах, он был богом смерти и жизни. А Дойл, главный убийца на службе королевы, был прежде богом-целителем Ноденсом. Два бога стояли рядом с нами, а когда я подняла взгляд к Аблойку – в глазах у него мелькнула смутная тень, тень того, чье лицо показалось на миг под капюшоном плаща на том холме.
Аблойк поднял кубок – прямо в моих ладонях. Мы подняли кубок вместе, и страж нагнул голову. Губы долю мгновения помедлили у края кубка, и Аблойк сделал глоток.
Он запрокидывал кубок все больше, так что упал под конец на колени – но не вынул его из моих рук, – и осушил кубок одним долгим глотком.
Запрокинув голову и закрыв глаза, стоял он на коленях. Спина у него выгнулась, и Аблойк лег на лопатки в море собственных полосатых волос, но ноги не распрямил. Он лежал несколько секунд совершенно неподвижно, и я испугалась. Я ждала, чтобы он пошевелился. Я ждала, чтобы он задышал – но он не дышал.
Страж был похож на спящего, только ноги неестественно подвернуты. В такой позе не спят. Лицо у него разгладилось, и я вдруг осознала, что у Эйба – одного из очень немногих сидхе – были тревожные морщины у глаз и губ. Во сне морщины исчезли. Если, конечно, это был сон.
Я опустилась на пол рядом с ним, так и держа кубок. Наклонившись, я тронула его лицо. Никакой реакции. Я погладила его по щеке и прошептала:
– Аблойк…
Глаза вдруг распахнулись, и я ахнула от неожиданности. Он схватил меня за руку – ту, что я прижала к его щеке, – а второй рукой обвил мою талию. Он сел, а может, встал на колени одним сильным движением, сграбастав меня в охапку. Он засмеялся – и уже не тем призрачным смехом, отзвуком того, что звучал в моем сне. Его смех залил все вокруг, и все рассмеялись с ним вместе. Вся комната звенела веселым мужским смехом.
И я смеялась с ним – с ними со всеми. Нельзя было не рассмеяться при виде такой откровенной радости. Аблойк наклонился, преодолев последние дюймы расстояния между нашими губами. Я знала, что он хочет меня поцеловать, и хотела того же. Хотела, чтобы его смех звучал во мне.
Губы прижались к моим. Стражи вокруг заорали что-то громкое, веселое и грубоватое – и очень мужское. По нижней губе легонько пробежал язык, и я приоткрыла губы. Он вонзился мне в рот, мгновенно заполнив его ароматом, вкусом яблок и хмельного меда. Нет, кубок не просто был символом Аблойка. Он сам и был кубком – или его содержимым. Он проталкивал язык все глубже, так что мне пришлось широко открыть рот, чтобы не задохнуться. И казалось, будто я глотаю густой, золотистый хмельной мед. Он был кубком, опьяняющим кубком.
Он уже накрыл меня своим телом, но не мог ни целовать меня как прежде, ни вжаться в мою наготу. Слишком высокий – а я слишком маленькая. Он вжимал меня в меховой ковер, устилавший каменный пол, и мех щекотал мне спину, словно лаская меня вместе с Аблойком, превращая каждое его движение в изысканную ласку.
Кожа у нас обоих начала светиться, словно мы проглотили луну в самый разгар ее зрелой полноты, и лунный свет лился сквозь наши тела. Белые пряди в волосах стража окрасились неоново-голубым сиянием, и только серые глаза оставались почему-то темными. Я знала, что мои глаза сияют, все три кольца – травяно-зеленое, светло-нефритовое и горяще-золотое. Знала, что все три кольца моих радужек изливают свет. Я ловила боковым зрением алые отблески собственных волос: они в такие минуты горели гранатовым пламенем.
А его глаза походили на глубокие темные пещеры, куда не попадает свет.
До меня дошло, что мы уже не целуемся. Что уже довольно долго мы просто таращимся в глаза друг другу. Я приподнялась и обняла его – забыв, что так и держу в руке кубок. Реликвия коснулась голой спины Аблойка. Страж вздрогнул и выгнулся, и кубок пролился прямо на него. Густая прохладная жидкость потекла по нему и по мне, залив нас золотистой волной.
По телу Аблойка пробегали голубые светящиеся линии. Мне не удавалось понять, то ли они вспыхивали под кожей, в глубине тела, то ли на поверхности сияющего торса. Страж поцеловал меня. Поцеловал долгим глубоким поцелуем, и теперь хмельным медом от него не пахло. Поцелуй был настоящий, со вкусом губ и языка, с покусыванием нижней губы. А мед лился по нашим телам, расплываясь вокруг золотистой лужей. Мех под нами слипся под золотой волной.
Губы и руки Аблойка скользнули ниже, к грудям. Он нежно обхватил их ладонями, лаская губами и языком, – пока я не вскрикнула, чувствуя, как увлажняется мое тело, и совсем не от медового разлива.
Я смотрела, как голубые линии у него на плечах сливаются в рисунок, образуют цветы, вьющиеся побеги, как они бегут по рукам и стекают на меня. Это было чуточку щекотно, словно по коже водили перышком или тончайшей кисточкой.
Кто-то вскрикнул – но не я и не Аблойк. Бри. Он рухнул на четвереньки, длинные золотистые волосы упали в медовую лужу.
Аблойк сильнее нажал губами, возвращая мое внимание к себе. Глаза у него так и не засветились, но в них появилась то нетерпение, которое само по себе – разновидность магии, само по себе – власть. Власть, какая появляется у любого мужчины, когда его чуткие руки и язык скользят по твоему телу.
Сдавленный мужской вскрик заставил меня отвести взгляд от темных глаз Аблойка. Я узнала голос: на колени упал Гален. Кожа у Галена светлая, почти совсем белая, но сейчас по ней пробегали зеленые светящиеся линии, сворачивались в спирали прямо под поверхностью. Складывались в рисунки – цветы и лозы. Снова крики; я взглянула в другую сторону. Почти все пятнадцать стражей попадали на колени, а то и ничком. Кто-то бился на животе, словно приклеившись к золотистой жидкости, – будто мошки, попавшие в жидкий янтарь. Словно ловушка может стать вечной, и надо сражаться за жизнь.
Синие, зеленые, красные линии расчерчивали их тела. Я ловила образы зверей, цветов, побегов – они выступали на поверхность из-под кожи, словно прямо в коже прорастали живые татуировки.
Дойл и Рис неподвижно стояли в разливающейся волне. Но Дойл глядел на свои руки, разрисованные красными линиями – алыми на его черноте. Тело Риса украшали бледно-голубые спирали, но он на них не смотрел, смотрел он на меня и Аблойка. Холод тоже стоял в медовом водовороте, но он, как и Дойл, смотрел, как бегут у него по коже светящиеся линии. Каштанововолосый Никка стоял гордо и прямо, за его спиной, как паруса волшебного корабля, развевались сияющие крылья. На нем никаких линий не было, происходящее его не затронуло. Самый высокий из сидхе, Баринтус, отошел к двери и прижался к створке, стараясь не прикоснуться к медовой луже, которая ползла по полу будто живая. Единственная, кроме меня, женщина, личная целительница королевы Ффлер, жалась к его боку. На лице у нее был написан ужас, а за ручку двери она хваталась с таким отчаянием, словно не думала, что дверь откроется. Словно, пока магия не добьется своей цели, она никого не отпустит.
Тихий шорох привлек мой взгляд к постели: Китто так там и сидел в полной безопасности, но глаза у него были широко открыты от испуга. Он так легко пугался…
Аблойк потерся щекой о мое бедро, и я повернулась к нему. Снова уставилась в темные, почти человеческие глаза. Сияние его и моей кожи потускнело. Я поняла, что он давал мне время оглядеться, ждал, пока я опять вернусь к нему.
