Дракон мелового периода - Гурова Анна Евгеньевна (читать книги без TXT) 📗
И, гордо пройдя мимо Катьки, двинулась в сторону двери. Однако мне решительно перегородили путь. Я слегка струхнула и подумала, что сейчас меня, наверно, будут бить. Но Катька, мрачно глядя на меня, спросила:
– Хочешь знать, что с тобой будет, когда перестанешь заниматься Чистым Творчеством?
– Будущее мне предскажешь?
– Ага. Бесплатно. Рекламная акция.
– Я бесплатными образцами не пользуюсь, – заявила я как можно надменнее.
– Бери, пока дают. Скоро не будет и этого.
– Ты о чем?
– Ты наверняка думаешь, что дар Чистого Творчества – это что-то неизменное. От рождения тебе присущее свойство, которое никуда не денется. Но он может исчезнуть. Причем очень легко. Дар на самом деле… как поезд. Или ты садишься и едешь, или он уходит без тебя…
При слове «поезд» я презрительно фыркнула и шагнула к двери, намереваясь гордо удалиться. Но Погодина схватила меня за локти, толкнула к стенке и буквально заблокировала в углу. Ее пальцы больно впились в мои запястья, и я убедилась, что Катька не только старше, но и гораздо сильнее меня.
– Это происходит примерно так, – негромко заговорила Катька, глядя на меня в упор. – Сначала тебе кажется, что ничего не меняется. Но постепенно в тебе поселяется некое чувство. Оно как заноза, как мелкая хроническая болезнь, вроде насморка. Тебе все время кажется, что ты что-то потеряла, или забыла, или оставила, и надо срочно вспомнить – что именно, где, когда… Что надо вернуться и подобрать, а то будет поздно. Но ты не можешь вспомнить и поэтому чувствуешь себя все хуже и хуже. При этом умом ты понимаешь, что ничего не случилось и все в порядке, – твой дар пока еще при тебе…
В голосе Погодиной ни насмешки, ни злорадства. Он был просто мрачным. Таким голосом говорят пророчицы в исторических фильмах. Я слушала Погодину, как заколдованная, и не могла набраться силы воли, чтобы оттолкнуть ее или хотя бы послать подальше. Мне вдруг стало страшно.
– А тем временем незаметно подкрадывается следующая стадия, – продолжала Катька, гипнотизируя меня круглыми темными глазищами. – Мир вокруг тебя начинает тускнеть. Краски становятся блеклыми, звуки теряют глубину. Мир становится… некрасивым. Вернее, ты перестаешь видеть красоту, но пока еще об этом не догадываешься. А потом ты теряешь связь с миром: он уже сам по себе, отделяется от тебя и идет своим путем, а ты как будто остаешься на обочине. Ничто тебя не радует. Ты одна в серой, отвратительной, тоскливой пустыне. И вот тут ты обнаруживаешь, что там, в этой пустыне, в которую превратился мир, – творить невозможно. Там просто не из чего творить…
Я вывернулась из-под локтя Погодиной и рванула к двери. Катька мне, впрочем, особенно не препятствовала.
– Думаешь, это не про тебя? – крикнула она мне в спину. – Не надейся! Ты не особенная!
Я обернулась в дверях и закричала:
– Можете меня выгонять! Пожалуйста! Я все равно не перестану заниматься Чистым Творчеством!
Погодина за мной не погналась. Неприязненно глядя, сказала:
– Давай, давай. Увидишь, что будет. Просто так ничего не запрещают. Один раз сошло с рук, второй, а на третий не проскочит. Говорят, лет десять назад был в нашем училище один такой… экспериментатор. Решил, что весь мир ему подвластен. А в один прекрасный день просто исчез. Его искали всей школой, конечно, но ни в одном из доменов не нашли. Понимаешь, что это значит?
– И что?
– Что он умер! Самым реальным образом!
– А мне наплевать. Я мастер реальности и навсегда им останусь! – гордо сказала я и выскочила на улицу, хлопнув дверью, чтобы последнее слово осталось за мной.
3
Геля выращивает в парке лотос. Ей еще раз предсказывают будущее
Я перешла через мост на Елагин остров, сразу свернула налево и пошагала напрямик, игнорируя дорожки. Мой путь лежал к некоему пруду, расположенному в самой середине парка. Посреди пруда был остров, абсолютно дикий. Деревьев и прочей растительности там было столько, что прибрежные кусты едва не падали в воду. Этот остров много лет назад облюбовали для пленэра реалисты. Еще издалека я услышала доносящийся из зарослей резкий голос Антонины. Между деревьями мелькали чьи-то силуэты. К нависающей над прудом черемухе была привязана лодка, на которой реалисты переплыли на остров.
Несколько минут я бесцельно болталась по берегу, а потом смущенно окликнула какую-то парочку на проплывающей мимо лодке, попросив переправить меня на остров. Парочка согласилась. Все три минуты, пока длилась переправа, я думала, как объясню Антонине свое присутствие. А ну как она мне скажет: а вы, девушка, кто такая и что здесь делаете? Вряд ли, конечно, но с формальной точки зрения…
Не успела я сойти на берег, как тут же натолкнулась на всю компанию, расположившуюся на полянке среди кустов. Как я и ожидала, компания была разновозрастной, из моей бывшей группы – никого. В тот момент, когда я выходила из кустов, реалисты один за другим покидали полянку, что-то унося в руках, а Антонина раздавала им прощальные напутствия. Увидев ее, я попятилась в кусты, но она меня уже заметила и помахала рукой, предлагая подойти.
Вся моя храбрость улетучилась. Краснея, я открыла рот, чтобы соврать, как я тут случайно очутилась, но Антонина молча протянула холстяной мешочек.
– Засунь туда руку, – велела она.
– Зачем? – опешила я.
– Давай, давай, не тяни.
Я с опаской сунула руку в горловину. Судя по тому, что я нащупала, в мешке были какие-то разнокалиберные зерна.
– Достань одно зерно, – поступила следующая команда. – Достала? Покажи. Так, понятно. Ну, выбери себе место и иди работай.
Не успела я опомниться, как Антонина уже почесала куда-то в заросли и скрылась из виду. На моей ладони осталось лежать семечко. С виду – обычное семечко подсолнуха, и абсолютно ничего особенного в нем не было. Я сшелушила черную шкурку и попробовала ядрышко на зуб. Подсолнух подсолнухом… И что дальше? В задумчивости доев семечко, я огляделась по сторонам и вскоре приметила у пруда чью-то белобрысую макушку.
– Эй, чего делать-то надо? – громким шепотом спросила я обладателя макушки. Тот поднял голову и оказался маленьким большеглазым мальчиком лет десяти – наверно, первогодком. Вид у него был тоже слегка растерянный.
– Надо из семечка чего-нибудь вырастить, – полушепотом ответил он.
«Опаньки!» – подумала я, глядя на прилипшую к ладони шелуху.
– А у меня ничего не получается! – жалобно сообщил мальчишка. – Не хочет расти, подлюка!
Я продралась через кусты и уселась на травянистом берегу пруда рядом с малолетним реалистом.
– Ты не знаешь, от какого это растения? – несчастным голосом спросил он, демонстрируя мне свое зерно. Зерно выглядело крайне экзотически: засохший двудольный стручок кирпичного цвета с синей полоской посередине.
– Может, это баобаб? – предположила я. Мальчишка шмыгнул носом:
– Я полчаса тут сижу, а из него ничего не выросло. Лучше бы мне досталось что-нибудь простое, вроде гороха…
– Я бы тебе предложила поменяться семенами, но увы: меняться уже нечем, – сказала я, возвращая стручок.
Мальчик с ненавистью на него уставился.
– Сейчас разберемся, – утешила его я. – Как тебя зовут?
– Андрей.
– А меня Геля. Дай-ка мне его еще раз.
Держа стручок на раскрытой ладони, я уставилась на него, представляя, как он темнеет, набухает, лопается пополам… как пробивается толстый белый росток, вытягивается и наливается зеленью… По моему мнению, именно так должно появляться на свет любое растение. Но, очевидно, это было семечко особой породы. Прошло минут пять, я вся взмокла от мысленных усилий, но семечко даже не шелохнулось.
– Ничего не получится, – снова завел свою песню заскучавший Андрюша. – Я так уже пробовал. Оно меня не слышит.
– В смысле – «не слышит»?
– Антонина Николаевна перед уроком говорила: загляните в ваше семечко, в нем уже все есть. Главное – чтобы оно вас услышало.
– Может, не услышало, а послушалось?
