Синайский гобелен - Уитмор Эдвард (электронная книга txt) 📗
Потом, весной 1995-го, Тед позвонил мне в Нью-Йорк. Может ли он зайти ко мне в офис сегодня? Я предположил, что он принесет мне долгожданный новый роман (со времен «Иерихонской мозаики» уже были два фальстарта). Вместо этого он сказал мне, что умирает от рака простаты. Не соглашусь ли я быть его литературным душеприказчиком? Примерно за год до того Теду поставили диагноз. Время для операции было упущено. Его доктор прописал ему гормоны и прочее лечение, и у него началась ремиссия, — но теперь пошли метастазы. Меньше чем через шесть месяцев, в августе, он был мертв. То были ужасные для него месяцы. И все же в последние недели и дни, когда он то терял сознание, то снова приходил в себя, за ним ухаживали «его женщины», одна из которых, Кэрол, вернулась в его жизнь после почти двадцатилетней разлуки.
После тихой, трогательной службы в Дорсетской объединенной церкви были устроены поминки — на широкой лужайке перед фамильным домом, бывшим «дачей» для Теда в последние десять лет его жизни. Там и сошлись несопоставимые части мира Теда, может быть, впервые: там была его семья, две его сестры и два брата с супругами, племянники и племянницы с собственными семьями (но не было ни его жен, ни дочерей, прилетавших в Нью-Йорк, чтобы проститься с отцом, которого едва знали, на смертном одре), там были соседи, друзья по Йелю и пара коллег из линдсеевской администрации. А как насчет «призраков прошлого»? Не могу ручаться, но восемь йельских «призраков», члены «Скролл-энд-ки» 1955 года, были точно. Энн и Кэрол тоже были. Они стали союзницами, ухаживая за Тедом в те последние горькие дни.
Иерусалим и Дорсет. Прекрасный Священный город на скале, глядящий сверху на выжженную серо-коричневую пустыню. Город с тысячелетней историей, раздираемый неистовой борьбой величайших империй и трех самых стойких, насущных религий, данных человеку Богом. И зеленая долина и Вермонте (заснеженная зимой и по колено в грязи — весной), где между пологих отрогов Зеленых гор угнездился Дорсет: в свое время — одна из колыбелей Революции и американской демократии, а затем — процветающее сообщество фермеров и мелких промышленников; в этом месте время не двигалось с начала двадцатого века. Иерусалиму были посвящены мечты и книги Уитмора, Дорсет же был тихой гаванью, давшей ему возможность мечтать и писать в последние десять лет жизни.
Наконец Тед вернулся домой, в Новую Англию. Это было долгое путешествие: Портленд, Нью-Хейвен, Япония, Италия, Греция, Крит, Иерусалим, Нью-Йорк и вот теперь — Дорсет, штат Вермонт. В пути он завел много друзей, он был не особенно хорошим мужем и отцом и многих разочаровал. Но постепенно обрел свой авторский голос, написал свои романы и влюбился в Иерусалим. Мне хочется думать, что Тед умер, мечтая о своем любимом Священном городе. В некотором смысле он был заодно с каменотесом/средневековым рыцарем/торговцем древностями Хадж Гаруном. Ведь Уитмор был вечно странствующим рыцарем, который «расцвел» в Йеле пятидесятых, «увял» в ЦРУ в шестидесятые, а потом создал из себя чудесного писателя с уникальным авторским голосом. Голос мистика, который впитал лучшее из иудаизма, христианства и мусульманства. Его прадед-священник и его прабабка-писательница могли бы одинаково им гордиться. Дух его мирно покоится в Дорсете, штат Вермонт.
Томас С. Уоллес
Нью-Йорк, июнь 2000
Часть 1
Глава 1
Стронгбоу
Прямо перед собой он держал наготове средневековую пику двенадцати футов длиной, тяжелую и зловещую.
Сей арабский ли еврей, еврейский ли араб, владевший в середине столетия всем Ближним Востоком, провел свое детство так же, как и все его английские предки на протяжении шестисот пятидесяти лет.
В фамильном имении на юге Англии его учили растить цветы, и прежде прочего розы. Его родители умерли, когда он пребывал в совсем еще нежном возрасте, и в имение съехались дядюшки и тетушки, чтобы растить его самого. В положенный срок ему предстояло обрести свой титул и стать двадцать девятым по счету Плантагенетом Стронгбоу, то есть очередным герцогом Дорсетским, не больше и не меньше.
Ибо, судя по всему, в стенах дома Стронгбоу надолго и всерьез поселился злой рок. Когда-то, году примерно в 1170-м, кто-то из их рода участвовал в покорении восточной Ирландии, за что и получил дворянский титул. С той поры семейная история продвигалась вперед аккуратными и схожими между собой как две капли воды отрезками. Неразбериха закончилась и канула в Лету. На смену ей пришли однообразие и порядок.
Старший сын каждого следующего поколения в день своего совершеннолетия неизменно женился и становился новым лордом. Супруга его, всегда из столь же состоятельной семьи, непременно разделяла его страсть к цветам. Через равные промежутки времени на свет появлялись дети, числом пять или шесть, мальчиков и девочек приблизительно поровну. К тому времени герцог с герцогиней доживали до тридцати или около того и внезапно умирали оба от несчастной случайности.
Случайности эти обыкновенно бывали глупыми. К примеру, засидевшись заполночь и упившись сверх меры ставленым медом, герцогская чета могла уснуть и среди ночи свалиться в камин. Или, ловя форель в ручье, задремать и утонуть в таком месте, где и воды-то едва по колено.
Они могли встать из-за завтрака, чтобы проследить полет запорхнувшей к ним бабочки, и перевалиться через балконные перила. А могли по рассеянности проглотить бараний мосол и задохнуться насмерть. Или даже умереть от кровоизлияния в области таза, полученного от средневековых доспехов, надетых, дабы разнообразить любовные утехи.
Во всех случаях оба супруга умирали по достижении примерно тридцатилетнего возраста, предоставив младшим братьям и сестрам покойного лорда возможность вернуться в имение и воспитывать пять или шесть племянников и племянниц.
По семейной традиции младшие братья и сестры, не сильно различавшиеся по возрасту, в брак не вступали и охотно съезжались в родное поместье, вспомнить детство и насладиться обществом друг друга. Незадолго до Рождества они собирались в большом банкетном зале на двенадцатидневное празднество, именуемое фамильной игрой — традиционное состязание, для которого зал освобождали от мебели, — и делились на две команды; задачей каждой команды было доставить атласную подушечку в противоположный конец зала.
В течение первого часа каждого дня игры дозволялись жесткие захваты, отсюда и тактика: жесткого захвата гениталий игрока соперничающей команды было вполне достаточно, чтобы остановить продвижение подушки и развернуть новое сражение за обладание ею.
В подобных условиях, несмотря на богатство и на врожденную страсть к цветам, вряд ли кто из герцогов Дорсетских смог бы добиться в этом мире чего-то сколько-нибудь примечательного, даже если бы герцоги Дорсетские время от времени преодолевали порог тридцатилетия; чего, впрочем, никогда не случалось.
С конца двенадцатого и до начала девятнадцатого века один за другим Плантагенеты Стронгбоу вырастали, храня прочные знания о разведении роз и смутные воспоминания о родителях, учились фамильной игре, наблюдая за дядюшками и тетушками, мужали, производили на свет наследника и новый выводок тетушек и дядюшек, после чего становились жертвой очередного нелепого случая, укрепляя тем самым сложившуюся семейную традицию, которая и оставалась их единственным приношением Богу, человечеству и Англии.
Оставались до тех пор, пока в 1819 году, в год появления на свет королевы Виктории, в Дорсете не родился наследник титула, совершенно не похожий на предыдущих. Возможно, причиной подобного отклонения от нормы стала генетическая мутация; возможно — тяжкое заболевание, которое будущий герцог перенес в возрасте одиннадцати лет. Во всяком случае, этому хрупкому мальчику суждено было однажды покончить с шестисотпятидесятилетней безмятежной рутиной рода Стронгбоу и стать удивительнейшим из путешественников своей страны.
