Кровавые сны - Блейк Станислав (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
– До совершеннолетия Феликса все наше недвижимое имущество, склады вместе со всем описанным содержимым, домашний скарб и скот пусть находятся в распоряжении моей возлюбленной Амброзии, – ласковый взгляд светло-серых глаз умирающего задержался на женщине, которая искривила губы, чтобы не разрыдаться, и поправила белый чепец. А ван Бролин продолжал: – Оба корабля, принадлежащих мне, «Эразмус» и «Меркурий», передаю в распоряжение находящегося здесь Виллема Баренца. Половину доходов от перевозок и всех иных морских предприятий пусть вносит он в антверпенское отделение генуэзского банка Святого Георгия, где откроет счет на имя Феликса ван Бролина, совершеннолетие которого исполнится через 9 лет.
Несколько глубоких вдохов помогли Якобу восстановить дыхание, он попросил воды, а после продолжил:
– Тебе, Феликс, нужно учиться, чтобы в назначенное время поступить в Левенский университет на курс канонического права. Знай, что если не в мореплавании суждено тебе найти призвание, то душа моя возрадуется, видя твое будущее на посту городского советника, либо судьи, в общем, на почетной и прибыльной должности, отцом семейства и всеми уважаемым человеком. Лишь одного стерегись, мой возлюбленный сын – воинской доли, ибо сказал наш великий земляк Эразм из Роттердама, что война, столь всеми прославляемая, ведется дармоедами, сводниками, ворами, убийцами, тупыми мужланами, не расплатившимися должниками и тому подобными подонками общества, но отнюдь не просвещенными философами. А более всего, мальчик мой, я мечтаю о твоем жизненном пути, направляемом любовью, освещаемом разумом, а там где правит разум – не место войне и смуте.
Маленький Феликс вновь не знал, следует ли ему сказать что-то, и поэтому, когда отец замолчал, не проронил ни слова. Мать увела его в детскую комнату, где оставила одного, и Феликс, покинутый всеми, плакал, пока не заснул. А наутро ему сказали, что отца больше нет.
Следующее воспоминание Феликса относилось к тому дню, когда в кофейню, которую содержала Амброзия ван Бролин на паях с теткой Феликса по отцу, внезапно вошли несколько важных и богато одетых господ во главе с высоким красавцем, перед которым склонились в поклоне мать и тетушка Марта, а посетители, сидевшие за столами, повставали, всем видом выражая почтение.
– Говорят, здесь подают напиток, после которого можно скакать без устали день и ночь, – с улыбкой произнес этот красивый человек, широкоплечий, с гордой прямой осанкой, чей висящий на поясе кинжал, украшенный драгоценными камнями, вмиг привлек живейшее внимание Феликса.
– Для нас величайшая честь предложить вам его, ваше сиятельство бургграф! – сказала тетка Марта, и обе женщины попятились к жаровне, чтобы не повернуться к знатному посетителю спиной.
– Присядем, господа, – сказал этот человек, подавая пример и усаживаясь за самый большой стол, и его спутники устроились рядом с ним. Феликс, на которого никто не обращал внимания, осмелев, приблизился к гостям и незаметно дотронулся до рукоятки кинжала.
– Похоже, храбрый воин вырастет из юноши, которому так понравился твой кинжал, Биллем! – молодой человек в синем бархатном берете с огромным оранжевым пером вдруг прервал своим восклицанием разговор за столом, и восемь или десять пар глаз внезапно сосредоточились на Феликсе.
Мальчик отступил на шаг, спрятал за спину руки, потупился, всем видом выражая признание вины.
– Ты сын хозяйки, малыш? – улыбнулся тот, кого назвали Виллемом.
– Да, – тихо произнес Феликс, но при этом поднял голову, без боязни глядя на взрослых мужчин желто-зелеными глазами.
– Следует говорить «Да, Ваше Сиятельство», – наставительно сказал высоколобый господин, чья голова, казалось, лежала на блюде накрахмаленных брыжей.
– Филипп, не будь таким строгим к будущему рыцарю, – сказал Биллем. – Ты ведь хочешь быть рыцарем, малыш?
– Я хочу стать капитаном корабля, Ваше сиятельство, как мой отец, – молвил юный ван Бролин, которому понравился приветливый Биллем.
– Он сын вашего верного подданного, зеландского капитана Якоба ван Бролина, ваше сиятельство, – мать сгрузила с подноса несколько чашек фарфора с дымящимся темно-коричневым напитком. – А я вдова и мать этого мальчика.
– Он погиб в прошлом году, когда разоряли церкви? – припомнил Биллем. – Если я не ошибаюсь, во Флиссингене?
– Строго говоря, капитан ван Бролин скончался в собственной постели, – напомнил высоколобый. – Он пытался помешать погромщикам, и его сердце не выдержало.
– Я знал капитана Якоба, – пробасил богато одетый здоровяк, бородатый, похожий на добродушного медведя. – Это был муж великого достоинства и отваги. Я сам придерживаюсь догматов Кальвина, однако в тот день встать рядом со старым ван Бролином было бы честью для меня.
– Замечательно сказано, граф, – одобрительно кивнул высоколобый.
– А я не помню его, – сказал юноша с оранжевым пером и такой же перевязью.
– Ты, Людвиг, в Германии провел времени раз в десять больше, чем во Фландрии, – заметил Биллем. – Откуда тебе помнить наших достойных моряков? Во всяком случае, я вижу теперь того, кто когда-нибудь, как его отец, встанет за штурвал и поведет наш флот к далеким берегам.
Снова все посмотрели на Феликса, и это внимание смутило мальчика, пока он не заметил, что мать его взволнована сильнее обычного и, вроде бы, хочет что-то сказать. Она, в самом деле, открыла рот, но произнесла не то, что собиралась вначале:
– Я сделала напиток таким, как обычно для господина де Сент-Альдегонде. Если кому-то захочется более сладкий, я добавлю сахара в чашку.
– Спасибо, добрая женщина, – сказал Биллем, отпивая. – Очень непривычный вкус, и я, право, не знаю, хочу ли я каких-то изменений в нем, или нет. Ваши прекрасные чашки ведь из мастерской Гвидо де Савино, не так ли?
– Да, ваше сиятельство, мы работаем с Гвидо уже много лет, – улыбнулась хозяйка. – Чашки бывает, бьются, и, в отличие от частных покупателей фарфора, мы такие клиенты, которые приносят мэтру де Савино постоянный доход.
– Чудесный, немыслимый город, – задумчиво произнес Биллем, – в нем каждый может найти все лучшее, что произведено руками людей, а, если еще вспомнить самую большую в мире типографию моего любезного Кристофера Плантена, то и все, что явила миру человеческая мысль. Как жаль расставаться с Антверпеном!
– Ваше сиятельство, – решилась Амброзия ван Бролин, видя благосклонность бургграфа, – с вашего позволения, можно ли спросить…
– Спросите меня, – вмешался тот, которого назвали Людвигом. – С радостью отвечу прекрасной хозяйке, прибывшей из невероятной дали, чтобы украсить собой Антверпен.
– Спасибо, ваша светлость, – улыбнулась Амброзия, сверкнув диким черным глазом. Похоже, любезность вельмож помогла ей перестать волноваться. – Вы ведь покидаете Антверпен, а сюда идут имперские войска. Что ждет нас, простых жителей, что ждет Брабант, Зеландию и все Нижние Земли?
На некоторое время в кофейне воцарилась тишина, нарушаемая только звуками глотков и доносившейся снаружи возней слуг и верховых лошадей у коновязи.
– Мы остаемся верными подданными нашего возлюбленного короля, – сухо сказал Биллем, отодвинув от себя недопитую чашку. – Не думаю, что горожанам следует чего-либо опасаться, если они ходят к мессе. Повесьте на стены еще пару-тройку картин с сюжетами из житий святых, и, полагаю, здесь отбоя не будет от офицеров маршала де Толедо.
– Спасибо за угощение, любезная хозяйка, – Биллем встал, и свита его тут же поднялась со своих мест. – Если среди ваших друзей имеются те, кто полагают римского понтифика обычным человеком, а не наместником святого Петра, то лучше им будет последовать моему примеру.
Кофейня опустела, Амброзия пересчитывала серебряные монеты, оставленные ей одним из свитских, а шестилетний Феликс подошел к матери и деликатно подергал ее за передник, чтобы обратить на себя внимание. Госпожа ван Бролин закончила пересчет и посмотрела на единственного сына.
– Кто были эти люди, матушка? – поинтересовался Феликс.
