Чужая корона - Булыга Сергей Алексеевич (первая книга txt) 📗
Да там и на поверхности дрыгвы полным-полно различных змей, ящериц, пиявок, жаб и прочей нечисти. Правда, ядовитых среди них не так уж и много, да к тому же местный люд к тем ядам почти нечувствителен, а посему наши путники особого внимания на подобную живность не обращали. Иное дело — это опасение попасть в бездонную трясину. Тут все трое путников при каждом шаге проявляли предельную осторожность. Час или, может, даже два они двигались в полнейшем молчании.
Потом, когда места пошли немного посуше, Цимох как бы исподволь, без особого вроде бы умысла, заговорил. Вначале он, ни к кому конкретно не обращаясь, словно сам с собою беседуя, вспомнил некоторые случаи, происходившие с ним в этих же примерно местах — эти случаи, к слову сказать, были довольно пустяшные, — а уж потом только, от раза к разу, тема его беседы самого с собой стала все более и более приближаться к Цмоку, а тон этих воспоминаний становился все мрачней и мрачней… и в итоге все кончилось тем, что старый полесовщик рассказал — в очень зловещих и, надо отдать ему должное, в довольно-таки красочных выражениях — историю о том, кто такой Цмок, и что такое пуща, дрыгва, и откуда взялись живущие здесь, то есть там, в пуще, люди. История эта очень древняя и для тех мест общеизвестная, ничего нового Цимох к ней не прибавил, в таком виде и пан Михал и Змицер слыхали ее великое множество раз, так что слушать ее им было неинтересно, даже, скорее, просто неприятно, ибо уж очень неподходящее было Цимохом выбрано место для подобного рассказа. Но, тем не менее, пан Михал молчал, не перебивал старика. Более того, пан Михал, казалось, вообще не обращал на его слова никакого внимания. Иное дело его слуга Змицер. Тот чем больше слушал, тем больше мрачнел.
И было отчего! Ибо вкратце суть этого тамошнего дикого поверья о Цмоке сводилась к следующему…
Нет! Прежде всего надо учесть то обстоятельство, что все это они воспринимают очень и очень серьезно. Ибо хотя они, жители тех далеких мест, расположенных на самом краю цивилизованного мира, формально и являются нашими с вами единоверцами, однако в душе своей они остались такими же закоренелыми язычниками, какими были их далекие предки в незапамятно давние времена. Поэтому многое в этом мире они воспринимают совсем иначе, нежели мы. Это, в частности, касается и такого основополагающего явления, как Сотворение Мира. По этому поводу у них имеется великое множество самых невероятных, с точки зрения здравого смысла, легенд или, точнее, басен. И вот одна из таких басен как раз и касается интересующего нас Цмока. Опуская ненужные длинноты и варварские красоты стиля, изложим только ее суть. Итак, после того, как Господь Бог создал земную твердь, на месте тамошней приграничной державы было море, ибо Бог так хотел. В скобках отметим, что и действительно, согласно последним научным изысканиям, эта дикая гипотеза во многом подтверждается, к примеру, сравнительным анализом почв, некоторыми весьма любопытными геологическими находками, а также немалым числом и других, трудно опровержимых фактов.
Но я отвлекаюсь. Итак, Бог так хотел, и на месте нынешней приграничной державы изначально простиралось довольно-таки обширное море. В нем водилось много рыбы. Водился в том море и Цмок, этакая персонификация всеобщего злого начала. Цмок был очень прожорлив, а посему вскоре сожрал в том море всю тамошнюю рыбу. Тогда, в поисках дальнейшего пропитания, Цмок решил выбраться на сушу и ничего умнее не придумал, как поднять дно морское наверх и таким образом создать новую сушу. Абсурд! Ведь если в море ничего живого, то есть съедобного, и так уже не было, то что он, Цмок, мог теперь отыскать на его дне, превращенном им в сушу? Однако тамошние жители над подобным алогизмом не задумываются. Вместо этого они тупо, настойчиво твердят: вот, мол, почему на нашей земле так много озер и болот — это оттого, что все это раньше было морским дном. И свято верят в это. Дикари! О том, что подобная сильная заболоченность почвы есть последствие ледникового периода, они и представить себе не могут. Вместо этого они твердят: наша земля не Божья, но Цмокова, ибо это он, Цмок, поднял нашу землю со дна моря, он и сейчас нашу землю поддерживает, не дает ей вновь опуститься на дно, так что живем мы единственно Цмоковыми стараниями, а Богу наша земля не нужна, Бог ее не создавал и создавать не собирался, она ему чужая, и потому, как только его, Цмока, не станет, Бог снова нашу землю на дно морское опустит. Вот так, не больше и не меньше! Ну и, конечно, из всего вышеизложенного тамошние жители делают весьма логичный на их взгляд вывод: пока жив Цмок, будут живы и они. По крайней мере, у них и их потомков будет своя земля. А не станет Цмока, так у них немедленно начнется стремительное опускание суши, местный потоп, тектонический сдвиг весьма катастрофического характера — и основная часть населения, без всякого сомнения, погибнет, а те немногие счастливчики, которым удастся спастись, останутся без крова и без родины. Что ж, в той системе координат, в которой все это замыслено, вывод вполне резонный.
Примерно такой же вывод — только в корявых, диких выражениях — сделал в конце своей речи и старый полесовщик. А напоследок, для большего, надо полагать, воспитательного эффекта, он еще и добавил:
— И все это из-за тебя будет, паночек! Из-за тех чучел тамтэйших!
— Да почему это из-за меня? — наигранно удивился пан Михал. — Не я, а ты всему виной. Я разве бы когда Цмока один нашел бы? Нет! А это ты меня ведешь — тебе потом и отвечать!
Цимоху эта шутка очень не понравилась. Он по- волчьи сдвинул брови и хотел было уже что-то сказать — без всякого сомнения, одну из своих нелепых варварских угроз…
Но вдруг, что-то почуяв, он замер, прислушался, потом сделал своим спутникам весьма красноречивый знак рукой, чтоб они затаились, а сам легко и тихо, словно призрак, прошел несколько шагов вперед, затем так же бесшумно отвел одну из веток в сторону, привстал на цыпочки, вытянул шею…
И снова замер. Потом, спустя не такое уже и продолжительное время, он, не оборачиваясь, опять же красноречивым движением руки пригласил Михала и Змицера подойти к нему поближе.
Те подошли. Глянули Цимоху через плечо…
И увидели Цмока! Выглядел тот Цмок совершенно таким, каким его и описывал старый полесовщик, ссылаясь на последнюю с ним встречу. То есть был тот цмок обычным — если можно так сказать, — обычным серым приземистым ящером в пять-шесть шагов длиной, с острой гребенчатой спиной, отвратительной зубастой пастью, маленькими красными глазками…
Нет, эти глазки они рассмотрели потом, а поначалу Цмок не смотрел в их сторону. Он вообще никуда не смотрел, а мирно дремал на поляне, нежась под лучами теплого вечернего солнца. Цмок лежал на голой земле, потому что травы там почти что не было. Не было там и деревьев, не было и кустов. Поэтому то место и называлось старыми вырубками. Хотя никто там никогда ничего не рубил — там изначально, возможно, с самого Дня Творения ничего не росло.
— Тощий какой, — тихо сказал пан Михал.
— Ага, — согласился Цимох. — Значит, голодный, — и нехорошо усмехнулся.
— Ну, ты! — резко сказал пан Михал.
Услышав это восклицание, ящер мгновенно поднял голову и посмотрел на людей. Вот тут-то они и увидели его маленькие красные глазки. Глазки были очень злобные.
— Змицер! — сказал пан Михал.
Змицер подал ему аркебуз. Аркебуз был не фитильный, а новомодный, кремневый, поэтому пан Михал, взяв его в руки, сразу почувствовал себе уверенней и приказал Цимоху:
— Веди! Не бойся, я стрелять не буду. Первым не буду, я сказал!
— Ну, пан! — сказал Цимох. — Я-то чего, я уже старый, мне все равно. Пойдем!
И они, все трое, вышли из-за кустов. До ящера — или до Цмока? — было шагов пятьдесят, не больше. Земля у них под ногами казалась довольно сухой, то есть надежной. И места вокруг было много, так что, в случае чего, было куда бежать.
Однако такой необходимости пока что даже не предвиделось. Ящер, не выказывая ни малейших признаков агрессивности, лежал в своей прежней ленивой позе и, если можно так выразиться, без особого интереса наблюдал за людьми, которые, выстроившись в ряд, медленно, чтоб не спугнуть (или самим не напугаться?), приближались к нему. По центру шел пан Михал, Цимох слева, а Змицер справа от него. Аркебуз пан Михал держал наготове, наперевес перед собой. Когда до Цмока оставалось шагов тридцать, Цимох тихо сказал:
