Вор (ЛП) - Крэбтри Эйне (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
является ее опекуном уже шесть лет, и у них никогда не было машины. Так же, как она
никогда не была за пределами Токио, и не ходила в настоящую школу. Насколько ей
известно, Габриэль никогда не открыл бы кафе, несмотря на его притязание о знании про
них все. Токио в Алабаму? Серьезно?
— Почему мы здесь? — в отчаянии спросила она, уже в миллионный раз за
сегодня.
— Для контроля за вандализмом, — ответил он.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
— Спроси меня позже, — произнес Габриэль.
Она скрестила руки на груди.
— Сейчас уже позже?
— Нет, — с непоколебимо хорошим настроением ответил он. — Ну же, давай
посмотрим, как много строительная бригада успела сделать внутри.
— Ты в хорошем настроении, — прокомментировала она угрюмо.
— Я люблю этот город, — ответил он, направляясь к входной двери.
«Город», по мнению Камиллы, едва ли мог зваться таковым.
Габриэль утверждал, что Хэйвенвуд довольно большой, но после того, как их
самолет совершил посадку, они проехали утешительный свет эстакады и оказались на
извилистой двухполосной дороге. Дороги, удаляющиеся от шоссе, изгибались и
извивались, пересекая засаженные поля и недавно построенные подразделения. Деревья
были везде. Хотя она видела и небольшие горы на горизонте, участок шоссе с
церковью/кафе располагался на равнине, гораздо большей, чем Камилла привыкла видеть.
Камилла привыкла. Она никогда не была окружена таким количеством деревьев на такой
концентрированной территории. И среди таких высоких, устоявшихся, наползающих со
всех сторон… нависающих над дорогой…она чувствовала клаустрофобию. Если говорить
о доме, в Токио, деревья в Японии были красивыми и тонкими, распланировано
размещенные в садах и парках в связи с ценностью и ограниченностью пространства.
Деревья были главным украшением — произведением искусства. Здесь же чувствовалось,
что деревья — законные владельцы земли, армия, которая восстанавливается так же
быстро, как ее сокращают.
Хотя листья уже начали опадать, желто-красное полотно все еще мелькало перед
глазами. Камилла сравнивала листья с синяками. Цвета напоминали ей о безнадежной
битве с приходящей зимой — грустной, но в то же время смелой, а потому и красивой.
Хотя, учитывая жару, которая стояла в ноябре, было достаточно сложно представить здесь
зиму.
Камилла не обращала внимания на здания с тщательно разработанным дизайном и
упорядоченной архитектурой. Ей сейчас так не хватало утешительной суеты плотного
мегаполиса. Еще один фактор к списку вещей, который вызывал отчуждение.
Странность была в том, что впервые в жизни, она не выглядела чужой. Ее родители
были шотландцами; ее золотые вьющиеся волосы и зеленые глаза не так уж и
распространены в Японии, где она родилась. Там она была объектом любопытства,
несмотря на то, что вела она себя как настоящая японка. В отличие от Габриэля…
Никто, кто встречал их, не спрашивал, действительно ли Габриэль ее отец. И так
было очевидно, что нет. Ему было около тридцати, но выглядел он моложе своих лет.
Несмотря на его безукоризненный английский, он был определенно японцем: не очень
высок, с раскосыми любознательными глазами и прямыми черными волосами, которые
будь бы на дюйм длиннее, можно было бы собрать в хвост. И хоть он и выглядел как
японец, но не скрывал свою неприязнь к стране, на протяжении всех тех шести лет, когда
был опекуном. Он отрекся от суши материка, раздражался по поводу языка (его японский
был таким же проблемным, как и ее английский) и ненавидел еду.
— В Японии вся еда на вкус как морская вода, — часто говорил он.
Он никогда не рассказывал Камилле откуда родом, но, видя его отношение к
английскому, она была почти уверена, что он американец. В конце концов, об этом городе
он уже прожужжал ей все уши.
Габриэль открыл входную дверь, и Камилла зашла в здание вслед за ним. Они
оставили дверь открытой, чтобы хоть так сюда попадал воздух — центральная вентиляция
еще не была восстановлена. Незавершенное строительство было везде. Фасад дома все
еще выглядел как небольшое святилище храма с колоннами и витражами, но скамьи уже
наконец-таки убрали. Козлы и листы гипсокартона всё еще находились здесь, но в
конечном итоге, появятся столы и стулья, а также ковры, застилающие каменный пол. Тут
много пространства, на потолке специальная ниша, в которую встроены софиты из
цветного стекла. На первом этаже будет прилавок и, собственно, кафе. На втором — их
комнаты. Первоначально они служили комнатами для священника, так что не нуждались в
большом обновлении. За исключением, водопровода, который нужно проводить повторно.
И крыши, которую нужно починить. И порванных ковров. Видимо, под двумя
отвратительными зелеными коврами должен быть отполированный деревянный пол. А
также тут были груды старого хлама, от которого еще предстояло очистить шкафы. Да-а.
Не так уж и много обновлений.
Но внизу, в святилище, то есть в столовой, строительные работы шли куда лучше,
полагала она.
Габриэль был в восторге.
— Вот здесь будем готовить чай и кофе, — он указал, где именно. — Вид будет
лучше, когда прибудут столешницы. Прилавок и кассу поставим здесь. Нужно еще
подождать, пока установят стекло. Тут будет полно еды, которую ты не хочешь есть.
Камилла поморщилась.
— Всё, что ты собираешься делать, будет покрыто шоколадом, или карамелью, или
же вообще изначально сделано из сахара.
— Это пекарня, детка.
— Можно печь вещи без сахара, знаешь ли.
— Например?
— Например, пирог с карри, — это слоеный пирог с мясной начинкой. — Или
чука-человек.
— Китайские свиные булочки? Это далекий юг, Камилла. Никто не будет это есть.
— Откуда ты знаешь? — вызывающе спросила она. — И «далекий юг», —
последние слова она произнесла на английском, акцентировав на них внимание. — Что бы
это еще значило?
— Это то, где мы находимся. Это регион, который охватывает несколько штатов в
южно-восточной части США. А это означает две вещи. В общем-то, это означает кучу
всяких вещей, но я озаботился только двумя: во-первых, тут готовят лучшую в мире еду.
Это родина хороших и честных людей, которые понимают, что масло — это хорошо, бекон
— еще лучше, и нет никакого смысла в чае, если он не состоит на девяносто процентов из
сахара. Во-вторых, здесь никто не знает, что такое пирог с карри и даже, если ты
уговоришь кого-то попробовать его, тебе вежливо улыбнутся, из-за хороших южных манер
скажут, что он хорош, но никогда не закажут его снова.
— Я не знала об этом, — весело прозвучал женский голос в другой части церкви.
— Это кажется немного самонадеянным, так говорить.
Габриэль повернулся, и улыбка осветила его лицо.
— Шарлотта!
Шарлотта
была
женщиной
лет
тридцати,
среднего
роста,
средней
привлекательности и с неприлично длинными рыжими волосами, собранными в косу,
конец которой качался возле ее талии. Она светилась энтузиазмом, так же как и Габриэль.
Она поприветствовала его дружескими объятьями.
— Мне всё было интересно, когда же ты сюда вернешься, — воскликнула она. — И
я всё не верила, что кто-то купил старую епископальную церковь, но, знаешь, теперь я не
так уж и удивлена.
— Буду считать это комплиментом, — ответил он.
— Мистер Кацуро, — произнесла другая женщина, переступая порог. — Я была
бы рада приветствовать вас в Хэйвенвуде, но мне сказали, что это не первое ваше
пребывание здесь.
По правде говоря, в ее голосе не прозвучало ни капли радушия. Она ступала
осторожно, как будто ожидая, что здание вот-вот завалится. Она резко отличалась от
