Смиренные сестры Элурии - Кинг Стивен (читать книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
ГЛАВА 2
Таким путем возвращаться в реальный мир Роланду не доводилось. Приходить в себя после сильного удара (несколько раз случалось и такое) — это одно, пробуждаться от сна — другое. Тут он словно поднимался на поверхность из темных глубин.
Я умер, подумал он в какой-то момент… когда способность думать частично вернулась к нему. Умер и поднимаюсь в тот мир, где живут после жизни. Так и должно быть. А пение, которое я слышу… это поют мертвые души.
Чернильная тьма сменилась темной серостью грозовых облаков, затем молочной белизной тумана. Наконец туман начал рассеиваться, изредка сквозь него пробивались солнечные лучи. И все время ему казалось, что он поднимается, подхваченный мощным восходящим потоком.
Но вот ощущение это начало слабеть, яркий свет все сильнее давил на закрытые веки, и только тогда Роланд окончательно поверил, что он все-таки жив. И убедило его в этом стрекотание насекомых. Ибо слышал он не пение мертвых душ, не пение ангелов, о которых иногда рассказывали проповедники Иисуса-человека, а стрекотание насекомых. Маленьких, как сверчки, но таких сладкоголосых. Тех самых, которых он слышал у ворот Элурии.
С этой мыслью Роланд и открыл глаза.
И уверенность в том, что он жив, разом пошатнулась, ибо Роланд обнаружил, что висит между небом и землей в мире ослепительной белизны. Даже подумал, что парит в вышине между белоснежных облаков. Стрекотание насекомых обволакивало его со всех сторон. Слышал он и перезвон колоколов.
Он попытался повернуть голову и качнулся в неком подобии гамака, который тут же протестующе заскрипел. Стрекотание насекомых — точно так же стрекотали они в Гилеаде на закате дня, — ровное и размеренное, словно сбилось с ритма. И тут же в спине Роланда словно выросло дерево боли. Он понятия не имел, куда протянулись жгущие огнем ветви этого дерева, но ствол точно совпадал с его позвоночником. А особенно сильный болевой удар пришелся на одну из ног: оглушенный болью, стрелок даже не мог сказать, на какую именно. Должно быть, ту, по которой пришелся удар дубинки с гвоздями, подумал он. Боль отдалась и в голове. Прямо-таки не голова, а яйцо с разбитой скорлупой. Роланд вскрикнул и не поверил: каркающий звук, долетевший до ушей, сорвался с его губ. Вроде бы до него донесся и лай пса, которого он отогнал от убитого юноши, но скорее всего ему это лишь почудилось.
Я умираю? Я еще раз очнулся перед самой смертью?
Рука гладила его по лбу. Он ее чувствовал, но не видел: пальцы скользили по коже, останавливаясь, чтобы помассировать какую-то точку. Нежная рука, желанная, как стакан холодной воды в жаркий день. Он уже начал закрывать глаза, когда голову пронзила ужасная мысль: а если эта рука зеленая и принадлежит она тому чудищу в красной жилетке с болтающимися сиськами?
А если и принадлежит? Что ты можешь с этим поделать?
—Лежи тихо, парень. — Голос молодой женщины… может, даже девушки. Разумеется, первым делом Роланд подумал о Сюзан, девушке из Меджиса.
— Где… где…
— Лежи спокойно. Не шевелись. Еще нельзя. Боль в спине уже утихала, образ боли — дерево с огненными ветвями — остался, потому что его кожа пребывала в непрерывном движении, словно листья на ветру. Как такое могло быть?
Он отсек этот вопрос, отсек все вопросы, сосредоточившись лишь на миниатюрной прохладной руке, которая гладила его лоб.
— Успокойся, красавчик. Любовь Господа пребывает с тобой. Однако тебе сильно досталось. Лежи тихо. Лечись.
Пес перестал лаять (если до стрелка долетал-таки его лай), а вот скрип послышался вновь. Он напомнил Роланду об упряже… и о веревке, на которой вешают преступников. Но о последней думать как-то не хотелось.
Потом Роланд подумал о гамаке. Вспомнил, как еще мальчишкой видел мужчину, подвешенного над полом в комнатке ветеринара при конюшне за Большим дворцом. Конюх так обгорел, что его не могли положить на кровать. Он все-таки умер, но не сразу, и еще две ночи его крики оглашали конюшню.
Неужели я так обгорел, что меня положили в гамак?
Пальцы остановились на середине лба, разглаживая насупленные брови. Пальцы словно читали его мысли, выхватывая их нежными, мягкими подушечками.
— Если Бог пожелает, все у тебя будет в порядке, сэй, — успокоил его голос. — Но время принадлежит Богу, а не тебе.
Нет, возразил бы Роланд, если б смог. Время принадлежит Башне.
А потом он нырнул в глубину, опустившись туда так же легко, как и поднялся на поверхность, оставив наверху и нежную руку, и стрекотание насекомых, и перезвон колоколов.
В какой-то момент ему показалось, что он слышит голос девушки, возвысившийся от ярости или страха, а может, и от того, и от другого. «Нет! — воскликнула она. — Ты не можешь забрать эту вещь, и ты это знаешь! Иди своим путем и больше об этом не упоминай!»
Когда Роланд вновь пришел в сознание, сил у него не прибавилось, но соображать он стал лучше. Открыв глаза, он увидел, что находится отнюдь не среди облаков, однако первое ощущение белоснежной красоты, окружающей его со всех сторон, возникло и на этот раз. Никогда в жизни Роланд не попадал в такое прекрасное место… частично ему так казалось и потому, что он остался в живых, но, главным образом из-за царивших вокруг умиротворенности и покоя.
Роланд находился в огромном зале, длиннющем, с высоченным потолком. Когда он осторожно, очень осторожно повернул голову, то прикинул, что длина зала составляет никак не меньше двухсот ярдов. Ширина, конечно, значительно уступала длине, но теряющийся в вышине потолок создавал особое ощущение простора.
Впрочем, ни стен, ни потолка, к каким привык стрелок, и не было. Если огромный зал что-то напоминал, так это шатер. Над его головой солнечные лучи падали на вздымающиеся полотнища белого шелка. Их-то Роланд и принял за облака. А вот под шелковым пологом царил сумрак. Стены, также из белого шелка, под легким ветерком надувались, как паруса. Вдоль каждой стены на веревках висели колокола. Они соприкасались с шелком и мелодично позвякивали, когда шелковая стена меняла свое положение.
Широкий проход разделял длинный зал на две половины. С каждой стороны прохода стояли десятки кроватей, застеленных чистыми белыми простынями, с подушками в белых наволочках в изголовьях. По другую сторону прохода кроватей было не меньше сорока, все пустовали. Столько же стояло на стороне Роланда. Две были заняты, одна по правую руку стрелка. Этот человек…
Это же юноша, совсем мальчик. Тот, что лежал в желобе.
От этой мысли по рукам Роланда побежали мурашки. Он пристально всмотрелся в спящего юношу.
Не может быть. Ты еще не очухался, вот и все. Такого просто не может быть.
Однако и присмотревшись, Роланд не смог убедить себя в том, что ошибается. На кровати лежал юноша из желоба, возможно, больной (иначе что ему делать в таком месте), но уж никак не мертвый. Роланд видел, как поднимается и опускается его грудь, как пальцы иногда перебирают простыню.
Конечно, ты не успел как следует разглядеть его. Но после нескольких дней, проведенных в желобе с водой, его бы не признала и родная мать.
Но Роланд нашел и другое подтверждение своей догадки. На груди юноши поблескивал медальон. Перед тем как на Роланда напали зеленокожие, он снял медальон с тела этого юноши и сунул в карман. А теперь кто-то, скорее всего хозяева этого места, колдовскими чарами вернули юноше по имени Джеймс его прерванную жизнь, взяли медальон у Роланда и отдали законному владельцу.
Это сделала девушка с нежными, восхитительно прохладными руками? Не могла она подумать, что Роланд из тех, кто грабит мертвецов? Стрелку очень хотелось надеяться, что нет. Проще смириться с мыслью о том, что юношу воскресили из мертвых, чем выглядеть мародером в глазах этой чудесной девушки.
Дальше по проходу, отделенный от юноши и Роланда Дискейна десятком пустых кроватей, лежал третий пациент. На первый взгляд, в четыре раза старше юноши, в два раза старше стрелка. С длинной бородой, обильно тронутой сединой, загорелым, морщинистым лицом, мешками под глазами. По левой щеке через переносицу тянулась широкая темная полоса. Роланд решил, что это шрам. Бородач то ли спал, то ли был без сознания — Роланд слышал его храп — и висел в трех футах над кроватью, поддерживаемый сложной конструкцией из белых лент, поблескивающих в полумраке. Они перекрещивались, образуя восьмерки, которые облепили тело мужчины. Одет он был в белую больничную рубашку. Одна из лент проходила между его ягодицами, приподнимая мошонку и пенис. Ноги мужчины напоминали темные сучковатые ветки. Оставалось только гадать, во скольких они переломаны местах. И при этом они вроде бы двигались. Как такое могло быть, если мужчина лежал без сознания? Возможно, обман зрения, подумал Роланд, игра света и теней. Может, за движения ног он принимал колыхание рубашки. Или…
