Тростниковая птичка - Смайлер Ольга "Улыбающаяся" (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Впрочем… хотя бы в собственных мыслях можно уже перестать звать его отцом – все эти годы я запрещал себе называть его иначе, чтобы случайно не оговориться. Не отец – Эдвард, сын Эвана, глава рода Песчаных Котов. Человек, который дал мне жизнь.
До десяти лет я считал себя сыном Расмуса, хоть и был вылитой копией мамы, в отличие от остальных моих братьев и сестер, черноглазых и черноволосых, как Расмус. Мы жили в «мирном» поселке, где не селились воины, где ценились добрососедские отношения, чужаков было мало, а «доброжелателей» и вовсе не водилось. У нас была отличная, крепкая семья, и хоть отец и не был воином, но хороший мастер-оружейник может достойно обеспечить семью. Я любил сидеть в его мастерской, смотреть на его скупые, отточенные и от этого очень красивые движения, любил наблюдать, как преображается под его руками то, что он чинит или мастерит. Мама частенько не могла дозваться нас на ужин и тогда сама приходила в мастерскую, на ходу вытирая руки передником, и я видел, как вспыхивают глаза Расмуса, когда он видит ее фигуру в дверном проеме, и как она улыбается ему в ответ. Мне казалось, что так будет всегда, что я вырасту – и стану мастером, как Расмус, и буду сидеть рядом с ним за длинным столом.
Мир рухнул в такой ясный, теплый, весенний день месяца цветеня: мама, получив сообщение на бук, забеспокоилась, позвала меня, Терри, которому было восемь, и семилетнего Сибила, нашего младшего брата, выдала нам корзинки и лепешку с сыром и велела пойти в ближний лес, набрать ягод красники на пирог. Мы вернулись после обеда, довольные, перепачканные с ног до головы, с тяжелыми лукошками с ягодами и волосами, полными хвои, веточек и мусора. Всю дорогу мы представляли, как счастливо всплеснет руками и похвалит нас Уна и как Расмус поведет нас мыться в баню, а мы будем баловаться водой под его достаточно формальное ворчание. Но дом встретил нас тяжелым молчанием. Мы проскользнули через заднюю дверь на кухню, оставив добычу на веранде, и беспомощно замерли, не зная, что делать и пугаясь от неправильности происходящего – ни мамы, ни младших сестренок Лины и Ани, которые были слишком малы, чтобы обходиться без нее, в кухне не было.
– Сай, малыш, вы вернулись? – позвал меня из горницы мамин голос. С голосом мамы тоже было что-то не так – он не звенел, как обычно, колокольчиком, а казался каким-то надтреснутым. – Проходи сюда, сынок.
Я тщательно отер грязные ступни о половичок и пошел на голос. Первыми, кого я увидел в горнице, были Расмус и Уна. Лицо у мамы было заплаканным, а на скулах Расмуса ходили желваки, и он до побелевших костяшек стискивал кулаки. Это было страшно и очень неправильно. А потом я заметил чужака – в дорогой нарядной воинской одежде он казался лишним, инородным телом в нашем доме, и я впервые почувствовал ненависть, еще до того, как мама сказала:
– Сайгон, это твой отец, глава рода Песчаных Котов, воин Эдвард, сын Эвана. Теперь ты будешь жить с ним.
Я посмотрел в черные глаза воина, потом повернулся к нему спиной и впервые решился возразить матери:
– Я не хочу с ним ехать. Он злой. И он не мой отец – мой отец Расмус. Папа, ну скажи ему!
Расмус посмотрел мне в глаза, и взгляд его был затравленным – он никогда не лгал нам, и я знал, что сейчас он тоже не будет лгать, и эта правда будет болезненной.
– Это правда, Сайгон. Эдвард, сын Эвана, действительно твой отец. И тебе придется пойти с ним.
Я снова повернулся к воину, посмотрел ему прямо в глаза и ответил:
– Нет.
Щеку обожгло огнем – великий воин Эдвард, сын Эвана, дал пощечину своему десятилетнему бастарду, который решил отвергнуть проявленную к нему великую милость.
Из дома родителей меня пришлось выносить воинам отца, я цеплялся за маму, плакал навзрыд и кричал, что ненавижу всех. В машине я заснул, обессилев от слез, а когда проснулся, понял, что сделаю все, чтобы этот страшный человек, назвавшийся моим отцом, никогда не смог считать себя победителем.
Но для начала надо было выжить на новом месте. Мои новые соседи охотно просветили меня, что я – дитя греха моего отца и в то же время его проклятие, что моя мать ведьма, я никогда не стану воином, а еще, что я урод, потому что у меня светлые волосы, бледная кожа, слишком худое тело и серые глаза. Я дрался, сперва неумело, выступая скорее в роли мальчика для битья, отлеживался и снова лез в драку. Я больше не плакал – слезы кончились в тот день, когда меня увезли от мамы и Расмуса, и словно что-то внутри меня заледенело. Мачеха встретила меня откровенно враждебно, она не упускала случая обидеть или оскорбить меня. Отцу жаловаться было бесполезно, впрочем, я и не рассчитывал на его поддержку, да и помощь его не принял бы. Для него же я был живым напоминанием о прошлом, которое он хотел забыть. Он пытался как-то построить отношения, пытался воспитывать меня, но я уже был слишком взрослым и слишком ненавидел его для того, чтобы воспитание шло успешно. Единственное, чего он смог добиться, – я стал звать его отцом, не вкладывая в это понятие ни тепла, ни особого смысла.
В то нелегкое время отдушиной для меня стал дядя Эмиль, сын Камаля, один из побратимов отца. Именно он, прекратив очередную кровавую драку с моим участием, стал учить меня. Сперва – давать сдачи и защищаться, потом – нападать, а после – владеть оружием. Я часами пропадал в отведенной ему комнатке в отцовском доме, прячась от гнева мачехи и холодного равнодушия отца. Наша своеобразная дружба не осталась не замеченной Эдвардом, и дядя Эмиль стал моим официальным учителем. Он же рассказал о возможности сбежать из родительского дома, поступив в воинскую школу. Ради побега я был готов на многое, поэтому погрузился с головой в учебу. О своей прежней семье я запретил себе даже думать – от мыслей было больней, чем от синяков и ссадин после очередной драки. Это были долгие пять лет.
А незадолго до того, как я покинул дом отца, дядя Эмиль рассказал мне историю моей матери без прикрас и купюр.
Мы, керимцы, поклоняемся Великой Праматери, которая принесла наш народ в своих ладонях на эту планету и вдохнула в него жизнь. Ритуальная фраза звучит красиво, не правда ли? Но лишь немногие любопытные, которым удалось добраться до истоков и архивов, знают, что скрывается за парадным фасадом. Несколько веков назад, во времена Расселения, ученый-генетик и просто женщина, которую предал возлюбленный, Керима Мехди подала заявку на колонизацию и создала свой закрытый мирок, который потом назвали ее именем. Сложно сказать, где она набрала столько добровольцев и что она им пообещала, о чем говорила и о чем умалчивала, но Керима стала огромной площадкой для уникального эксперимента. И, с точки зрения Праматери, он прошел удачно. Именно поэтому на Кериме женщина выбирает себе мужчину, а нам остается принять этот выбор.
Только после свадебного благословения Праматери керимец может стать отцом. Думаю, что запускает такую реакцию организма свадебный напиток, в который щедро добавляют садх, наркотик. А делает реакцию необратимой брачный браслет, сделанный по особым правилам и из особого материала жрицами Храма Праматери. Мужчина, надевший брачный браслет, настолько привязан к своей избраннице, что не может ни уйти от нее, ни изменить ей – это становится невозможно физиологически. А еще на Кериме нет разводов – если мужчина не сумел удержать свою женщину, ему незачем дальше жить. Парные браслеты связаны между собой, и самочувствие мужчины напрямую зависит от того, какое расстояние разделяет его и его половинку. Чем дальше находится жена, тем больший дискомфорт испытывает муж, а если расстояние становится критически большим, то дискомфорт перерастает в боль. Именно поэтому наемниками могут быть только неженатые воины, именно поэтому семейные пары всегда путешествуют вдвоем. И именно поэтому ритуальное самоубийство – самый быстрый способ облегчить страдания покинутого супруга. Снять брачный браслет можно только после смерти второго супруга. Жители других миров говорят, что у наемников нет чувств, но они не совсем правы. Просто Праматерь Керима немного поколдовала над своими детьми, и все чувства наших мужчин спят до дня, когда тяжелый плотный обруч обхватит запястье нашей правой руки. К несчастью, я керимец только наполовину.
