Маска чародея - Швайцер Дарелл (книги хорошего качества txt) 📗
Но в глубине души, где крылись мои худшие страхи, я прекрасно понимал, что с ней случилось. Этого я рассказать Хамакине не мог.
Не было никого, к кому бы я мог обратиться за помощью, так как отец стал одним из самых известных в городе черных магов, которого боялись даже священнослужители. Демоны воздуха и воды постоянно собирались у нашего дома. Я слышал, как скрежещут их когти, как волочатся их хвосты и крылья, когда мы с сестрой дрожали от страха, забившись в свою спальню, или сидели на крыше.
На улицах, едва завидев нас, люди отворачивались.
Однажды отец вновь пришел ко мне – он двигался с таким трудом, словно внезапно одряхлел. Он посадил меня за кухонный стол и долго смотрел мне в глаза. Я боялся отвести взгляд. Он плакал.
– Секенр, – сказал он очень ласково, – ты все еще любишь своего отца?
Я не смог ответить.
– Ты должен понять, что я очень люблю тебя, – сказал он, – и всегда буду любить, независимо от того, что произойдет. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Я хочу, чтобы ты преуспел в жизни. Женись на хорошей девушке. Я не хочу, чтобы ты стал тем, чем стал я. Дружи со всеми. Не имей врагов. Не надо никого ненавидеть.
– Но… как?
Он взял меня за руку и сжал ее.
– А теперь пойдем.
Я был страшно напуган, но все же пошел с ним.
Когда он вошел в город, там началась настоящая паника; он тащил меня за руку, проходя по улицам своей странной походкой, в черной, как ночь, накидке, волочившейся за мантией чародея – так ящер пытается ковылять на своих неуклюжих толстых лапах.
Люди кричали и бежали от нас. Женщины подхватывали детей на руки. Двое священников скрестили посохи, чтобы сотворить охранный знак. Но отец ни на кого не обращал внимания.
Мы вышли на улицу с роскошными богатыми домами. Из высоких окон на нас в изумлении взирали бледные лица. Отец повел меня в конец аллеи, затем, через арку, во двор позади одного из особняков. Он постучал в дверь. На пороге появился старик, судя по одежде, ученый. Он судорожно вздохнул и сотворил знак, изгоняющий дьявола.
Отец втолкнул меня в дом.
– Научи моего сына всему, что знаешь, – сказал он старику. – Я хорошо заплачу.
Вот так я и попал в ученики к историку, писцу и поэту Велахроносу. Я уже знал буквы, но он научил меня выписывать их разными красками с роскошными завитками. Кроме того он обучал меня истории города, реки и богов. Я просиживал рядом с ним по много часов подряд, помогая расшифровывать и переписывать древние книги.
Очевидно, отец хотел, чтобы я стал ученым, который пользуется у горожан почетом и уважением и живет, по крайней мере, в умеренном достатке, как и сам Велахронос. Старик один раз высказался по этому поводу таким образом:
– Ученые редко бывают богатыми, впрочем, они и не голодают.
Но моя сестра росла совершенно невежественной – ее образованием никто не занимался. Однажды, когда, вернувшись домой с уроков, я застал отца за пределами кабинета, я спросил:
– А как насчет Хамакины?
Он пожал плечами.
– Можешь брать ее с собой. Мне все равно.
Так учеников у Велахроноса стало двое. Мне кажется, вначале он взял нас из страха. Я долгое время пытался убедить его, что мы не монстры. Постепенно он понял это. Отец платил ему двойную плату. Я трудился над книгами. Хамакина тоже научилась писать красивые буквы, а еще Велахронос немного обучил ее музыке, и она начала петь старинные городские баллады. Голос у нее был очень красивый.
Велахронос был добр к нам. Я с нежностью вспоминаю проведенное с ним время. Он заменил нам дедушку или щедрого любящего дядюшку. Той весной он водил нас на детский праздник, а когда Хамакина выиграла конкурс масок, и фигура, символизирующая Эдос-Кемада с его воробьиной головой, склонилась, чтобы осыпать ее леденцами, он поднялся со своего места, радостно хлопая в ладоши.
Хотя мне казалось, что я уже стал достаточно взрослым, отец так и не отвел меня к священникам, чтобы те, назвав меня мужчиной, посвятили во взрослую жизнь. Ритуал этот был достаточно скромным, если, конечно, сами родители не хотели провести его с помпой. Да и плата за него была чисто символической. Боги уже ниспослали мне пророческое видение. Но отец упорно не вел меня к жрецам, и я продолжал считаться ребенком – либо потому, что он не считал меня достойным подобной чести, либо потому, что попросту забыл обо мне.
Постепенно его эксперименты в области черной магии становились все более и более опасными. По ночам небосвод озарялся зловещими вспышками от горизонта до горизонта, а иногда отец спускался на причал перед домом, чтобы поговорить с громом. Тот отвечал, громко повторяя его имя, а иногда и мое.
Зловоние из кабинета усилилось, ночью оттуда доносилось все больше и больше странных голосов – приходило много пугающих посетителей. Но иногда отец бесцельно бродил по дому, вцепившись в бороду или заламывая руки, как сумасшедший, словно был одержим злым духом – в таких случаях он ловил меня и сильно тряс, с болью и мольбой повторяя:
– Ты любишь меня, сынок? Ты по-прежнему любишь своего отца?
Я ни разу не ответил ему. Много раз он доводил меня до слез. Я запирался у себя в комнате, а он стоял у двери, всхлипывая и шепча:
– Ты любишь меня? Любишь?
Однажды вечером, когда я занимался у себя в комнате – Хамакина где-то гуляла – огромный варвар, искатель приключений, влез ко мне в окно вместе с каким-то коротышкой с крысиным личиком – жителем Города-в-Дельте.
Варвар вырвал книгу у меня из рук и выбросил ее в реку. Схватив меня за руку, он резко заломил ее. Мой локоть предательски щелкнул. Я слегка вскрикнул от боли, а крысоголовый поднес мне к лицу длинный и тонкий, как гигантская булавка, стилет, слегка надавив сначала на одну щеку, потом на другую сразу под глазами.
Он зашептал, обнажив гнилые зубы. Пахло у него изо рта отвратительно.
– А где зе здамедитый чагодей, м-да, обдадетедь несметных сокдовищ? Гасскази нам, бгаток, или я сдедаю из тебя девочку иди с удовольствием пообедаю твоими мозгами…
Варвар попросту сгреб тунику у меня на груди своей громадной ручищей и так двинул меня о стену, что у меня из носа и изо рта потекла кровь.
Я мог лишь кивком головы указать налево, в сторону отцовского кабинета.
Значительно позже, когда я пришел в себя, я услышал, как они кричат. Эти крики доносились из отцовского кабинета много дней подряд, пока я лежал в лихорадке, а Хамакина, которая больше не могла ничего сделать, вытирала мне лоб. Лишь когда крики смолкли, превратившись в отдаленные шепоты, напоминавшие голоса, которые я уже однажды слышал – как тот голос, что, должно быть, принадлежал маме – отец пришел и исцелил меня с помощью магии. Лицо его было мертвенно-бледным. Он выглядел смертельно уставшим.
Я заснул. Босой человек в серебряной маске стоял на коленях на поверхности воды, качая мою постель на волнах. Шепотом он рассказал мне историю о Мальчике-Цапле, который проводил целый день в птичьей стае, оставаясь в одиночестве, как только стая взмывала в воздух, и стоял, размахивая своими неуклюжими руками, на которых не было перьев.
Через несколько недель после этого Велахронос прогнал нас. Я так и не узнал, что послужило тому причиной. Возможно, просто слух, или же он узнал о чем-то мне неизвестном, но однажды, когда мы с Хамакиной со всех ног бежали на урок, он встретил нас в дверях с криками:
– Вон отсюда! Убирайтесь из моего дома, дьявольские отродья!
Ничего не объяснив, не сказав нам больше ни слова, он захлопнул дверь прямо перед нашим носом. Нам ничего не оставалось делать, кроме как уйти домой.
Той ночью из низовьев реки пришла страшная буря – извивающаяся масса черных облаков, похожая на чудовище, сверкающее тысячами огненных ног-молний, настолько громадное, что могло без труда поглотить весь мир. Река и болота неистовствовали, как первозданный океан Хаоса, существовавший еще до сотворения земли, а небо то ярко освещалось, то погружалось во тьму – какое-то мгновенье на много миль вокруг были видны волны с шапками пены и гнущийся на ветру тростник, а потом все пожирали кромешная тьма и стена дождя и слышался новый удар грома – гром снова и снова звал моего отца, повторяя его имя.
