Высшая ценность - Лоскутов Александр Александрович (книги серии онлайн TXT) 📗
Нет, все они веруют. Старательно посещают церковь. После чего грешат с удвоенной силой. Пьют, прелюбодействуют, воруют, убивают. И говорят: «Господь добрый, он простит».
По-моему, был бы он добрый, так и не случилось бы никакого Дня Гнева. А так получается, что он не добрый, а справедливый. Две абсолютно разные вещи.
Впрочем, может быть, я и не прав. Теология для меня с некоторых пор все равно, что темный лес.
Здравый смысл мне ближе. А ведь рядом с головами подавляющего большинства местных жителей он даже рядом не ночевал. Глупость и самоуверенность — подлинный бич нашего общества.
Старшее поколение, помнившее День Гнева, гордится тем, что осталось в живых. Считает, что если Господь их пощадил, то теперь-то им и вовсе все нипочем. Думают, что сам черт им не брат. Лезут на рожон. Рискуют. И часто погибают. А молодые?.. Эти вообще никаких правил не знают. Творят, что хотят. В последнее время, к примеру, среди них распространилась мода ходить в походы за город. Идиоты! Они не понимают, чем рискуют. Согласно статистике из таких походов возвращаются только двое из трех. Причем из тех, кто все-таки добирается до городских ворот, добрая половина возвращается в виде той или иной нечисти.
Неужели они думают, что часовым приятно стрелять в тех, с кем они еще неделю назад здоровались за руку? И пусть это уже не люди, все равно не так-то просто всадить серебряную пулю в грудь твоего соседа, друга или даже брата.
Естественно, подобные вылазки запрещены. Но это местную золотую молодежь только привлекает. И они изобретают самые разные способы выбраться наружу. Через канализацию, например. На дельтаплане. Или, как это было в прошлый раз, по реке.
Как же! Ведь там, снаружи, так интересно…
Одно радует. Тех, кто все-таки возвращается, причем живым, второй раз за стену никаким калачом не заманишь. Они там были. Они знают. Они видели, каково там снаружи. И больше им туда неохота. Из таких, кстати, получаются хорошие солдаты для нашей армии.
А из тех дурачков, кому нравится ежедневно рисковать жизнью и своей бессмертной душой, получаются хорошие чистильщики.
Поднявшись по лестнице на шестой этаж (не уважаю лифт — слишком уж просто превратить его в смертельную ловушку), я достал из кармашка на поясе ключи. Открыл дверь…
Та-ак. Электричества опять нет. Я чиркнул зажигалкой. С пробками нужно что-то делать… А, нет. Это просто лампочка перегорела. Бывает. Завтра новую вкручу.
Ох, и бардак же у меня.
Только уборку затевать сейчас совсем не хочется. Если честно, то мне вообще затевать ее не хочется. Все равно я сюда, кроме как ночевать, не являюсь. Да и то не всегда.
Так. Куртку — на кресло. Ботинки — под кровать. И пояс туда же. Меч — в угол. Пистолет — под подушку. Раздеваться я не стал. Слишком уж спать хотелось…
Розовый свет зари на горизонте.
Я стою на крыше дома и безмолвно смотрю вдаль. Говорить больше не о чем. Слова уже ничего не значат. Они мертвы. Я стою на крыше и смотрю на расстилающийся подо мной город.
Бесконечные ряды крыш. Запутанные лабиринты улиц и улочек. Миллионы огней, отражающихся в водах застывшего в ожидании океана.
Океан останется неизменным. Волна готовой сорваться с поводка силы не затронет его. Пылающий Свет небес не коснется его никогда. Обещание, данное тысячелетия назад, хранит его мрачные глубины. Океан будет жить вечно. У человечества такой гарантии нет.
У него есть только надежда…
Облокотившись на хлипкие металлические перильца, я смотрю вниз с крыши дома. До земли метров двести примерно пять или шесть десятков этажей. Точнее, не знаю. Не считал. Дышащая холодным воздухом пропасть жадно пялится на меня, ожидая положенной ей жертвы. Но я не боюсь.
Я ничего больше уже не боюсь… Почти ничего.
Со мной Свет… А за спиной — Тьма.
Я снимаю с головы старую потрепанную бейсболку и несколько долгих секунд смотрю на нее. Потом разжимаю пальцы. И ветер выхватывает ее у меня из рук. Швыряет вниз, закрутив. Я смотрю, как медленно тонет в ненасытной глотке пустоты красная точка.
— Поторопись, человек, — произносит за моей спиной голос, в котором я слышу отдаленное пение труб.
Я киваю. Бросаю последний взгляд в простершуюся под ногами бездну и поворачиваюсь.
Он стоит метрах в пяти от меня, холодный, далекий, чуждый всему человечеству. На идеальном лице синими кусочками льда сверкают глаза. Их взгляд пронизывает меня насквозь, выворачивая наизнанку, копаясь во внутренностях, ощупывая мою душу. Мне не нравится ощущение холодных пальцев в голове, и я ставлю барьер. Противный холодок исчезает.
— Ты многому научился, — внешне спокойно констатирует он.
Я пожимаю плечами:
— У меня было достаточно времени.
— Но теперь его больше нет.
— Да… Теперь его нет.
— Зачем ты отослал своих апостолов? Я некоторое время молчу, опустив голову. Потом устало вздыхаю:
— Они утомили меня.
Свирепый блеск льда в его холодных глазах становится ярче.
— Ты лжешь, человек!
— Да, — послушно соглашаюсь я. — Лгу.
— Скажи правду.
— Хорошо… На самом деле я не хочу, чтобы они видели мою смерть.
— Ты боишься ее?
— Нет… — мотаю головой. — Я не боюсь смерти. Я боюсь будущего. И не хочу, чтобы моя смерть была напрасной.
— Она не будет напрасной. Мир изменится.
— Но в лучшую ли сторону?
Он молчит. Только сверкают глаза, да слабо подрагивают крылья. Так и не дождавшись ответа, я говорю:
— А ведь когда-то я верил в Бога.
— Сейчас уже не веришь?
— Сейчас я его знаю. Это совсем другое… Пора?
— Да-
Я медленно шагаю вперед, протягивая руку. Касаюсь узкой ладони. Стискиваю ее, будто обмениваясь рукопожатием… И чувствую, как через прохладную жесткую ладонь посланника в меня начинает входить сила. Много силы. Больше, чем я мог себе представить. Больше, чем я мог овладеть. Много. Слишком много…
Ощущение реальности теряется мгновенно.
Я — больше не я. Я плыву по волнам незримого океана силы. Я охватываю одним взглядом весь мир, вижу лица всех без исключения людей, живущих под этим небом, узнаю их имена и привычки… Я забываю все и становлюсь тем, кем должен был стать: проводником, посредником, всего лишь инструментом.
Я теряю ощущение времени. Не знаю, сколько это длится: минуты, часы, может быть, дни…
А потом, когда все кончается, я осознаю себя стоящим на самом краю хищно раззявившей пасть бездны. И от падения меня отделяют всего лишь тонкие металлические прутья. С улыбкой на губах я переваливаюсь через них и ныряю в пустоту.
Прохладный воздух бьет по ушам. Я еще успеваю увидеть первые золотые лучи поднимающегося из-за горизонта солнца.
— Это не есть конец, — звучит в моих ушах исполненный силы голос, — а только еще начало!
А потом наступает непроглядная тьма…
Проснулся я в холодном поту и долго еще лежал тупо пялясь в потолок. Сердце колотилось как сумасшедшее. В голове шумело, как после хорошей попойки.
На улице медленно разгорался новый день. Небо было затянуто тучами. Кажется, в планах у Господа Бога на сегодня записан небольшой дождь. Но мне, честно говоря, плевать на погоду. Хоть дождь, хоть град, хоть снег посреди лета.
Гораздо больше меня волновал сон. Красочный, необычайно реальный— сон, кончающийся бесконечным падением в пустоту и чьим-то спокойным голосом. От этого голоса у меня до сих пор мурашки по коже…
Но не это самое страшное. Гораздо хуже, что этот сон периодически повторяется. Причем в последнее время все чаще и чаще. Только и это еще не все. Есть и другие сны примерно на эту же тему, отличающиеся разве что только деталями. И они тоже время от времени посещают меня по ночам.
Каждый раз мне приходится падать в бездну. Или умирать каким-нибудь иным столь же приятным способом.
Однообразные повторяющиеся сны — это и раньше было плохо. А в наши дни это плохо вдвойне. Если врачи узнают об этом — все. Конец. Вышибут в два счета по состоянию душевного здоровья. И что мне тогда делать? Пойти в армию и по ночам маршировать вдоль периметра? Нет уж. Даже если наши вояки и примут в свои ряды уволенного по одной из самых неприятных статей и с рождения не знающего понятия дисциплина чистильщика, вряд ли мне там понравится.
