Барон и Лаура (СИ) - Сван Тата (книги онлайн полные версии TXT) 📗
Через час путешествия верхом, мне все опротивело до чертиков. Поэтому внезапно выглянувшая из окошка кареты очаровательное лицо дуэньи послужило прекрасным стимулом к флирту. Хотя сильно напрягаться мне и не пришлось. Молодая женщина поинтересовалась, не могу ли я пересесть в карету и развлечь скучающих дам. Я тут же согласился, проигнорировав возмущенный всхрап Критика, привязал поводья к облучке и забрался внутрь карету.
— Барон, судя по рассказам графа, о вашей храбрости во время Третьего палестинского похода слагали легенды — защебетала дуэнья. — И, говорят, вы — единственный из правоверных, кто встречались с самим Падишахом. Не могли бы вы развлечь нас, рассказав как это произошло.
Как ни удивительно, вопрос всколыхнул в голове целый пласт воспоминаний и я неожиданно для себя начал рассказывать.
— Поверьте, ничего героического, все достаточно банально. Наш отряд из двадцати рыцарей, их оруженосцев и сотни латников две недели защищал какие-то руины, бывшие полноценной крепостью не позже чем за тысячу лет до того, как мы в них расположились. Думаю, что смысла защищать эти развалины не было никакого, ну да вы знаете как бывает на войне. Какому-то полководческому гению пришла в голову очередная бредовая идея, был отдан приказ, а через два дня и о приказе и о нашем отряде все забыли. Связи с основными силами не было, нас плотно окружили отряды Падишаха. На третий день непрерывных обстрелов всем стало очевидно, что надо идти на прорыв. Мы ведь даже урона не наносили воинам падишаха. Нас на расстоянии засыпали стрелами и забрасывали камнями с помощью двух баллист. Враги демонстративно никуда не торопились. Хорошо, хоть колодец был, да и с пищей в первые дни не было проблем. Наши лошади первыми стали жертвами обстрела, а конина неплохо вялилась днем на раскаленных камнях.
К сожалению, командиром отряда был редкостной тупости и столь же редкостного упрямства некто лорд Е…. Свой девиз: "ни шагу назад", он реализовал с завидной эффективностью. Угрозами и обвинениями в трусости тех, кто предлагал идти на прорыв, наш командир за две недели обороны благополучно уложил под стрелы основные силы отряда. А когда его и самого достало булыжником по голове, то, оказалось, что на прорыв собственно идти и некому — пять рыцарей, два оруженосца и десяток латников, при этом все в той или иной степени ранены.
Рыцари устроили жаркие дебаты на тему, кто станет новым командиром и поведет отряд на прорыв. Я отказался принимать участие в обсуждении этой глупости и лег спать, попросив разбудить, если что надумают. Дня за два до того меня задело стрелой. Рана воспалилась, и я илиходил шатаясь, как чумной, или валялся в полубредовом состоянии. Похоже, отряд все-таки пошел на прорыв, и был полностью вырезан сразу за стенами крепости. А обо мне банально забыли. Растолкали меня утром уже воины Падишаха.
Конечно, своим спутницам я излагал весьма упрощенную версию тех событий, воспоминания о которых буквально захлестнули меня. Не будешь же рассказывать о той бешеной злобе, которая охватила меня, когда я понял, что наш отряд банально приговорили к смерти. При этом речь не шла о какой-либо тактической, тем паче стратегической операции. Похоже, кто-то из верхушки был заинтересован в смерти лорда Е…. Ну а остальные попали под раздачу просто за компанию.
Или как описать нежным созданиям, всю ту вонь, которая казалось въелась в сами камни. Вонь от сдохших лошадей, вонь от гниющих ран, вонь от испражнений сотен людей, у которых не было возможности даже толком помыться. Да и загноившаяся рана от стрелы позволяла мне рассчитывать не более чем на два-три дня жизни. Себя, к тому времени я зачислил в разряд мертвых. Конечно, как боец я и в том состоянии превосходил любого из правоверных рыцарей. Вот только заражению крови глубоко наплевать на твое воинское искусство. Наверное, поэтому я остался достаточно спокойным, когда разлепив глаза, увидел себя в окружении копейщиков падишаха, пинавших меня древками копий.
Углубившись в воспоминания я замолчал, ощутив некую странность, которую никак не мог сформулировать в явном виде и которая, тем не менее, все время присутствовала где то на заднем плане вызывая ощущение внутренней неудовлетворенности. Во всех моих воспоминаниях присутствовала некая незавершенность. Я, Андрей Сопов, четко разграничивал себя и барона Свана. Память барона разворачивала передо мной яркие, насыщенные картинки, в которых на первый взгляд не было ничего необычного, ну разве что за исключением фигуры самого барона — личности незаурядной и колоритной. И, тем не менее, за этим ясным и понятным скрывалось что-то совершенно другое, гораздо более глубокое и необычное.
Впервые я почувствовал диссонанс от мысли несомненно принадлежащей барону: «Да и загноившаяся рана от стрелы позволяла мне рассчитывать не более чем на два-три дня жизни. Себя, к тому времени я зачислил в разряд мертвых.» Казалось, что тут может быть неясным. Обширное заражение крови и в мое время — время развитого капитализма — магистральный путь на смертный одр. А уж нынешняя феодальная медицина вряд ли намного превзошла уровень Авицены и от антибиотиков еще очень и очень далека.
Только вот тем самым вторым планом, с трудом для меня различимым, проскакивало понимание того, что барон Сван ни на секунду не сомневался в благополучном для себя исходе. И уж совсем диким казалось то, что возможность остаться в живых барона совершенно не вдохновляла. Казалось, что он относился к перспективе выжить скорее как к неизбежному злу, с которым приходится мирится.
И почудится же такое. Спишем ка мы все это на легкую форму шизофрении. Как никак предпосылки для психического расстройства в виде чужих воспоминаний, присутствующих в собственной голове в наличии. Нужно только понять, а до какой степени голова, в которой нынче прибывает мое сознание, принадлежит мне. С одной стороны я — Андрей Сопов вроде бы как главный. Барон Сван по необходимости делится со мной нужными воспоминаниями и навыками и является личностью несамостоятельной. То есть находится в полном моем подчинении. С другой стороны отголоски чужих мыслей оставляют ощущение, будто мой временный альтер эго гнусно хихикает и от всей души развлекается, наблюдая за моими смешными, с его точки зрения, поступками. И если возникнет такая необходимость, тут же определит меня куда-нибудь на задворки без права голоса.
Не знаю, куда бы могли меня завести все эти размышления, но, к счастью, меня отвлекла дуэнья
— Барон, рассказывайте дальше. Что было потом?
— Потом меня повезли к Падишаху. Он должен был определить мою судьбу. Но из разговоров со стражей, которая сопровождала мою телегу на протяжении недели, я понял, что заморачиваться по поводу исхода этой встречи не приходится. Выбор стоял между — быть четвертованным либо быть сваренным в кипящем масле. По каким-то непонятным причинам Падишах не склонен был к разнообразию в казнях для своих пленных, хотя по словам тех же стражников квалификация его палачей позволяла реализовать не менее полусотни различных вариантов на любой вкус — от банального удушения шнуром, до изощренного снятия кожи со всего тела и лица, да так что жертва оставалась в живых еще несколько часов и при этом могла видеть своих мучителей и разговаривать с ними.
— И вы просто сдались, не попытались убежать, не попытались хотя бы убить кого то из стражников?! — Впервые за все время заговорила Лаура. При этом ее тон и мимика выражали не просто недоумение. Нет. В интонациях явно слышалось презрение и негодование.
— А зачем, — совершенно умиротворенно переспросил я свою невесту. Снова нахлынули воспоминания. Меня неплохо кормили. У Падишаха оказались блестящие врачи. Во всяком случае, за время поездки моя рана совершенно зажила, оставив небольшой шрам, почти царапину. И это буквально за три перевязки и с помощью гнуснейшего на вкус отвара, который я вынужден был пить всю неделю. Ну и самое главное. Я всегда хотел увидеть Падишаха и не собирался упускать такую возможность. Кроме того, за время пути я получил прекрасную разговорную практику арейского языка. По крайней мере я все понимал и достаточно внятно мог изложить любую свою мысль.
